Генри Олди - Блудный сын, или Ойкумена: двадцать лет спустя. Книга 3. Сын Ветра

Тиран не понял, о ком говорит Паук, но спиной почувствовал, что в шатёр вошли.

— Доброе утро, — поздоровалась комиссар Рюйсдал. — Отдыхаете, Бреслау?

Она была во всем новом, свежем. Юбка, блузка, кофта, лента в волосах — только что из прачечного бокса и гладильного шкафа. Всё в клеточку, в тон и цвет. Вместе с Линдой в шатер вошли летнее утро, покой березовой рощи, облака в синеве. Похоже, комиссар приоткрыла калитку в твердыне своих ментальных блоков, желая поднять настроение окружающим.

При ней я никуда звонить не буду, уверился Бреслау. Ну её к чёрту. Один раз она уже влезла ко мне в мозги без спросу. Зараза, а ведь как хорошо складывалось…

Киноид заскулил.

Лицо его — вполне человеческое, не считая черной картошки носа — превратилось в страдальческую собачью морду. Скулёж усилился, киноид начал вздрагивать. Обеими руками он схватился за голову, ладонями сжал виски. Из глаз модификанта потекли слезы: крупные, детские.

— Мигрень? — участливо поинтересовалась Линда. — Дать таблетку?

— Кси…

— Что — кси?

— Кси-волны, — разъяснил Паук. Он был неприветливей обычного, хотя ещё секунду назад это казалось невозможным. — От вас фонит.

— Вы телепат?

Линда уставилась на киноида:

— Нет, вы правда телепат?

— Неправда, — простонал киноид. — Я не телепат.

— Комедию ломаете? Я вам не девочка-первокурсница!

— Комедию? У меня модификация…

— Киноидные модификанты, — Паук встал. Тело его заиграло мышцами, словно бог связи готовился к рукопашной, — реагируют на кси-волны. В присутствии ментала с ослабленным периметром защиты у них начинает дико болеть голова. Даже если периметр закрыт, это всё равно похоже на сильную мигрень. У вас есть собака?

— Нет.

— Если бы была, вы бы поняли.

— При чём тут моя собака?

— При том, что её у вас нет! Выйдите из шатра! Рич, хочешь воды?

— Хочу-у-у…

— Выйдите немедленно!

— А он выйти не может?

Линда сердито сдвинула брови.

— Он не может, — рявкнул Паук. — Он пришёл ко мне. А вы к кому?

— Я к нему!

Линда ткнула пальцем в Тирана.

— Валите вместе! Бегом! Хотя нет, вы останьтесь, — Паук повторил жест комиссара, ткнув пальцем в грудь Тирана. — Я закачаю вам всё по свежим экспертизам. Не парьтесь, я быстро.

Грудь болела. Палец Паука оказался твёрже стального штыря. Тиран обернулся к Линде, развёл руками: извиняюсь, дела.

Киноид завыл, как по покойнику.

Фыркнув разъярённой кошкой, комиссар Рюйсдал пулей вылетела из шатра. «Чтобы подслушать разговор менталов, — вспомнил Тиран слова комиссара, — я должна находиться с ними в пределах прямой видимости. Если угодно, вот вам ближайший аналог: так помпилианцы клеймят рабов. Им надо видеть будущего раба, или хотя бы иметь возможность его увидеть. Иначе ничего не получится.» Он искренне надеялся, что сказанное Линдой действительно не только в отношении менталов. Вряд ли она просто так, с бухты-барахты, возьмется «слушать» мысли Яна Бреслау. Но после того срыва, когда Линда позволила себе несанкционированное вторжение в его разум, Тиран не мог полагаться на честность телепатки.

— Не переживайте, — киноид читал его мысли. — Она вас не подслушивает.

— Вы все-таки телепат? — удивился Тиран.

— Шутите? Я просто чую её запах. Телепат закрытый и телепат действующий пахнут по-разному. Валяйте, звоните куда хотели.

Тиран посмотрел на коммуникатор. Надо было спешить.

