All Flesh is Grass

And out on the desiccated plains the whizzers-animals (if they were animals) the size of wolves that moved so fast we were unable to see what they really were or how they traveled. На безводных равнинах водились пискуны, животные (если, конечно, это были животные) размером с волка, передвигавшиеся столь стремительно, что мы так и не поняли, как же они выглядят и каким образом бегают. They were a blur coming toward us and a whish going past and another blur as they went away. Сначала они представали пятном, надвигавшимся на нас, затем что-то с писком проносилось мимо, и наконец они моментально превращались в другое пятно, но уже удалявшееся. Но, даже приближаясь, они не причиняли нам никакого вреда. Впрочем, как и крикуны со скороходами. But although they came close, they never bothered us. Nor did the honkers or the striders. The vegetation changed, too, from one type of landscape to another. Out on some of the plains strange curly grasses grew and in some of the badlands areas distorted trees clung to the hillsides and huddled in the gullies. They looked more like palms than pines, although they were not palms. Растительность по мере смены ландшафта также изменялась. В некоторых долинах росли странные вьющиеся травы, а в гористой местности какие-то уродливые деревца жались к скалистым склонам или, скрючившись, прятались в лощинах. По виду они больше напоминали пальмы, нежели сосны, хотя, разумеется, это были не пальмы. Their wood was incredibly tough and oily and when we passed through regions where they grew we collected as many of their fallen branches as the hobbies could carry to serve as wood for campfires. Их древесина была невероятно жесткой и маслянистой, и, пересекая области, в которых они росли, мы старались собрать столько упавших с них ветвей, сколько могли унести наши лошадки. Это было идеальное топливо для костра. And always there were the trees, the great monsters that towered miles into the sky. Now we knew, without any question, that they had been planted, that the land had been surveyed and they had been laid out in orchards, forming a geometric gridwork over the face of the land. И всегда нас окружали деревья — гигантские пирамиды, уходящие на мили в небеса. Сейчас уже не было и тени сомнения в том, что они некогда выращивались на хорошо ухоженной земле и представляли собой сады, покрывавшие геометрически безупречной сетью поверхность планеты. We did not come closer than a mile or so to any one of them. Мы не рисковали подойти ни к одному из них ближе, чем на милю. The trail seemed to be engineered to avoid them. And while at times we saw them shooting out their seed pods, they never shot at us. И тропа, очевидно, была проложена с таким расчетом, чтобы избежать соседства с деревьями. И когда периодически деревья отстреливали стручки с семенами, мы замечали, что они уже никогда не направляют их в нашу сторону. “It's almost,” Sara said, “as if they'd learned a lesson. As if they knew what might happen to them if they fired at us.” — Похоже, урок пошел им впрок, — заметила Сара. — Кажется, они поняли, что им грозит, если они попробуют выстрелить в нас. “Except it wouldn't happen now,” I reminded her, blaming myself once again for having left the ship without going back to the control room to get the extra laser gun and the repair kit for it. — Только теперь нам уже нечем ответить, — напомнил я, еще раз пожалев, что оставил корабль, поленившись зайти в зал управления и взять еще одно лазерное ружье и комплект запасных частей к нему. “They don't know that, of course,” she said. — Но им-то об этом не известно, — возразила Сара. But I wasn't quite as sure as she was. Однако я был далек от искушения разделить ее оптимизм. At times, watching through glasses, we saw swarms of the little ratlike creatures scurry out of burrows some distance from the trees to collect the seeds from the thrown pods, carrying them to what undoubtedly were hidden pits to deposit them. Иногда в бинокль мы замечали стаи похожих на крыс зверьков, проворно выскакивавших из своих нор, расположенных в некотором удалении от деревьев, и собиравших семена разбросанных стручков. У нас уже не было сомнений, что они переносили семена в укрытия, предназначенные для их хранения. We never tried to investigate the pits; they were too close to the trees. If the trees were willing to leave us alone, we were quite glad to reciprocate. Мы никогда не пытались заглянуть хотя бы в один из этих складов: слишком уж они были близко к деревьям. Коль уж деревья решили оставить нас в покое, мы были рады ответить им взаимностью. The trail kept on, at times growing faint, at other times broader and better marked, as if at some time in the past parts of it had been more heavily traveled than were other sections of it. Тропа уходила все дальше, временами становясь едва заметной, иногда расширяясь и отчетливо проступая на местности. Видимо, было время, когда некоторые ее участки чаще использовались для передвижения, чем другие. But the travel in any event could not have been heavy. We did not meet a soul. Путешествие не казалось нам тяжелым. По дороге нам так и не встретилось ни одного разумного существа. One day the trail was crossed by what at one time had been a paved road, with only a few of the paving blocks remaining. The few that did remain were either shattered or canted out of place, but standing at the point where it crossed the trail, almost at right angles, one could look for a long distance either way along the slash marked out by the road, running straight without a single curve. Однажды мы пересекли то, что когда-то представляло собой мощеную дорогу, теперь выщербленную, с торчащим лишь кое-где булыжником. Остатки мостовой были частью очень сильно разбиты, частью выворочены из земли. Однако даже вынутый булыжник был аккуратно, почти под правильным углом, поставлен в местах пересечения с тропой. В любом из двух направлений, куда тянулась дорога, прямой стрелой, без единого намека на поворот, рассекавшая равнину, открывалась далекая перспектива. We held a conference. The road somehow was attractive, in some ways seemed more important than the trail we had been following. Мы провели совет, решая, куда идти. Дорога выглядела более привлекательной и по всем признакам могла показаться