Ким Робинсон - Марсианская трилогия

– Поверить не могу, какая она высокая! – восклицает Артур уже в третий раз и громко смеётся. – Невероятно!

– Отсюда вершина поднимается над реальным горизонтом, и угол – чуть больше семидесяти градусов, – говорит Ганс.

– Да ладно тебе! Поверить не могу! – И Артур заливается безудержным смехом.

Следующие за Гансом и его другом марсиане наблюдают за ними со сдержанным изумлением. Артур значительно ниже остальных и внезапно кажется Роджеру ребёнком, взломавшим бар и пойманным на этом. Роджер задерживается, позволяя остальным уйти вперёд.

Большой шатёр светится, будто желтеющая в темноте тусклая лампа. Стена утёса все такая же чёрная и неподвижная. Из леса доносится странное подвывание, похожее на пение йодлем, – без сомнения, какой-то мутировавший род волков. Роджер трясёт головой. Когда-то давным-давно любой пейзаж мог его взбодрить – он был влюблён в эту планету. Сейчас же гигантская скала будто бы нависает над ним, как его жизнь, его прошлое, загораживая все небо и не позволяя идти вперёд. Уныние становится настолько сильным, что ему хочется сесть на поляну, закрыть лицо руками – но тогда кто-нибудь обязательно выйдет из своего шатра. И снова этот скорбный вой – словно сама планета кричит: «Марса нет! Марса нет! У-у-у-у-у-у!» Лишенный родного дома, старик уходит спать в машину.

Но определённую часть ночи, как всегда, отнимает бессонница. Роджер лежит на узкой кровати, совершенно расслабленный, – лишь сознание беспомощно перескакивает с одного эпизода его жизни на другой. Бессонница, память – некоторые врачи говорили ему, что эти две его особенности как-то связаны между собой. Часы бессонницы и полусна у него, конечно, становятся настоящей игровой площадкой для воспоминаний. При этом неважно, каким образом он пытается заполнить промежуток между тем, как ложится, и тем, как засыпает, – например, читает ли до изнеможения или царапает какие-нибудь заметки, – беспощадная память попользуется своим временем вдоволь.

В эту ночь он вспоминает все ночи, что провёл в Берроузе. Всех противников, все компромиссы. Председатель приказывает ему построить дамбу и затопить каньон Копрат, слегка улыбаясь и взмахивая рукой, – и в этот момент в нем чувствуется некий скрытый садизм. А потом тем же вечером, несколько лет назад, после распоряжений председателя – открытая неприязнь Ноевой: «Красным конец, Клейборн. Ты не должен занимать свой пост – теперь, когда твоя партия умерла». Глядя на указ о строительстве дамбы и вспоминая, каким был Копрат ещё в прошлом столетии, когда он его исследовал, Роджер осознал, что девяносто процентов того, что он делал на своей должности, было нацелено на то, чтобы сохранить свою должность и иметь возможность делать хоть что-нибудь. Только так можно было работать в правительстве. Или же процент был выше? Что он реально сделал для сохранения планеты? Конечно, исполнение указа застопорилось ещё до того, как начали строительство: некоторые проекты откладывались, и Роджер занимался лишь тем, что сопротивлялся действиям остальных. Правда, без особого успеха. Можно было даже сказать, что отвергать председателя и поддерживающих его министров было не более чем ещё одним жестом, ещё одним поражением.

Он вспоминает свой первый день в правительстве. Утро на полярных равнинах. День в парке Берроуза. Спор с Ноевой в зале заседаний. И так далее, ещё целый час, а то и больше – сцена за сценой, пока воспоминания не становятся обрывочными и похожими на сон, пока они не сплетаются неким сюрреалистичным образом и не выходят за рамки воспоминаний, перетекая в сновидения.

У каждого существует своя территория души, и он оказывается на ней.

Рассвет на Марсе. В сливовом небе виден ромб из четырёх рассветных зеркал, вращающихся по орбите и направляющих на поверхность дополнительный дневной свет. Стаи чёрных клушиц сонно трещат, хлопая крыльями или паря над склоном осыпания, готовые начать новый день охоты. Белогрудые голуби воркуют на березовых ветвях в своей рощице. Выше по склону слышен стук камней: три барана Далла [28] словно бы удивились, увидев, что поляна Базового лагеря занята. По воздуху с места на место перелетают воробьи.

Роджер встал пораньше и теперь, превозмогая головную боль, безучастно наблюдает за дикой природой. Взбирается на пригорок, надеясь, что от этого ему станет легче. Верхний край уступа залит светом восходящего солнца, и над головой тянется яркая красновато-золотистая полоса – весь затененный склон теперь купается в отраженном свете. Рассветные зеркала уже кажутся тусклыми в чистом фиолетовом небе. В растущих то тут, то там на скале цветах и в можжевеловых иголках начинают проявляться их настоящие цвета. Освещенная полоса быстро расширяется, но верхние склоны по-прежнему выглядят отвесными и пустыми. Впрочем, это лишь кажется – из-за расстояния и угла обзора. Чуть ниже по скале системы трещин выглядят скорее как бурые дождевые пятна, а сама скала – грубой и бугристой, и это можно расценивать как хороший знак. Верхние же склоны проявят свою неровность только тогда, когда скалолазы заберутся повыше.

Дугал возвращается с каменистого участка, куда ходил на собственную раннюю вылазку.

– Ещё не начали, нет? – кивает он Роджеру, и в его речи отчётливо слышится шотландский акцент.

На самом деле уже начали. Айлин, Мари и Иван достали из машин первые тюки с вещами и, когда Роджер и Дугал вернулись, уже принялись их раздавать. На поляне становится все более шумно, но распределение снаряжения подходит к концу, и они уже готовы выступать. Тюки оказываются тяжёлыми, и шерпы стонут и подшучивают между собой, поднимая груз, который им придётся нести. Артур, замечая их, не сдерживает смех.

– На Земле вы бы и шагу не ступили с такой поклажей! – восклицает он, пиная одну из огромных сумок ногой. – И как вы собираетесь держать равновесие?

– Увидишь, – довольно отвечает ему Ганс.

Артур обнаруживает, что балансировать с грузом на плечах в марсианской гравитации не так-то просто. Тюк имеет почти идеальную цилиндрическую форму – как большая зелёная труба, тянущаяся от ягодиц и выше головы, так что сзади Артур похож на высокую зелёную улитку. Ощутив, каким лёгким оказывается тюк при своём объеме, Артур приходит в изумление, но, когда они начинают идти по склону, его масса переваливается из стороны в сторону гораздо сильнее, чем он ожидал.

– Ух! Поберегись! Прости!

Роджер кивает и утирает застилающий глаза пот. Он замечает, что первый день становится для Артура непрерывным уроком балансирования. Все это время им приходится подниматься по неровному склону сквозь лес из гигантских, размером с дома валунов.

Предыдущие экспедиции проложили тропу, оставив туры из камней и метки на поверхностях скал, и сейчас группа следует по ним. Подъём выходит утомительным. Хотя это и один из наименьших участков разрушенных пород на дне уступа (в некоторых областях оползни поразрушали целые утёсы), им придётся целый день пробираться через громадные завалы к подножию стены примерно в семистах метрах выше уровня Базового лагеря.