Сергей Харламов - Возвращение Апостолов [СИ]

Наскоро распростившись с товарищами — знакомыми и незнакомыми — и, расписавшись во всех необходимых бумагах, он снова обрёл весёлое расположение духа и даже выбежал по лестнице, прыгая через одну ступеньку.

Однако захотелось ещё раз посмотреть на самолёты, на тот, на котором он только что летел и был ответственен за жизни людей. Но посмотреть по-нормальному: не с той, своей стороны, а с другой, противоположной, и потому малознакомой и притягательной, со стороны встречающих, переживающих и просто ожидающих, узнающих отмены и переносы рейсов; со стороны обыкновенных людей, для которых небо — не работа.

Он поднялся на второй этаж вознесшегося здания аэропорта, протиснулся к балконным поручням, подставляя лицо знакомому ветру, который он в ближайшее время будет лишь вспоминать. Дэвид смотрел то на один самолёт, то на другой. Все они были разными, со своим прошлым и настоящим, со своими характерами и привычками, повадками, сказывающимися на манере поведения на земле и в воздухе. По сути дела, они были такими же людьми. Но с одним отличием. Они редко изменяли. А если это и происходило, то измена всегда становилась роковой, и притом для всех.

Дэвид смотрел прямо перед собой, но в то же время чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Сначала ему было всё равно: мало ли чего — он в форме, вот и ответ. Но постепенно у него появлялся интерес, а вместе с ним и вывод, что это чьё-то любопытство либо поверхностно (то есть, смотрят вовсе не на него), либо серьёзно (что это означает, объяснять, я думаю, не стоит). Терпению Дэвида пришёл конец, и он повернулся к источнику своих тревог. Какого же было его удивление, когда он, резко повернувшись и докончив взглядом «глаза — в глаза» понял, что это действительно серьёзно. И даже очень. На Дэвида, не отрываясь, смотрела девушка его мечты.

Он почувствовал это как-то сразу, и был уверен в этом. Как часто эти черты, ставшие такими родными и любимыми, появлялись перед ним во сне, появлялись, чтобы затем исчезнуть; как часто он, всматриваясь в лица встречавшихся на пути девушек, находил в них мелкие, незначительные сходства с той, придуманной; как досадовал на себя за эту чисто ребяческую мечту, невозможную и неосуществимую. И вдруг — она. И сама смотрит на него, на Дэвида. И как смотрит! Нет, этого не может быть. С какой силой его тянет к ней. Подойти. Обнять. «Нет!..» — прервал рассудок. «Никаких нет!» — перебила душа. И Дэвид не тронулся с места.

Они смотрели друг на друга: он и она, она и он — два человека, столь близкие, что не передать словами. Они чувствовали, что раз увидев воочию, не смогут жить друг без друга, вообще не смогут жить.

И они стояли, не в силах уйти или приблизиться. Между ними проходили люди, даже останавливались. Но наш Дэвид видел девушку через их фигуры, через их лица, через всё остальное, как будто никого в мире больше нет — только он и она.

«Это невозможно!» — внутренне содрогался Дэвид. — «Я не могу… так стоять! Нет, я сейчас подойду к ней». Но снова что-то удерживало. Словно нить, натянутая до предела, какой-то пояс держал его на месте. Его душа билась и трепыхалась будто птица, но он стоял неподвижно.

И тут он увидел слёзы на глазах у девушки. Она не выдержала. Но тоже не могла сделать шаг в его сторону. У Дэвида всё поплыло перед глазами. «Это слёзы или дождь?» — спросил рассудок. «Это любовь», — ответила душа.

Дэвиду стало плохо. Ему казалось, что он в воде и вот сейчас захлебнётся. Но всё время прямо перед ним находились эти глаза. Он не знал (или не понимал), какого они цвета. Он не мог этого понять. Потом ему стало казаться, что балкон рушится под ним, и он со страшным, неизвестно откуда взявшимся гудением летит в пропасть. «Что это?» — спрашивала душа. «Рокот моторов», — объяснял рассудок. «Нет», — возражала она. — «Это любовь».

