Сергей Харламов - Возвращение Апостолов [СИ]

— Оружие на землю. Все вверх по трапу. По одному.

— Как вовремя, — перевёл дыхание Стеф, вытирая пот и опуская лучемёт на отшлифованное асфальтовое покрытие.

Пусть грубость и сквернословие останутся уделом тех, кто к ним в той или иной степени привык, свыкся, и для кого нет других авторитетов, кроме своего собственного. Это их дело. Не мне их упрекать, не мне осуждать, не мне читать нравоучения. Я ни за что не пойду к таким людям, потому что они бездушны; ни единожды за всю свою долгую жизнь не смогут понять по глазам ближних их огорчения, тяготы, тревоги. В самом деле, какой человек поверит известию о том, что он сам, живя, как ему кажется, счастливо, постоянно борется — борется бессмысленно, тупо и по животному с теми, кто его любит, оберегает, боготворит? Эта борьба незаметна со стороны, её корни уходят вглубь порочной души, и излечиться от такой болезни, я думаю, невозможно.

Я родился в 1573 году неподалёку от этих мест в местечке с диковинным названием «Кладезь света». Клянусь жизнью, я не виноват в гибели своей матери, отца, брата, жены и сына, равно как и в смерти всех остальных. Надо мной небо, подо мной земля. Других свидетелей не осталось (море не в счёт — ему нельзя верить).

Кто мог подумать, что всё так обернётся тогда, когда я, счастливый и окрылённый ждущими меня перспективами, ехал на поезде в свой любимый край, на свою родину. Я выглядывал из окна вагона, наслаждаясь знакомыми дорогими сердцу местами. Напротив меня полулежал-полусидел Альфред Гриз — весёлый попутчик и великолепный собеседник. Помнится, когда я открывал окно, край отлетевшей занавески больно хлестнул его по щеке. Гриз в это время как раз перечитывал один из фантастических романов Парма Курие. Увлекательнейшая, к слову сказать, вещь. Так вот. Из-за неприятности с занавеской книга в момент захлопнулась, и Альфред потерял страницу. Он сразу повернулся ко мне и заявил, улыбаясь:

— Пора бы перекусить, а не то нас с тобой в скором времени сдует ветром как бабушкину простыню.

Я не возражал. Отступившись от окна, уселся, устроившись поудобнее. Правда, есть совсем не хотелось. В то же время, не хотелось и отказываться. На всякий случай я спросил:

— Ты что, серьёзно?

Гриз кивнул, расстегнул свой небольшой саквояж, извлекая из него пару роскошных сэндвичей.

— Ну ладно, уговорил, — смеясь, согласился я.

— Ты знаешь, — сказал Альфред, — я, честно говоря, не совсем понимаю, зачем ты едешь в этот край. Я не в плане родства, разумеется.

Он помолчал, надкусывая сэндвич. Затем продолжил с лёгким укором в озорных глазах.

— Помяни моё слово, тебе будет скучно. В двадцать лет в такое захолустье!

— О, ты ошибаешься! — воскликнул я.

— Подожди, — поспешил продолжить Альфред. — Я ещё не договорил.

Я только улыбнулся в ответ и приготовился слушать, твёрдо решив начать возражать сразу после того, как всё будет сказано.

— Ты сам знаешь, — сказал Альфред, показывая за окно вагона, — мы как раз проезжали липовую рощу. — Это же райская жизнь, притом абсолютно не заразная. — Гриз сдул воображаемую пыль со своих ладоней. — Держу пари, когда вагонная пыль стряхнётся с моих рук, на мне не будет ни одного микроба. А ты ведь врач, как-никак. Посуди сам, два простудных заболевания за месяц в населённом пункте, насчитывающем 15000 человек. Каково, а? Нет, тебе решительно незачем убивать здесь время. Хочешь работы, ищи другое место: отправляйся к экватору — там болезней пруд пруди, на побережье; да что у нас мест мало! Ты же деловой парень. Бьюсь о заклад, что не позднее, чем через три недели сам рад будешь приобрести обратный билет на этот поезд. Я не на-вязываю своё мнение, только советую по-дружески. Решать тебе. Или я не прав?