более важной, чем тропа, по которой мы шли. In times past it would have linked points of some importance, while the trail went dawdling across the land in a most haphazard way. But the trail did bear some signs of ancient travel. Века назад она, должно быть, соединяла два значительных объекта, в то время как тропа петляла по местности и, очевидно, была проложена как придется, без разумного вмешательства. Но в то же время она, несомненно, несла в себе следы древнего, хорошо исхоженного пути. The road bore none at all. It still existed only because enough time had not passed to erase it from the landscape. And the trail trended in a northerly direction and it was to the north that we understood we might find the centaurs. Дорога же таких следов не имела. Она, похоже, все еще продолжала существовать только потому, что не прошло достаточно времени, чтобы окончательно стереть ее с лица земли. Более того, тропа шла в северном направлении, а именно на севере, как нам дали понять, можно было найти кентавров. The road ran east and west. Another point. The trail undoubtedly was older than the road; it had an ancient look about it. In certain places where it was constricted by geographic features and thus not allowed to wander, it had been cut to a depth of three or four feet into the soil. Дорога же пролегала с запада на восток. И еще: тропа, безусловно, была древнее дороги, каждый ее участок нес на себе неуловимый налет далекого прошлого. В местах, где ее делали непроходимой естественные природные препятствия, она была вытоптана на глубину от трех до четырех футов. The evidence was that it had been used for millennia, that it had been a route of travel in times beyond all telling. Совершенно очевидно, что по ней путешествовали на протяжении тысячелетий и что она была привычным маршрутом с незапамятных времен. С некоторыми колебаниями мы наконец, наполовину сознательно, наполовину интуитивно, приняли решение продолжать путь по тропе. With some reluctance, we made our decision, composed half of logic, half of hunch. We continued on the trail. Someone had been here-how long ago? Someone who had built the city and laid out the road and planted the trees. But now the city stood silent and empty and the road had fallen into ruin. What did it mean, I wondered. Ведь кто-то же все-таки обитал на планете? Но как давно? Ведь кто-то построил город, проложил дорогу и вырастил деревья. Но теперь город вымер, застыв в безмолвии и опустев, а дорога превратилась в руины. Что за всем этим кроется, гадал я. A great deal of time and energy had been spent upon this planet. And then the spenders of this time and energy had left, taking steps before they left to insure that anyone who landed on the planet would have no chance to leave. Цивилизация существовала на этой планете много веков, ее жителями было истрачено много энергии. А затем обитатели, которые так долго жили здесь и угрохали столько сил на благоустройство, разом покинули планету, причем перед уходом приняли все меры к тому, чтобы любой, попавший сюда, не имел шансов вырваться обратно. Landing otherwhere than in the city, a ship undoubtedly would be safe and could take off again. But any ship approaching the planet would almost certainly land nowhere but in the city, lured in by the signals that reached far out in space. Приземлись мы в любом другом месте, кроме города, наш корабль несомненно был бы в безопасности и без помех мог взлететь. Но в том-то и дело, что всякий корабль, приближающийся к планете, почти наверняка обречен был приземлиться не где-нибудь, а именно в городе, завлеченный (как мотылек — огнем свечи) в ловушку сигналами, посылаемыми из города в глубины космоса. Along the trail at intervals the beehive houses of stone still were encountered, squatting on their hilltops. An examination of them showed nothing. There was no debris, nothing left behind. Вдоль тропы, возвышаясь на вершинах холмов, продолжали встречаться похожие на пчелиные улья каменные дома. Их осмотр ничего не дал. Не было никакого мусора, никаких брошенных вещей. They had not, apparently, been used at any time as permanent abodes; they were simply stopping places, to be used as shelter for a night or two. We camped out in the open; we never used them. For all their simplicity, they had a musty feel about them. Очевидно, дома никогда не служили постоянным пристанищем, а просто использовались для ночлега — на ночь или две. Несмотря на всю свою кажущуюся необитаемость, воздух в них все равно был каким-то затхлым. As we traveled, we shook down into shape. Tuck rode most of the time. He was too awkward, too gangling, to walk. Sara and I took turns at riding. Hoot continued to be file closer, bringing up the rear, hustling the hobbies along. За время нашего путешествия постепенно сформировался и наш походный порядок. Тэкк почти постоянно ехал верхом. Он был чересчур неловок и неуклюж для того, чтобы быстро идти. Сара и я ехали по очереди. Свистун по-прежнему держался на расстоянии, находясь, как правило, в арьергарде и подгоняя лошадок. There was no spoken agreement to this arrangement; we simply fell into a travel pattern. The hobbies remained sulky and after a time we did not try to talk with them. Tuck and I got along. We did not grow to like one another better; we just got along. Этот порядок не являлся результатом какой-либо предварительной договоренности, мы сами собой влились в этот естественный походный режим. Мы с Тэкком мирно сосуществовали. Но мы не стали лучше относиться друг к другу, просто научились приспосабливаться . ( get along – уживаться, ладить) He still carried his ridiculous doll, clutched against his chest. Он все еще таскал с собой эту дурацкую куклу, ни днем ни ночью не отнимая ее от груди. Day after day he drew away from us, retreating more deeply inside himself. After the evening meal he sat alone, not talking, not noticing. С каждый часом он все более отдалялся от нас, словно уходил в себя. После ужина он, как правило, уединялся, ни с кем не разговаривая и никого, похоже, не замечая. We were covering a lot of ground, but we didn't seem to be getting anywhere. We were marching deeper and deeper into an unknown land which wasn't hostile at the moment, but perhaps could turn so at a moment. Мы уже преодолели приличное расстояние. Однако конца