Наталья Бульба - И только вера...

— Я лечу с вами, — Олиш хлебнул вино, как воду. Откинулся на спинку кресла…

Дома…

Это было одновременно больно и… щемяще-трогательно.

— И как ты объяснишь это ей? — Горевски кивнул на игравшую с Кабаргой сестру. — Как ты объяснишь это матери?!

— Объясню, — коротко бросил Олиш, поправив закрывавшую глаз повязку. — Я должен знать, что затевается…

— Олиш, лови!

Хватило мгновения, чтобы он отставил бокал и бросил тело вперед, к летящему мечу. Перехватил в воздухе, прижав к себе, повторил трюк Кабарги, тут же пружинисто поднявшись на ноги:

— Поймал! — поднял он игрушку над головой, крутанул, зафиксировав на одном пальце.

Кэтрин смеялась, глядя на него. Волосы, похожие на всполохи пламени, растрепались… прядка нарисовала тонкую линию по щеке к губе…

Маргрет Кураи и тут сделала по-своему, посчитав, что седина портит женский характер.

— Держи, — он подошел к жене, подал ей мяч, поймав себя на остром желании провести ладонью по уже очерченному беременностью животу. — Тебе не пора отдыхать? — наклонился, вдохнув аромат ее тела…

— Нет, — улыбнувшись, качнула она головй. — Я не устала…

Медики, во главе с Роговым, который продолжал наблюдать Кэтрин, особо не обнадеживали, но и мрачности прогнозам не добавляли. Изменения были, но время растягивало их, создавая иллюзию беспощадности по отношению к этой женщине-ребенку.

— Она в порядке, — подошедший Кабарга тронул за плечо, выбивая из накатившего. — Не беспокойся.

— Я в порядке! — повторила за Сашкой Кэтрин. И — заговорщицки подмигнула. Не ему — тому же Кабарге. — Сашшшшааа…

— Как скажете… — преувеличенно тяжело вздохнул Олиш, возвращаясь в кресло. — Откуда это у него? — принимая поданный Горевским бокал, спросил он.

— А у тебя? — хрипло откликнулся тот.

Кэтрин приняла его не сразу. Сначала кидалась, пытаясь защититься. Затем — пряталась, испуганно выглядывая из-за Олиша. Теперь — робко подходила, готовая сорваться от любого неосторожного движения.

С Кабаргой все было иначе. Сашке оказалось достаточно притащить маленький букетик довольно невзрачных цветов, а потом, сидя у камина, как сказку, рассказывать об их… приключениях…

— А он ее просто любит…

Звук шагов скрыл пушистый ковер, танец пламени затушевал движения…

— Госпожа Кураи… — Горевски попытался подскочить, но женщине хватило короткого прикосновения, что бы усадить обратно.

Демоница! Пластика — мягче, да и формы не столь жесткие, как у демонов-мужчин, но в ее способности «уложить» его на одной силе, Валесантери не сомневался.

— Марго, — поправила она, присаживаясь на подлокотник кресла, в котором устроился сын. Запахнула полу длинного платья, весьма нескромно приоткрывшего границу обтягивавшего ее ногу чулка. Взяла бокал из его руки, поднесла к губам, вдохнула… — Эта идиллия навевает грустные мысли.

Глотнув, махнула рукой, отвечая на приветствие Кабарги…

— Я должен улететь, — Олиш забрал бокал, но лишь для того, что бы подлить вина из стоявшей на столике бутылки.

Госпиталя они избежали — медики доставившего их на Гордон крейсера отработали на все сто. Ожоги. Обморожения. Ушибы. Переломы. Истощение после приема запредельных доз тонизаторов…

Единственно, от чего они не сумели избавить, так от четкости понимания, что все только начиналось…

Три недели отдыха в режиме «как будто ничего не происходит», сделали его лишь острее и четче.

Происходило! С ними всеми! С каждым из них!

— О том, подумал ты о ней или нет, я не спрашиваю, — она наклонилась, потянувшись за бокалом, тут же напомнив Горевски о Красотке. Та же гибкость, та же сексуальность в каждом движении…

Маргрет до своего брака с Тшором Кураи была одной из временных жен императора Хандорса. Родила ему двоих сыновей, затем вышла замуж за довольно известного в ХоШорХош торговца, одарив сыновьями и его.

Четыре года назад она получила свободу, посчитав, что свой долг супруги и матери отдала полностью…

Так она думала, пока не увидела Кэтти…

Их Кэтти…

— Ты присмотришь за ней? — кинув на Горевски странный… взгляд, спросил Олиш.

— Я бы предпочла, чтобы это сделал ты, — сделав глоток, несколько недовольно протянула Маргрет, — но — да, я присмотрю.

Она поднялась, чуть пошатнулась, удержала равновесие легко коснувшись Горевски…

— Вам помочь? — тут же поднялся Валесантери, перехватив руку, дерҗавшую бокал.

Олиш качнул головой… Улыбка, которую никто, кроме его матери, не заметил, была ироничной.

— Я могу оставить Кэтти на тебя? — Маргрет… несколько рассеянно посмотрела на сына.

Ткань водой стекала по стройному, подтянутому телу. Волосы, уложенные в высокую прическу, требовали свободы…

— Я уложу ее вовремя, если ты об этом, — кивнул тот, бросив взгляд на Кэтрин и Кабаргу, собиравших на полу мозаику. — Мы вылетаем завтра вечером…

— Встретимся утром, — шепнула она одними губами, чтобы тут же расслабленно прильнуть к вынужденному приобнять ее Горевски.

— Встретимся утром… — отозвался Олиш, закрыв на миг единственный глаз.

Как бы и он хотел вот так же… ладонью скользнуть по податливому телу, ощутить, как горит под рукой упругая кожа, почувствовать, как дурман избавляет от пустоты, оставляя лишь желание…

Такое простое и такое живое желание…

Кабарга, положив кусочек мозаики в самую середину будущей картины, поднялся, подошел к столику:

— Что это сейчас было? — указал он на закрывшуюся дверь.

— Маргрет нашла новую жертву, — усмехнулся Олиш. Взгляд на стоявшие на полу старинные часы был коротким, но его хватило, чтобы стрелка дернулась, выставив себя на двенадцать, и комнату наполнил тяжелый, монотонный гул.

Один. Два. Три…

На пятом Кэтрин подскочила, нахмурилась, тут же кинувшись к нему.

Олиш легко перехватил, прижал к себе.

Когда-нибудь она откликнется, признав в нем мужчину… не друга, брата, защитника…

— Олиш, я не хочу спать! — развернувшись в его целомудренных объятиях, чуть приподнялась она. — Можно я побуду с тобой?

— Маргрет будет недовольна, — поцеловал он ее в лоб. — У тебя — режим.

— А ты ей не скажешь, что я не легла вовремя, — мягко, с надеждой улыбнулась Кэт, посмотрев на него так, что сердце зашлось. Не от нежности — от ярости!

Рикрейн был так близко…

— Уложи ее на диване, — желваки на лице Кабарги дернулись, опровергая легкость интонаций, с которыми он говорил. — Уснет, перенесем.

— Уложи меня на диване, — обнимая за шею, засмеялась Кэтрин. — Уложи меня на диване…

— Но сначала ты выпьешь молоко, — Кабарга отошел к камину, взял стоявший там стакан.

— Но сначала я выпью молоко, — Кэт освободила Олиша от практически «боевого» захвата. Дойдя до Сашки, оглянулась… — Ты — самый лучший!