— Эй! — окликнул его Паук, прежде чем Тиран включил конфидент-поле и стал недосягаем для окриков. — Добро пожаловать в клуб. Мы здесь все припадочные.

— Психи, — машинально поправил Тиран.

— Не-а, — киноид зевнул шире прежнего, демонстрируя внушительный набор зубов. — Психов в Ойкумене много, каждый первый. Клубов на всех не хватит. А мы припадочные, точно тебе говорю. Как найдёт, так держи семеро, восьмой на подхвате.

Тиран не стал спорить.

Шах захихикал.

— Жги, джинн!

Он радостно хлопал себя ладонями по бёдрам, пачкал драгоценный кафтан бараньим жиром:

— Изменник голова жги, да! Мы приказать — чашу делать из голова. Вино пить, радоваться! Жги!

При всем искусственном понижении эмоционального фона эта радость обожгла Гюнтера так, словно в трапезной развели второй костёр, жарче первого. Горит голова врага? Человека, который не давал царю царей править по-настоящему? Джинн разделяет праздник своего нового хозяина? Разделяет гнев на зажившегося на свете деда? Да он весь пылает этим гневом! Джинн рад смене хозяев, он будет служить Шехизару верой и правдой…

Уже служит!

— Изменник?

Это было первое слово, произнесенное Артуром со вчерашнего дня. Он уронил обугленную голову Кейрин-хана на стол. Упав на золотое блюдо с рисом, голова окуталась облаком пара.

— Изменник! — с восторгом подтвердил Шехизар. — Ха, смотри: Кейрин — еда! Лежать на блюде с рис! Кто есть хотеть?

Мальчишка окинул взглядом залу. Конечно, он мог приказать, и никто не посмел бы ослушаться. Но вдруг найдутся добровольцы?

— Еда! Вкусный еда!

В визгливом голосе Шехизара прорезались нотки базарного зазывалы. Он был очень доволен своей шуткой. Смешно ведь: голова на блюде с пловом! Очень смешно! Почему никто не смеётся?! Когда шах шутит, все должны смеяться!

— Еда, — повторил Артур Зоммерфельд. Таким голосом могла бы говорить пустыня. — Вкусная еда.

Царь царей закричал.

Отшатнулся.

Упал на подушки.

В глазницах джинна бушевало пламя. Белое, дикое пламя. Белые Осы преступно медлили, завороженные огненным взглядом, а может, тихим звучанием свирели. Колыбельная текла и текла по трапезной, лишая воли, притупляя чувства.

— Стой!

Мальчишка выставил перед собой руку, ладонью вперёд. Другую руку он поспешил сунуть в рот. Так младенец, свернувшись калачиком, сосёт большой палец. Нет, не палец: флейту. Три хриплых свистка отразились от стен, пошли гулять по зале затухающими отголосками.

Джинн замер, словно автомат, в котором внезапно сел аккумулятор. Огонь в глазницах погас. Жилы под кожей потускнели. Лишь безрукавка на Артуре продолжала тлеть и дымиться. По ней расползались уродливые дыры с рдеющими краями.

«Один, — произнесла Регина Ван Фрассен. — Два. Три. Четыре…»

«Что вы там считаете?! Артура сейчас убьют!»

«Не вмешивайтесь. Не мешайте. Двенадцать…»

Она сошла с ума, завопил Гюнтер-невротик. Три свистка, отметил Гюнтер-медик. Привлечение внимания, наказание, перехват моторики. Артур сейчас под полным контролем шаха. Нет, не может быть! Поводок был заточен под отца, потом Артур переписал его под Кейрин-хана… Рефлекс? Мог у парня сохраниться банальный рефлекс на звук флейты? Плюс мёртвая голова — стимул к подчинению… Бери под контроль шаха, кричал Гюнтер-невротик. Нельзя, отмахнулся медик. Если Артур под контролем этого щенка, а я возьмусь контролировать щенка — резонанс разрушит Артуру мозг. Вместо аутиста мы получим баклажан, живой овощ…