нашему пути пока не было видно. Мы все дальше забирались в неведомые края, которые пока не пугали нас открытой враждебностью, но, казалось, опасность могла возникнуть в любую минуту. Late one afternoon we came to a badlands area and when we'd gone into it a ways realized that it was one of the really bad ones and somewhat more extensive than we'd first imagined. So when we reached a fairly level place we stopped despite there being another hour or two of light. Однажды днем мы вошли в район, столь сильно изрезанный самыми разнообразными препятствиями, что нам далеко не сразу удалось разобраться, куда же нас занесло. Вступая на эти косогоры, мы даже не могли представить, что нас ожидает впереди. Как только мы достигли сравнительно ровного участка, мы тут же сделали привал, хотя у нас в запасе еще оставалось часа два светлого времени. We got the packs off the hobbies and stacked the supplies in a pile and the hobbies went wandering off, as they often did, as if they took this chance to be shut away from us for at least a little time. But it was all right. Hoot always went off with them and he always brought them back. Мы развьючили лошадок и сложили тюки в кучу. Лошади мирно пошли пастись, что они делали всегда, как только им выпадал удобный случай хотя бы на короткое время оторваться от нас. Мы не испытывали опасений, что они могут сбежать. Свистун всегда сопровождал их и пригонял обратно. Through the days that we had marched he had served as a sheepdog for the pack of hobbies and they were safe with him. На протяжении всего пути он выполнял роль пастуха при табуне, и лошадки тоже, как нам казалось, чувствовали себя с ним в безопасности. We got a fire started and Sara began putting a meal together while Tuck and I went up a draw to bring in some firewood. Мы развели костер, и пока Сара готовила ужин, мы с Тэкком пошли набрать дров. We were coming back, each of us with an armload of wood, when we heard the frightened screaming of the hobbies and the clangor of their rockers as they ran. Мы уже возвращались назад, каждый с доброй вязанкой сушняка, когда вдруг услышали испуганное ржание лошадок и частый дробный звук, который обычно издавали их полозья на бегу. Мы бросили хворост и устремились со всех ног по направлению к лагерю. Как только мы достигли его, мы увидели взмыленных лошадок, бешеным аллюром выбегающих из узкой лощины. We dropped the wood and set off swiftly for the camp and as we came in sight of it, the hobbies came boiling up out of a narrow gully. They were running fast and without pausing for an instant they overran the camp, scattering the blazing fire and the pots and pans Sara had set out, with Sara herself running for her life to get out of the way. Они скакали во весь опор и проносились через лагерь, сметая все на своем пути. Они растоптали костер и разнесли в стороны кастрюли и горшки, приготовленные Сарой. Сара и сама едва уцелела, с трудом успев увернуться от их полозьев. They didn't even hesitate when they reached the camp, but turned to the right to head back down the trail. Behind them, came Hoot. Миновав лагерь, они без колебаний повернули направо и ринулись по тропе в ту сторону, откуда мы только что пришли. За ними гнался Свистун. He was running close against the ground, the only way he could run, and he was making speed as well. He was little more than a dark streak at the hobbies” heels, but when he reached the camp he skidded to a halt and swung around broadside. Он буквально стелился по земле, двигаясь одному ему известным способом и, надо признать, развил вполне приличную скорость. Он отставал совсем чуть-чуть, можно сказать, висел у них на пятках, но как только лошадки достигли лагеря, Свистун резко затормозил и, застыв как вкопанный, разразился страшными проклятиями. Standing there, braced on his tiny feet, he blazed-as he had done back in the city when the hobbies had launched a sudden charge. Blue haze enveloped him and the world did a funny sort of jig and up on the trail the hobbies went flying, spinning in the air. Упираясь в землю своими короткими ногами, он буквально кипел от ярости. С ним происходило то же, что случилось в городе, когда лошадки неожиданно набросились на нас. Его окутала голубая дымка, все вокруг заплясало и заходило ходуном, а бегущие впереди лошадки поднялись над тропой и полетели, шумно рассекая воздух. But they got to their rockers once again and went plunging on and Hoot blazed once again, just as they reached the top of the hill that rose above the camp. This time they disappeared, flipped and hurled and blown over the hill by whatever Hoot was doing to them. Коснувшись полозьями земли, они опять поскакали, но лишь только они достигли вершины холма, Свистун вскипел еще раз. Теперь они исчезли, снесенные, сметенные, смятые той неведомой силой, которую направил против них Свистун. Cursing like a madman, I went tearing up the hill, but by the time I reached the top the hobbies were a long ways off and I saw there was no stopping them. They were high-tailing out of there, back toward the city. Ругаясь как сумасшедший, я побежал вверх по склону, но когда я добрался до вершины, лошадки уже были далеко, и я понял, что их уже ничем не остановишь. Они неслись по направлению к городу, не чуя под собой ног. I stood and watched them until they were almost out of sight, then went down the hill and back to camp. Я стоял и наблюдал за ними до тех пор, пока они почти совсем не скрылись из виду, и только после этого спустился с холма в лагерь. The campfire still lay scattered, with sticks of charred and smoking wood lying all about, and a couple of cooking pans lay crushed by the hobbies” rockers. Sara was kneeling on the ground above Hoot, who was lying on his side, a ghost of his former self. Костер был совершенно разорен. Кругом валялись обугленные и дымящиеся головешки, а две кастрюли были раздавлены полозьями промчавшихся лошадок. Сара стояла на коленях, склонившись над лежащим на боку Свистуном. And that was no figure of speech-he was a ghost of his former self. He had a hazy, half-substantial look about him, as if he might have tried to go somewhere and had gotten stuck and was halfway between this world and another one. Теперь он казался мне призраком. Это было что-то туманное, полуматериальное, словно он пытался