Ким Робинсон - Марсианская трилогия

– Это только одно мнение, что внутренней ценности нет, – отозвался один из хранителей. – И оно приводит к утилитаризму. Но участие человека не является необходимым. Эти места существовали без нас и до нас, и это их внутренняя ценность. И мы, прибыв сюда, должны уважать то, что было раньше, если мы хотим иметь правильное отношение к вселенной, если мы хотим по-настоящему её увидеть.

– Но я и так её вижу, – довольным тоном возразила Зо. – Или почти вижу. А вам придётся повысить чувствительность глаз, добавив кое-чего в ваше генетическое средство. А пока все славно, да. Но вся эта слава существует только у нас в головах.

Они не ответили, и после некоторой паузы Зо продолжила:

– Все эти вопросы поднимались и раньше, на Марсе. Вся экологическая этика, приобретя опыт Марса, поднялась на новый уровень, поднялась в самое сердце наших действий. А вы сейчас хотите сохранить это место нетронутым, и я понимаю, почему. Но я марсианка, поэтому я и понимаю. И многие из вас тоже марсиане, как и ваши родители. Вы начинаете с этой этической позиции и заканчиваете тем, что этической позицией у вас становится эта нетронутая пустыня. Земляне не поймут вас так, как понимаю я. Они придут и построят на этом выступе большое казино. Протянут над этим ущельем навес, от края до края, и попытаются его терраформировать, как и все остальное. Китайцы все ещё толкутся у себя в стране, как сельди в бочке, и совершенно не парятся насчёт внутренней ценности даже самого Китая, не говоря уже о пустой луне на задворках Солнечной системы. Им нужно место, и они видят, что здесь свободно, поэтому придут, начнут строить, посмотрят на ваши смешные возражения – и что вы тогда будете делать? Можете заняться саботажем, как Красные на Марсе, но тогда вместе с ними вы рискуете взорвать и луны, а у них на каждого убитого колониста найдётся миллион новых. Вот что мы имеем в виду, когда говорим о Земле. Мы как лилипуты против Гулливера. Нам нужно собраться вместе и связать его столькими веревками, сколькими сумеем.

Никто ей не ответил, и Зо вздохнула.

– Что ж, – продолжила она, – может, и к лучшему. Если люди расселятся здесь и везде, то давление на Марс ослабнет. Возможно, даже удастся заключить соглашение, по которому китайцы получат право селиться где захотят, и нам, марсианам, удастся свести иммиграцию почти к нулю. Это тоже может сработать.

И снова – никакого ответа.

Наконец Энн не выдержала:

– Заткнись уже. Дай нам сосредоточиться на местности.

– Ой, да пожалуйста…

Затем, когда они подошли к самому краю выступа, где он выдавался далеко над пропастью, а сверху висел нефритовый диск, украшенный бриллиантами, какие-то объекты вдруг разделили все небо на треугольники, прояснив истинные масштабы картины. И они увидели движущиеся звезды, но это оказались просто газовые струи двигателя их корабля.

– Видите? – воскликнула Зо. – Это китайцы, летят посмотреть на все вблизи.

Один из хранителей внезапно яростно бросился на неё и ударил прямо в забрало. Зо рассмеялась. Но забыла о сверхслабой гравитации на Миранде и удивилась, когда после нелепого апперкота её ноги оторвались от земли. Затем споткнулась о перила, перевернулась вверх тормашками, изогнулась, попытавшись выровняться, и бум! – мощный удар в голову… Спас скафандр, и она осталась в сознании, покатившись на край выступа… к самой бездне… Страх пронзил её, как удар электрическим током, она попыталась найти равновесие, но бесконтрольно летела дальше… её тряхнуло – ну конечно, страховочный пояс! Затем неприятно ощутила дальнейшее скольжение – видимо, защелка подвела. Ещё один выброс адреналина… она развернулась и ухватилась за скалу. Ей помогла способность человека при 0,005 g – таком же, при котором она летала, – ухватиться одним только кончиком пальца, и, будто чудесным образом, она внезапно остановила своё падающее тело.

Она была на грани падения. Искры из глаз, тошнота и тьма впереди – она не видела дна ущелья, словно никакого дна и не было, представила, как летит в эту черноту…

– Не шевелись, – приказал голос Энн у неё в ухе. – Держись и не двигайся.

Над Зо возникла ступня, затем обе ноги. Она медленно подняла голову, чтобы их рассмотреть. В её правое запястье крепко вцепилась рука.

– Так, тут есть за что тебе ухватиться правой рукой, примерно в полуметре. Выше. Давай, поднимайся. Эй, наверху, тяните нас.

Их вытащили, как рыб на леске.

Зо уселась на землю. Маленький челнок бесшумно садился на платформу на дальней стороне плоского участка. Свет на ракетах быстро мигал. Хранители озабоченно смотрели на неё, сгрудившись вокруг.

– Шутка получилась несмешная, – проговорила Энн.

– Ага, – согласилась Зо, стараясь придумать, как ей лучше использовать происшествие в свою пользу. – Спасибо, что помогла.

Удивительно, как быстро Энн сумела прыгнуть, чтобы её спасти, – не потому, что она вообще решила это сделать, а потому, считала Зо, что такое поведение предписывал Энн её древний моральный кодекс: человек выполнял долг перед равным себе, а враги считались важными и были необходимы, чтобы ценить друзей. Поступок Эн был впечатляющим лишь формально, подвела итог Зо.

– Хорошая у тебя реакция.

Обратный путь на Оберон они молчали, пока один из членов экипажа не повернулся к Энн, чтобы сказать, что недавно в системе Урана, на Паке, видели Хироко и нескольких её последователей.

– Ну что за чепуха! – отозвалась Энн.

– Откуда ты знаешь? – спросила Зо. – Может, она решила убраться подальше и от Земли, и от Марса. Я бы её поняла.

– Это место не в её духе.

– Может, она этого не знает. Может, она не знает, что это твой личный каменный сад.

Но Энн лишь отмахнулась.

Назад на Марс, на красную планету. Красивейший мир во всей Солнечной системе. Единственный настоящий мир.

Шаттл выполнил ускорение, затем поворот, ещё несколько дней плавно парил, пока не замедлился, – и через две недели они уже были в очереди на Кларк, сели в лифт и стали спускаться вниз, вниз, вниз. Каким же медленным казался этот последний спуск! Зо смотрела на Эхо, видневшийся на северо-востоке, между красной Фарсидой и синим Северным морем. Как приятно было его видеть! Когда кабина стала приближаться к Шеффилду, Зо приняла несколько таблеток пандорфа, а когда вышли в Гнездо и двинулись по улицам между блестящими каменными зданиями к гигантской станции на краю, её охватил восторг ареофании, она любила лицо каждого прохожего, любила каждого высокого брата и сестру с их удивительной красотой и феноменальной грацией и любила даже землян, мельтешащих у неё под ногами. До поезда в Эхо оставалось два часа, и она, не в силах усидеть на месте, стала бродить по парку, заглядывая в огромную кальдеру горы Павлина, которая была эффектнее любого ущелья Миранды, пусть и не такой глубокой, как разлом Просперо: бесконечные горизонтальные полосы всех оттенков красного – рыжеватые, малиновые, ржавые, коричневые, бордовые, медные, кирпичные, багряные, пунцовые, цветов умбры, охры, красного перца, киновари, – и все это под тёмным, усеянным звёздами предвечерним небом. Её мир. Только Шеффилд был навечно накрыт шатром, а ей хотелось снова отдаться воле ветра.