Александр Михайловский - Визит «Полярного Лиса»

– Дело, товарищ Берия, в том, – сказал Щукин, – что первым делом, еще накануне контакта, имперские егеря обнаружили и частью пленили, частью уничтожили немецкую разведывательно-диверсионную группу, действующую в наших тылах в форме ГУГБ НКВД. Позже командир группы, его заместитель и радист были переданы нашим контрразведчикам для разработки. Оказывается, у немцев есть целая специальная часть, солдаты и офицеры которой хорошо владеют русским языком и способны с легкостью выполнять задания в нашем тылу, прикидываясь советскими военнослужащими. Разгромив вражескую разведгруппу, капитан Пекоц переодел своих бойцов в трофейное обмундирование сотрудников ГУГБ НКВД, посадил их на отнятые у немцев мотоциклы – и так, среди бела дня, колонной въехал в населенный пункт, где находился штаб группы генерала Болдина.

– Нахалы! – хмыкнул Сталин, набивая трубку. – И что, товарищ Щукин, они все действительно хорошо говорят по-русски, как об этом рассказывают летчики?

– Нахалы – это не то слово, товарищ Сталин, – ответил бригадный комиссар, – и по-русски говорят очень хорошо, даже слишком. Их главный тактик, Ватила Бе, в случае необходимости способна выразиться таким крепким словцом, что у многих наших институток в генеральской форме завянут уши. У егерей тоже юмор весьма своеобразный, на любителя. Командир немецких диверсантов обер-лейтенант Ридель плакал и был готов рассказать нашим особистам все без утайки, лишь бы его не отдавали обратно имперским егерям.

– И что они с ним делали, неужели так сильно били? – поинтересовался Берия.

– Они его и пальцем не тронули, – ответил бригадный комиссар Щукин, – просто сняли с него кальсоны и посадили мужскими причиндалами на лесной муравейник, и держали так, пока тот не начал правдиво отвечать на их вопросы.

– Учись, Лаврентий, – сказал Сталин и, повернувшись к Щукину, спросил: – А теперь, товарищ бригадный комиссар, скажи нам, по какой причине эти самые пришельцы из империи вдруг воспылали к нам любовью и решили помогать против Гитлера? То, что они говорят с нами на русском языке, еще ничего не значит. Белые тоже говорили с нами на одном языке, и при этом были непримиримыми врагами.

– Об этом, товарищ Сталин, – ответил бригадный комиссар, – вам лучше напрямую говорить непосредственно с командованием космического крейсера – его командиром Василием Малининым, главным тактиком Ватилой Бе и социоинженером Малинче Евксиной. В этом вопросе моей задачей было только доставить вам аппаратуру для прямой связи – она находится в чемодане, который у меня перед входом сюда отобрали сотрудники вашей охраны…

– Интересно, товарищ бригадный комиссар, – сказал Берия, пока Сталин по телефону разговаривал с Власиком, – о чем же вы можете разговаривать с нами не как посредник, а от своего имени лично?

– О положении на Западном фронте, – ответил Щукин, – точнее, о его полном отсутствии и о той катастрофе, которая постигла советские войска западнее Минска.

– Вы уверены, товарищ Щукин, что сложившееся положение надо называть именно катастрофой? – спросил Берия, – быть может, вы преувеличиваете или сгущаете краски?

– Отнюдь нет, – с горечью ответил бригадный комиссар, – после приказа генерала Павлова на спешное отступление войск фронта из ловушки белостокского выступа всякое организованное сопротивление в целом прекратилось. Штаб фронта и штабы армий отступлением не управляют, так как не имеют связи. И вообще, никому неизвестно, где эти штабы находятся и существуют ли они к настоящему моменту. Войска бегут на восток, и любая попытка остановить это бегство и организовать сопротивление наталкивается на неотмененный приказ генерала Павлова о спешном отходе. Хуже всего то, что этот приказ не имел никакого смысла еще 25-го числа, когда и был отдан. Дело в том, что уже к тому моменту немецкие танки углубились на нашу территорию на двести-триста километров и взяли Слоним, таким образом перерезав последнюю дорогу, ведущую из Белостокского выступа в восточном направлении. И вообще, в таких условиях было бессмысленно отдавать приказ стрелковым дивизиям в пешем порядке попытаться обогнать немецкие моторизованные соединения и встать перед ними нерушимой стеной в районе Минска. В итоге получилось так, что генерал Павлов не только не спас войска из той ловушки, которой для них оказался Белостокский выступ, но и сам, своими руками, уничтожил их как всяческое подобие вооруженной силы. Многие старшие командиры тоже поддались – как, например, наш командир корпуса генерал-майор Никитин, который приказал бойцам и командирам рассыпаться на мелкие группы и выходить из окружения самостоятельно. Большая часть кавалеристов примкнула к 11-му мехкорпусу генерала Мостовенко, меньшая часть отходила на восток вместе с генералом Болдиным. Где сейчас находится сам генерал Никитин, пока доподлинно неизвестно…

Раздался громкий, как выстрел, треск – это в руках Вождя сломался пополам карандаш. Бросив на стол обломки, тот в сердцах выругался по-грузински, что бывало у него только от сильного волнения; потом посмотрел на замолчавшего Щукина и преувеличенно спокойно произнес:

– Продолжайте, товарищ бригадный комиссар, ви очень интересно рассказываете. Скажите нам, пожалуйста, а что сейчас делает генерал-лейтенант Болдин, который прислал вас сюда и какое отношение он имеет ко всему происходящему? Говорите, не стесняйтесь. Если вы будете с нами полностью откровенны, то могу вас заверить, что вам лично не будет грозить никакого наказания.

– Хорошо, товарищ Сталин, я расскажу, как все было, – ответил вождю Щукин. – Только должен сразу вас заверить, что генерал-лейтенант Болдин ничем не запятнал себя перед партией и советским народом. Он не распускал войска спасаться по способности, не отдавал панических приказов, не бежал с поля боя, переодевшись в крестьянскую одежду. Вечером 25-го июня поступил приказ генерала Павлова с максимальной скоростью отступать 10-й армии в направлении Слонима, а 3-й армии в направлении Новогрудка и подчиненная генералу Болдину конно-механизированная группа прекратила свое существование. Когда потрепанный во время контрудара 6-й мехкорпус рванул на полных газах к Слониму, а 6-й кавкорпус самораспустился, генерал Болдин, у которого больше не было войск, во исполнение приказа начал отступать по дорогам к Слониму. По дороге он собирал вокруг себя остатки тех разбитых частей, командиры которых понимали, что даже отступать требуется организованно. В течение дня 26-го июня мы отступали от Индуры в направлении Волковыска, под непрерывными ударами вражеской авиации; 27-го июня, когда мы были в Волковыске, в небе появились первые «защитники», которые очистили его от германской авиации; 28-го июня утром, в деревне Дешковичи, на полпути между Зельвой и Слонимом, как я вам уже рассказывал, с нами (то есть с генералом Болдиным) вступили в контакт имперские егеря и от имени своего командования предложили помощь в войне с немцами. К тому моменту в нашем распоряжении было до двух тысяч бойцов и командиров, почто два десятка танков и несколько артиллерийских орудий. После нашей встречи с имперскими егерями две девятки немецких бомбардировщиков попытались совершить налет на Дешковичи, но наши гости успели подготовиться и посбивали их всех в течение двух минут с особым цинизмом. После этого генерал Болдин сказал, что дареному коню в зубы не смотрят, и дал свое согласие на вступление в переговоры с возможными союзниками…