уйти в какое-то другое измерение и остановился на полпути, застряв на границе между этим и иным мирами. I ran forward and went down on my knees beside him. I reached out my hands to pick him up and as I reached I wondered if there was anything that I could pick up. Я подбежал и опустился на колени возле него. Я старался подсунуть под него руки, чтобы приподнять, и когда мне это удалось, возникло ощущение, что здесь уже и поднимать-то нечего. Очень уж было странно — вроде что-то лежало передо мной, и, в то же время, я мог поклясться, не было ничего. Strangely enough, there was-I would have sworn there wouldn't be. I lifted him and he was very light; he couldn't have weighed half his normal weight. I hugged him close against me. Я приподнял Свистуна, поражаясь его невесомости, в нем не было и половины его обычного веса. He hooted at me feebly. “Mike, I try so hard.” Он едва слышно прогудел: — Майк, я очень старался. “What is the matter, Hoot?” I cried at him. “What is happening to you? What can we do for you?” — Что случилось, Свистун? — закричал я. — Что с тобой происходит? Чем мы можем тебе помочь? He didn't answer and I looked at Sara and tears were streaming down her face. “Oh, Mike,” she said. “Oh, Mike.” Он не ответил. Я посмотрел на Сару, по ее щекам катились слезы. — О Боже, Майк. О Боже, Майк, — причитала она. Tuck stood just a few feet behind her and for once he'd dropped the doll and his face was long and sad. Тэкк стоял в нескольких футах позади нее, впервые выронив из рук куклу. Его вытянутое лицо выражало печаль. Свистун пошевелился. Hoot stirred feebly. “Life I need,” he said, his voice so feeble I could scarcely make it out. “Permission to take some life from you.” — Нужна жизнь, — произнес он таким слабым голосом, что я едва расслышал, что он сказал. — Нужно разрешение взять часть жизни кого-нибудь из вас. And at those words, Tuck stepped quickly forward, and leaning, snatched Hoot away from me. He, straightened, holding Hoot tight against him as he had held the doll. His eyes blazed at me. При этих словах Тэкк быстро подошел и, наклонившись, вырвал Свистуна из моих рук. Он выпрямился, прижав Свистуна к груди так же, как до этого прижимал куклу. Он прямо посмотрел на меня. Его глаза сверкали. “Not you, captain,” he cried. “You need all the life you have. I have life to give.” — Не вы, капитан, — решительно заявил он. — Вам нужно сохранить жизнь. Жизнь дам я! “Permission?” Hoot asked, an eerie, hooting whisper. — Разрешение? — спросил Свистун жутким хрипящим шепотом. — Я даю разрешение, продолжай, — сказал Тэкк. — Пожалуйста, продолжай. “Yes, go ahead,” said Tuck. “Please will you go ahead.” Sara and I, crouching on the ground, watched in prayerful fascination. It took only a few minutes, perhaps only a few seconds, but the time stretched out into what seemed hours. Сара и я, припав к земле, зачарованно следили за происходящим. Весь процесс занял всего несколько минут, а может быть, даже мгновений. Но время будто растянулось, и нам показалось, что прошли часы. Neither of us moved and I felt my muscles cramp from tension. Slowly Hoot lost the insubstantial look and became himself again-coming back out of that other world into which he had been bound. Никто не двигался, и я почувствовал, что мои мышцы начали болеть от напряжения. Постепенно Свистун изменил свой призрачный облик и снова стал самим собой, возвратившись из другого мира, в который он уже наполовину перешел. And finally, stooping, Tuck set him on his feet, then himself collapsed into a heap. Наконец Тэкк, наклонившись, поставил его на ноги, а потом сам мешком рухнул на землю. I leaped to my feet and picked up Tuck. He hung limply in my arms. Я подошел и приподнял Тэкка. Его тело безвольно повисло в моих руках. “Quick,” I said to Sara. “Blankets.” — Быстро, — сказал я Саре. — Одеяла. She placed blankets on the ground and I laid him on them and got him straightened out, then took another blanket and tucked it close about him. Lying on the ground a few feet away was the fallen doll. Она расстелила одеяло на земле, я положил Тэкка, распрямив его тело, а затем обернул его другим одеялом, плотно подогнув края. В нескольких футах от меня на земле лежала оброненная Тэкком кукла. I picked it up and laid it on his chest. One of his hands moved slowly up to grasp and hold it there. Я подобрал ее и положил ему на грудь. Он медленно приподнял руку и, нащупав куклу, прижал к себе. He opened his eyes and smiled up into my face. “Thanks, captain,” he said. Приоткрыв глаза, он улыбнулся мне. — Спасибо, капитан, — сказал он. TWELVE 12 We sat around the fire in the deepening dark. Мы сидели вокруг костра в сгущающихся сумерках. “Bones,” said Hoot. “Bones upon the ground.” — Кости, — сказал Свистун. — Кости на земле. “You're sure of that?” I asked. “Could it have been something else? Why should the hobbies be so scared of bones?” — Ты в этом уверен? — спросил я. — Может быть, это что-нибудь другое? Неужели лошадки так испугались каких-то костей? “Sure of it,” said Hoot. “Bones was all to see. Nothing else in sight.” — В этом уверен, — ответил Свистун. — Единственное, что там было — это кости. Больше там не было ничего. “Maybe certain kinds of bones,” said Sara. “The skeleton of something they are afraid of, even dead.” — Наверное, это были не просто кости, — предположила Сара, — а скелет какого-то существа, которое даже после смерти внушает им страх. Somewhere in the fastness of the badlands a band of honkers were talking back and forth, breaking forth at times into flurries of insane gobblings. The fire flared as a new piece of the oily wood took flame and the wind that came flowing down the draw had an edge to it. Где-то в скалах горластые животные наперебой перекликались друг с другом нестройным хором, переходящим иногда в какофонию безумного речитатива. Костер вновь ярко вспыхнул, как только занялось очередное полено маслянистого дерева, а налетевший порыв ветра подхватил огонь. And here we were, I thought. Marooned in the center of a howling wilderness, not even sure where we had been heading, the winding trail our only orientation and the only place to flee to, if we could flee, back to that great white city, which in its way was as much of a howling wilderness as this. Куда же мы попали, подумал я. Выброшенные, как