Мне нечего было ответить. Возражения разлетались, как тополиный пух. Голос Альфреда вторил моим мыслям, и я, соглашаясь, кивнул.

По сути дела наш совместный путь был недолог. В моём воображении он напоминал возвращение блудного сына в родительскую обитель. Рельсы монотонно убегали вдаль. Ярко светило солнце.

Я успел привязаться к Альфреду, и, когда пришла пора расставанья, то несколько раз признался в своём горячем желании когда-нибудь свидеться.

— Неважно где, когда и как; безразлично, при каких обстоятельствах, но мы непременно должны встретиться, — воодушевляясь, повторял я, стоя на подножке.

Альфред отвечал примерно то же самое. И когда поезд тронулся, увозя меня к родным пенатам, я ещё долго провожал взглядом фигуру нового друга. Она уменьшалась в размерах по мере того, как поезд прибавлял ход.

— Мы обязательно встретимся, — прощально прошептал я в момент, когда фигура Альфреда окончательно растаяла вдали.

Откуда мне было знать тогда, что слова мои окажутся пророческими.

Наконец, впереди показалась долгожданная станция — конечная. Я получил свои вещи. Впрочем, это слишком сильно сказано, — какие вещи может иметь двадцатилетний молодой паренёк, едва прошедший стажировку. Ни много, ни мало, а целый дорожный чемодан. С багажом в руках я шагнул на перрон.

Людей было непривычно мало. Сразу за платформами на верхушках развесистых деревьев в гнёздах галдели птицы, по всей видимости, обсуждая свежие городские сплетни. Поначалу мне не улыбалась мысль остаться один на один с природой, — после толчеи большого города тянуло к чему-то привыч-ному: домам, людям, вывескам, машинам. Тишина пугала, отсутствие громких голосов настораживало. Правда, налицо было одно преимущество. В городе, бывает, беспричинно отнесёшь на свой счёт второпях оброненную за спиной шутку или смех, — захочешь поскорее убедиться, всё ли в порядке с внешностью — и первое, что приходит на ум: посмотреть на себя в зеркало. В глубинке, где нет зеркал на каждом повороте, становятся спокойнее даже самые нервные люди. Когда отсутствует возможность проверки, волей-неволей приходится выкинуть из головы и причину тревог, причём чаще всего надуманную.

Размышляя подобным образом, я миновал привокзальную площадь и сел в маршрутный автобус. Свободных мест было сколько угодно. Вскоре автобус тронулся. Покачиваясь в мягком откидном кресле, я с интересом наблюдал за тем, как мимо проплывают сады и виноградники, уютные коттеджи и игровые площадки. Со стороны эти картины выглядели красочными и непривычно естественными. Оставалось неясно, почему, рождённый в этом земном раю с его тихой, размеренной жизнью, я не остался в нём до скончания дней своих; решился уехать в шумный, постоянно вибрирующий, грозящий стрессами и болезнями город, не засыпающий даже самой тёмной ночью, — прочь от родных берегов, будто щепка — вплавь по течению.

Воистину ничто с полной уверенностью нельзя предугадать заранее. И оттого уходят люди в свой новый день с надеждой. Даже в случае неудачи каждый вправе сказать себе: «Всё не так плохо, как могло бы быть». Всегда (или почти всегда) есть альтернатива, выбор, а значит, и надежда. Быть может, даже хорошо, что львиная доля предсказаний не сбывается. Не всякий человек с лёгкостью воспримет прогноз о дате своей гибели или крупной неудаче. Уж лучше пусть существует его величество Случай, приносящий нам радостные минуты и неожиданные свидания.