Ким Робинсон - Марсианская трилогия

– Я хочу сказать, чего мы вообще хотим от этого подъёма? – спрашивает Мари.

– Мы хотим подняться на вершину, – отвечает Айлин и переводит взгляд на Стефана – тот кивает. Он оплатил бо́льшую часть стоимости этой экспедиции, поэтому выбор во многом зависит от него.

– Минуточку, – резко одергивает Мари и внимательно смотрит на каждого по очереди. – Суть не в этом. Мы здесь не за тем, чтобы повторить маршрут по Оврагу, верно ведь? – Она говорит обвиняющим тоном, и никто не смотрит ей в глаза. – По крайней мере, мне так сказали. Мне сказали, что мы пойдём по новому маршруту, и именно поэтому я здесь.

– Это в любом случае будет новый маршрут, – говорит Айлин. – Ты сама это знаешь, Мари. На вершине оврага мы отклонились вправо, и сейчас мы на новом месте. Мы просто обходим плиты по правой стороне от Оврага, и все!

– Я считаю, нам стоит попробовать пройти по тем плитам, – говорит Мари. – Ведь мы с Дугалом выяснили, что это возможно.

Она приводит доводы в пользу своего маршрута, Айлин терпеливо выслушивает. Стефан выглядит встревоженным, Мари настаивает на своём, и кажется, что её воля окажется сильнее воли Айлин, поэтому им придётся идти по пути, который считается непроходимым.

Но затем Айлин заявляет:

– Подъём по этой стене любым из маршрутов группой всего из одиннадцати человек – это уже что-то. Послушай, мы говорим лишь о первых тысяче двухстах метрах подъёма. Затем мы сможем отклониться вправо в любой момент и окажемся на новом месте над этими плитами.

– Я не верю, что это плиты, – отвечает Мари. И спустя ещё нескольких реплик заключает: – Что ж, если так, то я не понимаю, зачем ты отправляла нас с Дугалом разведывать эти плиты?

– Я вас не отправляла, – говорит Айлин, слегка раздражённая. – Вы двое сами решили туда сходить, и ты это знаешь. Но сейчас перед нами важный выбор, и я считаю, что начинать нам нужно с Оврага. Мы же хотим выбраться на вершину. И не только этой стены, а и всей горы.

Чуть позже Мари пожимает плечами.

– Ладно. Ты тут главная. Но тогда мне интересно: зачем мы вообще туда идём?

Возвращаясь в свой шатёр, Роджер вновь задается этим вопросом. Вдыхает холодный воздух и оглядывается по сторонам. В Первом лагере мир кажется измятым и складчатым: все горизонтальное тянется во тьму, назад в мёртвое прошлое, вертикальное – к звёздам, в безвестность. Освещены сейчас лишь два шатра, как два жёлтых шарика во всеобщем мраке. Роджер останавливается перед своим, тёмным, и оглядывается – он чувствует, будто ему что-то пытаются сказать, горы словно смотрят на него своими глазами. Зачем он вообще туда идёт?

Они поднимаются по Большому оврагу. Дугал и Мари ведут их питч за питчем по бугристой непрочной скале, вбивая крюки и оставляя за собой веревочные перила. Веревки протянуты близко к правой стене Оврага, чтобы избежать падающих камней, которые бывают здесь слишком часто. Остальные члены группы следуют от питча к питчу командами по двое или по трое. Поднимаясь, они видят четырёх шерпов, которые снова спускаются по осыпи, словно крошечные зверята.

Роджер в этот день в команде с Гансом. Они пристегнулись к перилам жумарами – металлическими зажимами, скользящими по верёвке только вверх, – и несут на себе тяжёлые сумки ко Второму лагерю. Но даже при том, что уклон здесь всего пятьдесят градусов, а поверхность кочковатая и легкая для взбирания, им обоим подъём даётся тяжело. Жарко светит солнце, и их лица быстро покрываются потом.

– Что-то я не в лучшей форме, – выдыхает Ганс. – Мне бы пару дней, чтобы войти в ритм.

– А мне хорошо, – отвечает Роджер. – Идём как раз с такой скоростью, какая мне нравится.

– Интересно, далеко ещё до Второго лагеря?

– Недалеко. Иначе подняли бы вещи лебёдкой, а то слишком много несем.

– И когда уже будут вертикальные питчи… Если подниматься, то уже подниматься по-настоящему, да?

– Если с лебёдкой, то конечно.

– Ага. – Ганс хрипло рассмеялся.

Глубокое, с крутыми стенами ущелье. Серый андезит, магматическая вулканическая порода, усеянный кристалликами тёмных минералов. Крюки вставлены в мелкие вертикальные трещины.

В середине дня они встречаются с Айлин, Артуром и Френсис – командой, что шла перед ними, – которые уселись на узком выступе в стене оврага, чтобы наскоро перекусить. Солнце уже почти в зените, ещё час – и скроется. Роджер и Ганс с удовольствием присаживаются на уступ. В качестве обеда – лимонад и немного походной смеси, приготовленной Френсис. Все обсуждают Овраг и восхождение этого дня, Роджер просто слушает их, пережёвывая еду. Он обращает внимание, что Айлин сидит рядом с ним. Она случайно пинает ногой стену, и четырехглавая мышца её бедра, очень развитая, напрягается и расслабляется, напрягается и расслабляется, растягивая ткань её скалолазных брюк. Она слушает, как Ганс описывает скалу, и вроде бы не замечает скрытого наблюдения Роджера. Неужели она в самом деле его не помнит? Роджер беззвучно вздыхает. Это была долгая жизнь. И все его усилия…

– Давайте уже подниматься во Второй лагерь, – говорит Айлин, с любопытством поглядывая на него.

Вскоре на широкой полке, выпирающей из крутых плит справа от Большого оврага, они находят Мари и Дугала. В этом месте они решают устроить Второй лагерь – четыре крупных прямоугольных шатра, таких, что способны защитить от камнепада.

Вертикальность уступа теперь ощущается сполна. Вверху видно лишь несколько сотен стены, все остальное скрыто из поля зрения, за исключением Большого оврага – крутого желоба в ней, выпирающего из вертикальной стены прямо возле их полки. Проводя взглядом до вершины этой гигантской лощины, они видят чуть дальше вдоль бесконечной скалы, все такой же тёмной и зловещей на фоне розового неба.

Роджер проводит этот прохладный послеполуденный час, сидя на краю Оврага и просто глядя вверх. Им предстоит ещё долгий путь. Руки в плотных перчатках ноют от боли, в плечах и ногах чувствуется усталость, ступни замёрзли. Больше всего ему хочется стряхнуть с себя эту подавленность, что его заполняет, но, если об этом думать, становится только хуже.

К нему подсаживается Айлин Мандей.

– Так ты говоришь, мы когда-то были друзьями.

– Ага. – Роджер смотрит ей в глаза. – А ты совсем ничего не помнишь?

– Это было давно.

– Да. Мне было двадцать шесть, тебе – примерно двадцать три.

– И ты правда помнишь, что тогда было?

– Частично да, помню.

Айлин качает половой. У неё приятные черты лица, думает Роджер. Красивые глаза.

– Я бы тоже так хотела. Но чем старше становлюсь, тем хуже с памятью. Сейчас мне кажется, что за каждый прожитый год я теряю и год воспоминаний. Это грустно. Вся моя жизнь до семидесяти-восьмидесяти просто забылась. – Она вздыхает. – Хотя у большинства людей, я знаю, тоже так. А ты исключение.