потерпевшие кораблекрушение мореплаватели на необитаемый остров, в самый центр этой наполненной воем дикой страны, не ведающие даже пути своего. Петляющая тропа — наш единственный ориентир и единственный путь возможного спасения, если, конечно, считать убежищем большой белый город, который по-своему не менее дик, чем эта воющая пустыня. But this, I sensed, was not the time to bring the matter up. Я почувствовал, что сейчас не время заводить об этом речь. In the morning, at the beginning of a brand new day, we'd have a look at it and then decide the best course for us to take. Утром, когда займется новый день, мы посмотрим на все другими глазами и затем уже решим, что же предпринять. Hoot waved a tentacle at the pile of blankets. Свистун указал щупальцем в сторону одеял. “I greedy,” he said. “I take too much of him. He have less than I imagine.” — Я пожадничал, — сказал он. — Взял у него чересчур много. Не мог предположить, что у него так мало останется. “He'll be all right,” said Sara. “He is sleeping now. He drank a bowl of broth.” — Все будет в порядке, — успокаивающе сказала Сара. — Сейчас он спит, а до этого он съел целый котелок похлебки. “But why?” I demanded. “Why did the damn fool do it? I was ready and willing. — Но зачем? — зарычал я. — Зачем этому болвану понадобилось влезать? Я был готов и желал дать все, что нужно. I was the one Hoot asked. It should have been me. After all, Hoot and I...” И потом, Свистун обратился именно ко мне. Он имел в виду меня. Более того, Свистун и я... “Captain,” Sara said, “have you considered that this was the first chance Tuck had to make a contribution? — Капитан, — сказала Сара, — вам не приходило в голову, что это был первый удобный случай для Тэкка хоть каким-то образом внести свой вклад в наше дело? Несомненно, он чувствовал себя самым бесполезным участником экспедиции. Причем именно вы сделали все возможное, чтобы он чувствовал свою ущербность. He must have felt a fairly useless member of this expedition. You have done your best to make him feel that way.” “Let us face it,” I said. “Up until he did this job for Hoot, he had been fairly useless.” — Давайте смотреть правде в глаза, — ответил я. — Пока он не принес себя в жертву ради Свистуна, он был только обузой. — И вы хотели лишить его единственного шанса? “And you begrudge him this chance?” “No,” I said. “No, of course I don't. What bothers me is what he said. I have life to give, he said. What did he mean by that?” — Нет, — сказал я. — Конечно же, нет. Меня только волнует, что же он имел в виду, когда сказал, что именно он должен отдать жизнь? “I wouldn't know,” said Sara. “There is no point now in worrying about what he might have meant. The thing we have to worry about is what we do now. We have been put afoot. — Я не знаю, — ответила Сара. — Сейчас не имеет смысла ломать голову над этим. О чем следует побеспокоиться, так это о том, что нам делать дальше. Теперь-то мы можем рассчитывать лишь на собственные ноги. (afoot – устн. пешком ) Whatever we do we'll have to leave supplies behind. Water is the problem. Most of what we can carry will have to be water. Unless the hobbies should come back.” Что бы мы ни предприняли, нам все равно придется бросить здесь припасы. И еще проблема воды. Нужно брать максимум воды, и она составит основную часть того, что мы сможем нести. До тех пор, пока лошадки не вернутся. “They won't come back.” I told her. “They've been waiting for this chance ever since we left the city. They would have deserted in a minute if it hadn't been for Hoot. He kept them in line.” — Они не вернутся, — перебил я Сару. — Они искали возможность удрать с тех пор, как мы вышли из города. Они дезертировали бы незамедлительно, если бы Свистун не присматривал за ними. Только он держал их в узде. “Surprise they catch me by,” said Hoot. “I was ready for them. I bop them time and yet again and it did no good.” — Поражаюсь, как им удалось застать меня врасплох, — прогудел Свистун. — Был готов ко всему. Казалось, все предусмотрел, не отходил от них ни на шаг, а все тщетно. “The horrible thought occurs to me,” said Sara, “that this may be standard operating procedure. Take a group of visitors out here somewhere and leave them stranded, with little chance of getting back. Not, perhaps, that it would do much good if they did get back...” — Мне на ум пришла ужасная догадка, — сказала Сара. — А вдруг это их стандартный способ заманивать в ловушку? Взять группу путешественников, завести их к черту на кулички и бросить, оставив им ничтожные шансы на выживание и возвращение назад. Хотя, возможно, наши шансы не стали бы выше, даже если бы лошадки вернулись... “Not us,” I said. “Other people, maybe, but not these particular people. Not us, around this fire.” — Не наши шансы, — сказал я. — Шансы других, может быть, но не тех, кто сейчас здесь, вокруг этого костра. She glanced sharply at me and not approvingly-but that was not peculiar. By and large, she did not approve of me. Она посмотрела на меня жестко и неодобрительно, но этот взгляд не был вызван непосредственно моими словами. Уж очень многое во мне она и без этого считала не заслуживающим одобрения. “I can't quite be sure,” she said, “if you are trying to make fun of me or are whistling in the dark.” — Я не совсем понимаю, — спросила она, — пытаешься ли ты уязвить меня или просто от нечего делать свистишь в темноту? “Whistling in the dark,” I said. “You have no idea how much a little inspired and determined whistling will achieve.” — Посвистываю в темноту, — ответил я. — Ты даже не можешь представить себе, каких результатов можно достигнуть с помощью воодушевляющего и решительного свиста. “I suppose you knew exactly what to do,” she said. “You have it all in mind. You'll disclose it to us in a sudden flash of genius. You've been in jams before and you never panic and...” — Мне кажется, ты уже точно знаешь, что нам нужно делать, — сказала Сара. — Тебе в голову пришла отличная мысль. И ты готов выдать ее нам как гениальное открытие, пришедшее в минуту вдохновения. Некоторое время ты был в растерянности, но не поддавался панике, и вот... — Ну, хватит, — перебил я Сару, — давай покончим с этим. Поговорим утром. “Oh,” I said, “lay off it. Let's talk in the morning.” And the terrible thing about it was that I really meant