Айзек Азимов - Счастливчик Старр

Вот так все это началось. Только небольшое расследование, чтобы предупредить осложнения в политике. И ничего больше. Лаки высадился на Северном полюсе Меркурия, не ожидая ничего особенного, и через два часа оказался перед дулом бластера. Пробираясь назад к куполу с Майндзом на плечах, Лаки думал: «Нет, здесь, конечно, скрыто нечто большее, чем немного политики».

Доктор Карл Гардома вышел из небольшой палатки и столкнулся с Лаки и Бигманом. Он вытер руки о пуховую прокладку, которую после этого бросил в мусоросборник. Смуглое, почти коричневое его лицо с низко опущенными бровями выглядело озабоченным. Даже его черные волосы, подстриженные так коротко, что они стояли жестким густым ежиком, казалось, подчеркивали его озабоченный вид.

— Я усыпил его,— сказал он.— Проснувшись, он будет в полном порядке. Не знаю, четко ли вспомнит он все, что с ним произошло.

— Были ли у него раньше подобные припадки?

— С тех пор, как он прибыл на Меркурий — нет, м-р Старр. Я не знаю, как до этого, но последние месяцы он находился в страшном напряжении.

— Почему?

— Он считает себя ответственным за аварии, которые препятствуют успеху проекта «Свет».

— А он несет ответственность за это?

— Нет, конечно, нет. Вы видите, как он нервничает. Он уверен, что его обвинят. Проект «Свет» жизненно важен. В него вложена уйма денег и усилий. Майндз отвечает за десять сборщиков и оборудование. Вот и всё.

— Почему получилось так, что назначили такого молодого инженера?

Доктор мрачно улыбнулся. Его белые ровные зубы делали его привлекательным. Они как бы освещали лицо.

— Подпространственная оптика, м-р Старр,— сказал он,— совершенно новая ветвь в науке. Только молодой, недавно закончивший обучение специалист разбирается в ней.

— Вы говорите об этом так, будто разбираетесь во всех тонкостях дела.

— Это Майндз растолковал мне. Мы прибыли на Меркурий на одном корабле, вы знаете, он очаровал меня, всецело покорил тем, какие надежды возлагал на проект. Кстати, вам известно в чём его суть?

— Нет.

— Так вот. Это касается гиперпространства той части Вселенной, которая лежит за границами обычного космоса, хорошо знакомого нам. Законы природы, относящиеся к обычному космосу, в гиперпространстве неприемлемы. Например, в обычном пространстве невозможно двигаться со скоростью выше световой, так что достичь ближайшей звезды мы сможем, самое меньшее, через четыре года А при переходе через гиперпространство возможна любая скорость.... — доктор прервал свою речь с неожиданной виноватой улыбкой.— Я уверен, что вы все это знаете.

— Я полагаю, большинство людей знает, что открытие полета через гиперпространство сделало возможным путешествия к звездам,— ответил Лаки.— Но все-таки, что касается проекта «Свет»...

— Итак,— сказал доктор Гардома.— В обычном космосе, в вакууме луч света распространяется по прямой линии. Отклонен он может быть только мощным полем гравитации. С другой стороны, в гиперпространстве он искривляется более легко, почти как хлопковая нить. Он может быть сфокусирован, рассеян, развернут в противоположном направлении. Так утверждает теория гиперпространства.

— И Скотт Майндз, я полагаю, находится здесь, чтобы проверить эту теорию?

— Да, это так.

— Почему же именно здесь? — спросил Лаки.-- Я имею в виду, на Меркурии?

— Потому что в Солнечной Системе нет другой планеты с поверхностью, где была бы такая концентрация солнечной энергии на столь большой площади. Эффект которого ожидал Майндз, мог быть достигнут наиболее легко именно здесь. На Земле проект «Свет» обошелся бы в сто раз дороже, и результаты были бы в сто раз неопределеннее. Так Майндз объяснил мне это.

— Но у вас все время что-то ломается,— сказал Лаки.

— Поломки не происходят сами по себе, м-р Старр. Они должны прекратиться. Знаете ли вы, что будет означать успех проекта «Свет»? — он встал.— Земля больше не будет рабой Солнца. Космические станции, окружающие Землю, смогут задерживать солнечный свет, посылать его через гиперпространство и равномерно рассеивать его над всей Землей. Жар пустынь и полярный холод исчезнут. Времена года будут изменяться по нашему желанию. Мы сможем управлять погодой, контролируя распределение солнечных лучей. Мы сможем продлевать световой день. Земля превратится в декоративный сад с кондиционированным воздухом.

— Чтоб осуществить все это, мне кажется, потребуются века.

— Да, сразу всего нс сделаешь, но это только начало.. Простите, может быть, мой вопрос некстати, но не вы ли тот самый Дэвид Старр, который раскрыл причину пищевых отравлений на Марсе?

— Почему вы так решили? — в голосе Лаки прозвучало раздражение, брови его чуть сдвинулись.

— Я, кроме всего прочего, еще и врач. Сперва отравления казались признаком эпидемии, и в свое время я сильно заинтересовался всем этим. Там циркулировали слухи о молодом члене Совета, который играл главную роль в раскрытии тайны, но имена были изменены.

— Я думаю, мы пока отложим марсианские дела,— проговорил Лаки. Он нс любил, когда его дела становились достоянием гласности. Сперва Майндз,, а затем Гардома.

— Но если вы тот самый Старр, то вы, видимо, здесь затем, чтобы прекратить так называемые «поломки»,— продолжил доктор.

Казалось, Лаки не слышал его. Он спросил:

— Так когда я смогу поговорить с Майндзом, доктор?

— По крайней мере, не сегодня,— ответил тот

— А он вообще придет в себя?

— Я уверен в этом.

Его прервал незнакомый гортанный голос:

— Как можно быть уверенным, Гардома? Ведь ты хорошо знаешь, что наш мальчик был сумасшедшим?

Доктор Гардома откликнулся на голос, не стараясь скрыть своё недовольство.

— Что вы здесь делаете, Уртейл?

— Держу глаза и уши открытыми, так как я полагаю, что ты делаешь все, чтобы я держал их закрытыми,— ответил вновь вошедший.

Лаки и Бигман с любопытством уставились на него. Это был крупный мужчина. Невысокий, но широкоплечий, с сильно развитой мускулатурой. Его щеки голубели от небритой щетины, и держался он с довольно неприятной самоуверенностью.

— Меня не беспокоит, что вы будете делать со своими глазами и ушами, только меня в эти дела не вмешивайте,— произнес доктор. — Почему же не вмешивать? Ты доктор. Пациенты имеют право заходить сюда. Может быть, я заболел. Скажите-ка мне лучше насчет этих двух? Чем они болеют? Я полагаю, гормональная недостаточность,— глаза его при этом остановились на Бигмане.

Наступила напряженная пауза, во время которой Бигман стал смертельно бледным, а затем, казалось, распух. Он медленно поднялся со своего места. Глаза его округлились и горели, губы двигались, как бы произнося слова «гормональная недостаточность», словно он пытался убедиться в том, что действительно слышал эти слова, что это не иллюзия. Затем, со скоростью удара кобры пять футов два дюйма упругих мускулов Бигмана обрушились на самодовольно усмехающегося Уртейла. Но Лаки был быстрее. Его руки метнулись вниз и крепко схватили Бигмана.