Unknown - Венок Альянса (СИ)

– Синеасдан…

– Да. Был женщиной, как оказалось. Есть, всё-таки, и недостаток, и достоинство у ваших бесформенных хламид, под ними различить половые признаки проблематично, да они у вас и не столь выражены, как у землян. Как же ей это удалось, столько лет, с таким риском в случае раскрытия… Такая тяга к знаниям, к богу… Вам, думаю, будет интересно взглянуть на записи, оставленные ею на стенах камеры…

– Вот почему Синеасдан, единственный из нас, не был женат…

– Она была сильной, очень сильной. Они убили её только два дня назад, всё это время, пока она была у них в плену, они выбивали из неё расшифровку инструкции к машине. Не её вина, что она сдалась, пожелав смерти.

– Она тоже, как могла, приближала нашу победу. Своей стойкостью, каждым своим отказом… И мы каждым выигранным сражением, каждой отбитой крепостью, каждым сбитым с темницы замком приближали её освобождение. Увы, не успели…

– Они собрались, Геа-Ерэн. Это самое большое место у нас, где может собраться много, это наш самый большой стадион для спортивных состязаний. Во время правления Бул-Булы спортивные игры были запрещены, поощрялись только боевые искусства, теперь стадион снова будет работать. Сегодня, провожая Выр-Гыйын и всех вас, мы вернём ему жизнь.

– Теперь всё будет по-другому, Кинту-Мыак, - улыбнулся Ли.

– Да. Мы хотели, чтобы, улетая обратно к своим звёздам, вы протянули мост от нас до них. Мы хотели бы, чтоб вы передали там, что мы хотим вступить в Альянс. Если можно, конечно. Если наш небольшой, молодой мир может быть младшим братом вашим мирам.

– Кинту-Мыак, не нужно…

– Не нужно делать этого только из благодарности? – выступил вперёд Тай Нару, - или для того, чтоб Альянс теперь руководил ими? Они хотели сказать совсем не это. Они хотели сказать, что теперь они очень хорошо знают – жить и побеждать можно только вместе. Нет, они не хотели бы, чтоб вы учили их жить. Они научатся сами. Потому что всегда умели. Умели учиться. Но они хотели бы, чтоб вы видели это и радовались за них. Им предстоит долгий путь, но они готовы к нему. Они хотели бы, конечно, избрать Выр-Гыйын новым правителем, но они понимают, что её ждут звёзды, с которых она пришла. Всех вас ждут. Хотя, конечно, если б кто-то из вас захотел остаться – они были б рады этому…

На стадионе набилось народу много больше, чем обычно он должен был вмещать. Жители Бримы съехались с обоих континентов, они сидели на сиденьях, стояли в проходах, стояли на самом поле, перед наскоро возведённой трибуной. Три больших экрана были обращены к толпе вокруг стадиона, стараньями Гелена и местных инженеров была обеспечена трансляция в другие города для тех, кто не смог приехать.

Рядом с Виргинией стоял всё ещё пристёгнутый к передвижной капельнице Аминтанир, Андрес постоянно шутил насчёт этой капельницы, что если на них кто-нибудь, не дай бог, нападёт в дороге, он сможет использовать её стойку, как рейнджеры – денн-бок, или что предложение станцевать вокруг шеста, когда-то сделанное Таувиллару, в принципе и для него в силе, и эти дурацкие, в общем-то, шутки сейчас радовали – жизнь мальчишки была уже вне опасности, и все это знали. Прозрачные трубочки капельницы исчезали в прорезях зеленоватого балахона из специальной неэлектризующейся ткани, в который, в целях защиты от вредного воздействия на восстановленную, ещё очень тонкую кожу, он был одет, волосы на опалённых участках головы понемногу начинали отрастать. Виргиния погладила его по щеке.

– У тебя так пока и не восстановились эти… Я не помню, как они называются и для чего служат… Всё время тянет назвать их вибрисами…

– Они нам дополнительно, чтобы чувствовать запахи и температуру.

– Ну да, как вибрисы у кошки. Господи, скорее бы ты стал прежним, Аминтанир…

Юноша сжал её руку.

– Я никогда не стану прежним, Виргинне. Я видел его.