let us wait till morning. It was the first time in my life that I had ever put off decision-making. It was the first time in my life that I found myself reluctant to face what I was up against. Самое ужасное во всем этом было то, что я действительно подразумевал только одно — подождать до утра. Впервые в жизни мне пришлось отложить принятие решения. Впервые в жизни я боялся посмотреть в глаза опасности, которая ждала меня впереди. It was these badlands, I told myself-these barren, desolate stretches of tortured land and twisted trees. Во всем виноваты эти скалы, убеждал себя и, эти бесплодные, безлюдные пространства уродливой земли, эти изломанные деревья. Они вырывают сердце из груди человека, лишают его воли, делают его таким же заброшенным и бесполезным, как эта нелепая, забытая Богом земля. They took the heart out of a man, they ground him down, they made him as desolate and no-account as the tangled, forsaken land itself. One could almost feel himself melting into the landscape, becoming a part of it, as uncaring and as hopeless. Всем существом своим я ощущал, что меня поглощает этот унылый ландшафт, что я послушно превращаюсь в его органическую часть, такую же ненужную и отчаявшуюся. — Утром мы пойдем, — сказала Сара, — и посмотрим кости, которые видел Свистун. “In the morning,” Sara said, “we'll go and see Hoot's bones.” THIRTEEN 13 We found the bones about a half mile down the gully. It made a sharp turn to the left and when we rounded the turn, there they were. Мы обнаружили кости в полумиле от входа в ущелье. Здесь оно делало крутой поворот влево, сразу же за поворотом они и лежали. I had expected that we would find a few bones scattered about, gleaming against the mudlike brownness of the soil, but instead of that there was a heap of bones, a great windrow of them that stretched from one wall of the gully to the other. Я ожидал, что мы найдем несколько разбросанных костей, сверкающих белизной на коричневатом пыльном грунте. Но груда костей нам предстала широкой полосой, перегораживающей ущелье от стены до стены и напоминающей продолговатые стога скошенных колосьев. They were large bones, many of them a foot in diameter or more, and a grinning skull that was so located in the heap that it appeared to be peeking out at us, was elephant-size or bigger. They were yellowed and crumbling, porous where exposure to the sun and weather had leached out the calcium. Это были крупные кости, многие имели фут или даже больше в диаметре, а скалящийся череп, который, словно специально уставился на нас из кучи, должен был принадлежать существу размером не меньше слона. Кости, растрескавшиеся и пористые в местах, где солнце и ветер постепенно вытянули из них кальций, отливали желтизной. While heaped mostly in a windrow, some were scattered about the edges of the windrow, probably hauled there by scavengers which in some long-gone day must have swarmed to feasting. Кроме основной массы костей, лежащих в куче, были отдельные кости, разбросанные по ее краям. Их, видимо, растащили стервятники, которые в тот далекий страшный день, должно быть, слетелись на кровавое пиршество. Beyond the bones the gully ended abruptly. The walls of earth, with rocks from fist-size to boulders, sticking out of them like raisins in a cake, swept around in a semicircle to close off the depression. Сразу же за нагромождением костей ущелье резко обрывалось. Земляные валы, из которых, как изюм из пирога, то там, то здесь выпирали камни величиной от кулака до огромного валуна, полукругом закрывали низину. The bones lay fifty feet or so from the end of the gully and at the foot of the earthen wall which marked its end lay a great jumble of rocks which in ages past had fallen from the cliff. Кости находились приблизительно в пятидесяти футах от конца ущелья, а у подножия замыкавшей его насыпи в беспорядке лежало множество камней, скатившихся за долгие века с крутого обрыва. The gully itself was depressing enough, with its earthy barrenness, lonely beyond all concept of loneliness. Само по себе ущелье внушало отчаяние: бесплодная голая земля, столь голая, что не укладывалась в понятие пустыни. One would have said that as it stood the place could not have been made more lonely or more barren, but that would have been wrong, for the bones added that one further factor or dimension which pushed it to a point of awesome loneliness that seemed to be more than the human mind could bear. Можно было бы сказать, что в природе нет ничего более пустынного и бесплодного, чем данное место, но и это оказалось бы неверным, так как кости привносили дополнительный фактор, расширяющий шкалу измерения этих понятий до беспредела и возводящий картину в степень ужасающей пустынности. Пейзаж вызывал ощущение безысходности, которое, пожалуй, человеческий разум был не в силах выдержать. I felt uneasy, almost ill-and it takes a lot to make me ill. There was a feeling that one should turn from this place and flee, that something which had happened here long ago had cast upon this place an aura of evil and of awfulness to which no one should subject himself. Я чувствовал себя отвратительно, почти больным — а нужно было хорошо постараться, чтобы заставить меня ощутить недомогание. В этом месте витало дурное предчувствие, побуждавшее повернуть назад и бежать. Катастрофа, происшедшая здесь сотни лет назад, вселила в ущелье дух проклятия и ужаса, способный смертельно испугать любого. And out of this awfulness a voice came to us. И вдруг из самых глубин окружавшего нас страха донесся голос. — Благородные дамы и господа, — пропел он неожиданно громко и бодро, — или те уважаемые создания, которыми вам довелось родиться, взываю к милосердию, прошу вас, вызволите меня из того неловкого и унизительного положения, в котором мне выпало несчастье некогда оказаться. “Gracious sirs or mesdames,” it piped, loud and cheerfully, “or whatever you may chance to be, pity please upon me, hauling me hence from this awkward and embarrassing position in which I have been long since.” I could not have stirred if I had been paid a million. The voice nailed me into place and held me stupefied. Найди я вдруг миллион долларов, и то вряд ли был бы более поражен. Этот голос буквально пригвоздил меня к месту, так я был ошарашен. — Я здесь, возле насыпи, — снова раздался