Вячеслав Багров - Звезда Надежды

Шустрый, неожиданно выскочил из — за ствола дерева, подбежал к хозяину, ткнулся мокрым носом в ладонь.

— Где тебя носило, бродяга? — Вид ласково потрепал пса за ухо: — Шустрый ты.

Шустрый высунув язык, часто дышал, смотрел на него с готовностью идти хоть на край света.

— Я знаю, Шустрый, ты молодчина.

Пес отрывисто пролаял, мол с радостью пойдет с хозяином, куда тот не скажет, отскочил в сторону и, принюхиваясь к траве, потрусил вперед.

Вид усмехнулся, глядя на пса, поправил ремень на плече.

Он идет второй день.

Вчера пришлось переночевать у Дрянной горы, не доходя до Больших Камней — привычного места ночлега Вида. Тогда начался дождь — проливной, как из ведра, с громом и яркой, слепящей молнией. Он наспех разбил палатку и до утра слушал шум ненастья. Иногда забывался тяжелым, сумрачным сном, и его уносило далеко в неведомое, к странным местам без воздуха и света, где не было ничего. От раскатов грома Вид просыпался, вслушивался в бурю, что терзала брезент палатки, смотрел в кромешную тьму. Только всполыхи молний изредка озаряли маленькое пространство вокруг него…

В такие минуты он не чувствовал в душе ничего, как будто внутренний человек Вида — он сам, умер и перестал обращать внимание на окружающее, вдруг онемел, стал не способным для крика — дикого, иступленного, наполненного безысходностью и отчаянием.

Через полчаса он достиг вершины холма — большая, каменистая плешь в окружении берез — высоких, раскидавших во все стороны, зеленеющие ветви.

Вид Зимний остановился.

Светило почти на половину вышло из — за деревьев.

Где — то слева, внизу холма, шумел быстрый ручей.

Здесь — первый привал.

Здесь они останавливались передохнуть.

Он снял рюкзак, положил его у своих ног, ружье со старым, протертым прикладом, положил тут — же, лег где стоял — тяжело, словно неохотно, и сдвинув кепку на затылок, закрыл глаза.

Гулко билось в груди сердце, и легкий ветерок щекотал ноздри, нес в себе запахи леса.

Он приходит сюда, который год подряд — зимой или летом.

Как получится.

Это стало для Вида необходимостью, как острое желание вдохнуть свежий воздух, после душного, жаркого помещения. Некое священнодействие.

Нет, не священнодействие.

Это встреча — долгожданная и выстраданная, встреча с любимыми из далекого прошлого, словно встреча лицом к лицу, когда если очень постараться, то можно услышать их смех, увидеть лица.

Шустрый опять пропал.

Может быть пес чувствовал, что хозяин хочет побыть здесь один?

Вид не двигался, раскинув руки в стороны, лежал как убитый.

Тогда, много лет назад, они — он, Звонкая и Ясный — Яс Зимний, пришли на это место по другому пути — более близкому и простому. Всего то в трех часах хотьбы вдоль каменистого берега ручья. Они вышли с туристической базы, со смехом и нетерпением оказаться в дали от людской суеты и устроенности, окунуться в манящую атмосферу таинственности и почти, что сказки нетронутой человеком природы. Почти сказки для городских жителей.

Он и жена одели синие спортивные костюмы. Маленькому Ясу — ему тогда едва исполнилось семь лет, тоже достался такой же, но детский костюм — с веселым рисунком Светила на спине.

Четырнадцать лет назад.

Мир тогда был полон красок и чувств, а сам Вид, был тогда жив.

Очень давно.

Он тогда водил пассажирский космолет «Лазурь», летал — месяц через месяц. Месяц работы, после чего месяц был дома в отпуске. Ему казалось, что жизнь — это праздник, где каждый день насыщен счастьем и имеет свой смысл. У него была в принципе, обычная семья. Они со Звонкой (он звал ее — Колокольчик), иногда даже ссорились, но не надолго, что — бы потом быстро и легко простить друг друга и уже не вспоминать причину ссоры. В ее присутствии Вид как будто распускал крылья.

Маленький Яс подрастал, пеленки сменились штанишками, бессвязаное, младенческое гугуканье, сменили осознанные, любознательные слова. Вид помнил, как сын просил его рассказать перед сном «историю». Этим словом он называл сочиненные Видом для него, сказки. В сказках Вида было все. И приключения, и опасности, «хорошие» и «нехорошие» люди, космические страшилища и чудовища с щупальцами и, конечно же, космолеты. И во всех этих сказках был «хороший парень Железный шлем» — герой, помощник, который вдруг появлялся в самый опасный для персонажей момент и спасал, избавлял и помогал.

Он называл его еще «Вихрь».

«Вихрь — Железный шлем»…

В тот год Яс пошел в школу, в первый класс. Он успел отучиться два месяца — два месяца восторженных возгласов о школе и горящих любопытством глаз, когда его школьный гравибас упал с полутора километровой высоты, погребя под своими обломками Яса и девятнадцать таких же маленьких школьников.

Вид помнил, как стоял в городском морге возле тела сына, лежавшего под белой простыней на холодном, мраморном столе, как провел ладонью по его холодному лбу с глубокими порезами и ссадинами.

Мир погас.

Краски мира потускнели и размазались, сравняв все дни в один бесконечный день.

А потом умерла Колокольчик.

Это случилось спустя пол года.

Сердечный приступ.

Но врач — пожилой, невысокого роста, седеющий мужчина из клиники Прибрежная, сказал Виду, что она не захотела жить.

Не захотела.

Через три месяца Вид перевелся в Глубокий флот буксировщиком, куда его приняли без лишних расспросов. Буксировщик «Бродяга».

Первый полет Вида к Ледовому Поясу и первая катастрофа. Из шестидесяти четырех членов экипажа в живых остались лишь двадцать восемь. Капитан буксировщика погиб, и Вид заменил его, ведя разбитый космолет сквозь ледяную смерть. Со следующего рейса он стал бессменным капитаном корабля прошедшего ремонт и пополненного новой командой. Еще три рейса Вид ходил на буксировщике, проводя отпуск в их старой квартире, где они когда — то жили своим большим счастьем, оказавшимся таким маленьким и хрупким, и только потом поменял квартиру на «дом в лесу». Он так его называл про себя — «дом в лесу».

Скромный кирпичный домик, бывшая контора лесничества, вполне его устроил. Он подобрал на станции щенка, оставленного там кем — то, и дал ему имя Шустрый.

По — большому счету Шустрый все время жил у соседа Вида, так как сам Вид отсутствовал подолгу. Вид думал, что собака его забудет, но пес встретил его с радостью, вспомнил. И не забывал.

У Вида осталось в жизни только это — место у ручья, место его памяти, куда он стремился попасть каждый отпуск, «домик в лесу» и собака.

Лежа на траве, Вид вспоминал.

Колокольчик и Яса.

И над его воспоминаниями, как занесенный над головой топор, висел образ гравибаса, удаляющегося прочь в бесконечность, с теми, с кем он уже никогда не встретится.