– Кого?

– Наисветлейшего. Он был со мной тогда, он был в моём огне, близко-близко. Он был похож на тебя.

– Скажешь тоже.

– Это странно, хотя мы никогда не считали, что он должен быть похож на нас, но, наверное, это правильно, что он похож на тебя, он весь из света… Это даёт очень много сил, Виргинне. Силы умирать, силы жить.

Андрес, расхрабрившийся уже настолько, что ходил не только без костыля, но и без трости, утверждая, что она ему ну совсем не в стиль, совместно с Раулой проверял работоспособность аппаратуры.

– Что самое ценное лично для меня, наверное, что я увожу отсюда – это настоящую старинную рысын. Ей не менее пятиста лет, говорит Абай-Абайу, костяной панцирь, роспись натуральными красками – трава, толчёный камень, яд какой-то там местной гюрзы… То есть, лизать её не рекомендуется, наверное, а жаль, так хотелось – цвет у этого яда такой милый, притягательный… А звук у неё до чего волшебный! Натурально, если не богом себя чувствуешь, то кем-то к нему очень близким, этот звук просто, кажется, заполняет, разливаясь, всю вселенную, не верится, что звук не может преодолеть безвоздушное пространство… Абай-Абайу сказал, что я достоин этого инструмента, а он – меня. Ну, в умелых руках, ясное дело, сами знаете что балалайка, всё же пальцев у меня побольше, чем у них…

– Андрес, вы удивительный человек, – улыбнулась Раула, - посреди войны, в снегу, под землёй, под снарядами – организовывали местную самодеятельность! Теперь, с вашей лёгкой руки, бреммейрская молодёжь ходит и распевает испанские революционные песни.

– Не вижу, что не так. Где ж и когда ж ещё петь, как не под пулями? У меня так сразу и голос прорезается, и руки чешутся… Не только ж к автомату они у меня чешутся, должны понимать. А песни – что песни? Подлинное искусство интернационально, оно переходит от одного народа к другому, однажды имя автора, если оно и было известно, забывается, и песня становится народной, песни переводят на другие языки, перекладывают на заимствованную мелодию собственные тексты – так было у нас, так теперь здесь. Это тоже создаёт единство, если угодно. Вы могли бы напеть мне какие-то песни вашего мира, попробовали бы подобрать…

– Ну, во-первых, песен своего мира я и не знаю, не близка была, знаете ли, к народной культуре… во-вторых… вы рехнулись, что ли, Андрес? У меня ж что голос, что слух стоят друг друга.

– Разве не всякая песня, идущая от сердца, прекрасна? Как и всякая женщина, особенно женщина с оружием?

– Андрес, мы на чужой планете, язык вы едва знаете… Где и чего вы умудрились напиться, откройте секрет, пожалуйста?

Когда Виргиния взошла на трибуну, стадион взорвался восторженным воем.

– Где-то я уже это видел, - улыбнулся Гелен.

– Граждане Бримы… Свободные граждане Бримы! Освободительная война, длившаяся столько трудных дней и ночей, наконец окончена. Тиран повержен, столпы, державшие его трон, разбиты. Вы возвращаетесь к мирному труду, мы возвращаемся к звёздам. Мы улетаем с верой, что наши и ваши жертвы, пролитая кровь, пережитые опасности и потери не будут напрасными. И любя вас всем сердцем, маленький, удивительный, прекрасный народ, я не могу не сказать вам – вам дан прекрасный шанс построить свою новую жизнь наилучшим образом. Избрать подлинно народное, мудрое правительство… Я знаю, что вы просты и чисты сердцем, я очень хорошо почувствовала это в том, как вы приняли меня, приняли всех нас, когда слово «чужак» звучало как «новый друг», ни в чьих глазах не было отчужденности и недоверия, на ваших устах не было недоговорок, в ваших словах не было двойного дна. А ведь у вас было много оснований больше никогда не верить пришельцам… И я прошу вас, в этой чистоте, в этой доверчивости – не будьте слепы, будьте бдительны! Не позвольте больше никому, как Бул-Буле, воспользоваться вашим неверием в злой умысел, не проглядите, вовремя вырвите любые ростки зла, всходящие на вашей земле!