голос, — за грудой камней, которые некогда оказались столь ненадежным укрытием, что не смогли защитить от гибели никого, кроме меня, вашего покорного слуги. The voice spoke again. “Against the wall,” it said. “Behind the jumbled rocks which, forsooth, proved so poor a fortress as to get all killed but I.” “It could be a trap,” said Sara in a hard metallic voice that sounded strange from her. “The hobbies might have sensed the trap. That's maybe why they ran.” — Это может быть ловушкой, — сказала Сара твердым металлическим голосом. — Лошадки, должно быть, почуяли засаду. Поэтому они и убежали. “Please,” pleaded the piping voice. “Please away you do not go. There been others and they did turn away. There is nothing here to fright you.” — Пожалуйста, — молил напевный голос. — Пожалуйста, не уходите. Сюда приходили другие, и все повернули обратно. Здесь нет ничего, что могло бы испугать вас. I moved forward a step or two. Я сделал шаг или два вперед. “Captain, don't!” cried Sara. — Не надо, капитан, не надо, — закричала Сара. “We can't walk away,” I said. “We would always wonder.” — Мы не можем уйти, — сказал я. — Мы никогда себе этого не простим. It wasn't what I meant to say or what I wanted to do. All I wanted to do was turn around and run. It was as if another person, some sort of second person, a surrogate of me, had spoken. Это было совсем не то, что я хотел сказать или сделать. Мне хотелось лишь одного: повернуть назад и бежать. Но словно кто-то другой, спрятавшийся во мне двойник, ответил за меня. But all the time I was walking forward and when I came to the pile of bones I began to scramble over them. They made unsteady footing and they crumbled under me and shifted, but I made it over them and was on the other side. Несмотря ни на что, я пошел вперед, добрался до кучи костей и начал карабкаться на нее. Идти было трудно, кости крошились под ногами и осыпались, но я все же перебрался через них и оказался по другую сторону кучи. “Oh, most noble creature,” cried the piping voice, “you come to sympathetic rescue of my unworthy self.” — О, наиблагороднейшее из созданий природы, — пропел голос, — вы проявили сострадание и пришли спасти меня, недостойного и жалкого. I raced across the space between the bones and boulders and went swarming up the pile of rocks from which the voice seemed to come. They were good-sized boulders, better than man-high, and when I scrambled to the top of them and looked down behind them I saw what had been piping at us. Я перебежал пространство, отделяющее кости от валунов и полез на груду камней, из которой, похоже, и исходил голос. Валуны были довольно крупного размера, больше человеческого роста, и только когда я забрался на вершину нагроможденной из них гряды, я смог увидеть обладателя певучего голоса. It was a hobby, its milk-glass whiteness gleaming in the shadow, flat upon its back with its rockers sticking straight up in the air. Это была лошадка. В тени камней ее шкура отливала молочной белизной. Она лежала на спине с задранными вверх полозьями. One side of it lay against the boulder that I stood upon, wedged tightly against it by another smaller boulder which had been dislodged from the pile. Один ее бок был прижат к валуну, на котором стоял я, другим — меньшим валуном, отвалившимся от груды. Pinned between these two masses of rock, the hobby was held completely helpless. Сдавленная двумя огромными глыбами, бедняжка находилась в совершенно безвыходном положении. “Thank you, gracious one,” it piped. “You did not turn away. See you I am unable, sir, but from other evidences I deduce you are humanoid. Humanoids be the best of people. Filled with much compassion and no little valor.” — Благодарю вас, благороднейший. Я так признателен. Вы не спасовали. Увидеть вас я не в состоянии, но, полагаясь на свой опыт, я сделал заключение, что вы принадлежите к человеческой расе. Люди — это лучшие из разумных существ. Им присуще сострадание не в меньшей степени, чем доблесть. It waggled its rockers at me in a gesture of gratitude. В знак признательности мне оставалось только покачать ее полозья. Зажатая среди камней лошадка была не единственным заслуживающим внимания объектом. Из пыли на меня скалился человеческий череп, кругом были разбросаны кости и куски проржавевшего металла. The trapped hobby was not the only thing behind the barricade. Out of the dirt a humanoid skull grinned at me and there were scattered bones and chunks of rusted metal. “How many years ago?” I asked the hobby, and It was a foolish thing to ask, for there were other more important questions that I should have asked. — Как давно это случилось? — спросил я. Конечно, это был дурацкий вопрос, имелись гораздо более важные вещи, о которых мне следовало спросить. “Honored sir,” it said, “of time all track I've lost. The minutes run like years and the years like centuries and it seems to me that since I last stood upon my rockers an eternity has passed. — Досточтимый сэр, — ответила лошадка. — Мною потеряно всякое представление о времени. Минуты тянутся, как годы, а годы, как столетия, и мне кажется, что с того момента, когда я в последний раз стоял на своих полозьях, минула вечность. No one upside down as I am can be relied upon to keep a count of time. There be others of us, but they ran away. And still others of us, but they died. I be the only one left out of that noble company.” Любой, окажись он на моем месте, да еще вниз головой, утратил бы счет времени. Здесь были другие из моих собратьев, но все они разбежались или погибли. Так что из всей нашей экспедиции остался я один. “All right,” I said, “just take it easy. We'll have you out of there.” — Ладно, — сказал я, — не переживай. Мы вызволим тебя от сюда. “Take it easy,” piped the hobby, “I have done for long. The time I passed with many thoughts and fantasies and much hoping and much fanciful imaginings of what would happen to me. — Не переживать? — послышался напевный голос. — Я слишком долго переживал. Я проводил это нескончаемое время в размышлениях, мечтах, постоянных надеждах и предавался самым невероятным фантазиям, пытаясь представить, что меня ожидает. I knew that at length the rocks would rot away, for this material of mine outlasts any rock. But hope I did that before that came about there would be other