Дэвид перестал проваливаться, зацепившись частью угасающего сознания за привычные очертания самолётов. Захлебнувшись в своих чувствах, он понял, что погибает. Однако вдруг осознал, что обнимает её, и она рядом, так рядом, что не надо протягивать руки. Она — вот. Она здесь. Она.

Дэвид думал, что теперь всё будет по-человечески. Ведь всё происходит не во сне, а наяву. И ошибся. Всё было как во сне.

Они куда-то шли, он что-то говорил, она что-то отвечала. Город, машины, люди — всё исчезло. Не было ничего.

Дэвид никогда не знал, не мог знать такого чувства. Он не знал даже, любовь это или нет. Просто он хотел умереть ради неё. Хотел жить ради неё. Всё ради неё. А если не «ради» — ни за что!

«Но как её зовут?» — вопросил Дэвид самого себя. Ответа не было. Он и этого не знал.

— Милый.

— Милая.

Он снова обнял её, поцеловал в мягкие, немного влажные губы. Поцелуй затянулся, переходя в вечность. Они были вместе.

Темнело. Вдалеке показался невысокий красивый особняк. Появилась дорожка, ведущая к нему.

«Это её дом», — прошептал внутренний голос. Дэвид не нуждался в подсказках. Он и без него это знал.

На небе высыпали звёзды, а он и она всё шли и шли обнявшись, касаясь друг друга.

— Любовь моя, — прошептал Дэвид.

— Любимый, — вторила девушка, склоняя чудесную головку на его плечо.

В вышине появилась луна, но не полная. Просто месяц, тоненький серпик. Он смотрел на землю, на двух счастливых людей и улыбался им, улыбался без зависти и лицемерия, улыбался как старый друг, желающий только добра и ничего не требующий взамен.

Дэвид слышал разговор звёзд. Они думали, что никто их не слышит. Но он слышал. Он слышал ещё, как часто бьётся её сердце… и своё.

Они подошли к дому. Увидев лестницу, Дэвид взял девушку на руки, и они заскользили вверх, будто по льду, но не холодному и обжигающему, а тёплому и ласковому.

Дэвид сам нашёл квартиру. Дверь оказалась открытой. Он бережно опустил девушку на мягкое кресло, осторожно, так, как если бы она была цветком. «Она цветок», — прошелестело внутри.

Она поднялась с кресла, подошла к нему.

— Любимый, не бросай меня.

Она заплакала, и крупные прозрачные слезинки одна за другой заскользили по её щекам.

— Что ты. Что ты, — успокаивал Дэвид, в то же время сам чувствуя солёный привкус во рту.

Он целовал её губы, щёки, глаза…

Лёгкий ветерок врывался сквозь полуоткрытое окно и разглаживал её волосы.

Наступала ночь. Они были вместе. Они сейчас вместе. Они будут вместе всегда. Не смотря ни на что.

— Милый, я тебя так долго ждала.

— Я тоже. Я всю жизнь искал тебя.

— И я. Мы будем вместе?

— Да. Да. Да.

Всё остальное было сном, а, может быть, и не было. Дэвид в эту ночь понял, что нравиться могут многие, а любить можно лишь одну, раз и навсегда.

И когда ночная прохлада расстелила перед ними постель из лепестков ландыша, когда месяц прислал им запахи роз, а звёзды мелодию вальса, когда он и она забыли обо всём на свете, окунувшись в нежные объятья, ниспосланные судьбой; всё закружилось в переливе цветов, в шуме листвы деревьев, в плеске воды в ручье, а потом вошло в них, в их сердца, в их души, в их тела, в ту картину любви, что не дано описать полностью ни одному художнику, как не дано понять смысла слова «любовь», не испытав её.