intervention, from such kind-intentioned person as yourself.” Я знал, что рано или поздно буду свободен, так как со временем камни разрушатся: ведь материал, из которого я сделан, долговечнее любой породы. Но все же я надеялся, что мне удастся освободиться раньше, благодаря вмешательству существа, исполненного добрых намерений, подобного вам. The others were scrambling across the pile of bones and I waved them on. Я заметил, что мои попутчики тоже взбираются на груду костей и помахал им рукой. “We have a hobby here,” I shouted at them, “and there is at least one human skull and some scattered bones.” — Здесь лошадка, — закричал я им, — а также по крайней мере один человеческий череп и разбросанные кости. And even as I told them this, I was not so much wondering about what might have happened here or why humans may have died here, but was thinking that with the rescued hobby we would be trapped no longer in this little stretch of badlands. The hobby could carry the water we would need either to continue up the trail or race back to the city. Прокричав это, я не особенно задумывался, что же здесь произошло и что послужило причиной гибели людей. Я думал лишь о том, что с помощью спасенной нами лошадки мы уже не будем так беспомощны среди простирающейся вокруг пустыни. Лошадка сможет переносить воду, независимо от того, решим мы продолжать путь или повернем обратно к городу. It took all three of us, with Hoot standing off and calling out encouragement to us, to roll away the smaller rock that held the hobby pinned against the bigger boulder. Втроем (Свистун стоял в стороне и поддерживал нас одобряющими возгласами) мы с трудом откатили меньший из валунов, которым была зажата лошадка. And when we had it rolled away we had to tip that stupid hobby over and set him on his rockers. После этого мы перевернули это бестолковое существо и поставили его на полозья. He stared at us solemnly, which, I suppose, was the only way that he could stare, for hobbies are not designed for facial expression. Лошадка торжественно уставилась на нас тем взглядом, который, по моим наблюдениям, был единственным возможным для роботов ее породы, они вряд ли были спроектированы с расчетом на изменение выражения лица. “I be Paint,” he told us, “although at times I be called Old Paint, which is beyond my feeble understanding, for I be no older than the hobbies. We all be forged and fabricated at the selfsame time and there be no one of us older than the other.” — Меня зовут Пэйнт, — пропел голос, — хотя когда-то меня называли Старина Пэйнт, что не доступно моему ничтожному разумению. Мы все были изобретены и изготовлены в одно и то же время, и ни один из нас не был старше другого. “There were other hobbies?” Sara asked. — Были и другие лошадки? — спросила Сара. “There be ten of us,” said Paint. “Nine others ran away and the only reason for my staying is the unfortunate circumstance from which you kindly liberated me. — Нас было десять, — ответил Пэйнт. — Девять убежало, а единственной причиной того, что я остался здесь, явились трагические обстоятельства, от которых вы столь великодушно избавили меня. We be forged on distant planet, of which I be ignorant the name, and brought here to this planet. Coming up the trail we be attacked by a horde of raveners, result of which you see.” Нас изобрели на далекой планете, название которой мне неведомо, а затем доставили сюда. Следуя по тропе, мы подверглись нападению стаи хищников, результаты которого перед вашими глазами. “The ones who brought you here, the ones who fabricated you,” asked Sara. “They were the same as us?” — Те, что привезли вас сюда... Те, что изготовили вас, спросила Сара, — они были такими же, как мы? “Same as you,” said Paint. “There be no profit in talking more of them. They died.” — Такими же, как вы, — ответил Пэйнт. — О них нет смысла больше говорить. Они погибли. “Why were they here?” she asked. “What were they looking for?” — Зачем они сюда приехали? — спросила Сара. — Что они искали? “For another one of them,” said Paint. “For humanoid person long disappeared, but with many stories told.” — Еще одного такого же, как вы, — сказал Пэйнт, — человека, исчезнувшего давно и оставившего много рассказов. “For Lawrence Arlen Knight?” — Лоуренса Арлена Найта? “I know not,” the hobby said. “They do not tell me things.” — Не могу знать, — ответила лошадка. — Они ничего мне об этом не говорили. FOURTEEN 14 We decided to go on, following the trail. We threshed it out as we sat around the smoky campfire, with Paint standing beside the pile of our supplies, gently rocking back and forth. Actually there wasn't much threshing out to do. Tuck didn't really care. Мы решили продолжать путь, следуя по тропе. Мы постановили это после долгого обсуждения вокруг дымного костра, в то время как Пэйнт стоял возле кучи наших припасов, слегка перекатываясь на полозьях. В действительности обсуждать было практически нечего. Тэкка этот вопрос совершенно не интересовал. He sat a little apart from us, clutching his doll tight against him and silently rocking back and forth. It was enough to give a man the jitters, watching the two of them, Paint and Tuck, rocking back and forth. Он сидел немного в стороне от нас, прижимая к груди куклу и тихо покачиваясь. Наблюдая за этими двумя раскачивающимися фигурами, Пэйнтом и Тэкком, можно было дойти до нервного истощения. Sara and I made the decision and there was no real argument. There was nothing, we were convinced, for us back there in the city. Решение приняли Сара и я, и возражений оно не вызвало. Для нас обоих было очевидно, что в городе нам ловить нечего. And so far as we knew, there was nothing for us up there on the trail, unless it were the sort of thing that had happened to those men back there in the gully. Впрочем, ничего хорошего нельзя было ждать и от продолжения путешествия по тропе, разве что какого-нибудь неприятного сюрприза, вроде преподнесенного в ущелье нашим предшественникам. But the very fact that other humans, Lord knows how long ago, had followed this same trail, apparently for the selfsame reason that we followed it, seemed at least to Sara a powerful argument that we should continue. Однако сам факт того, что другие люди, Бог знает как давно, шли по этой же тропе, вероятно, имея перед собой такую же цель, как и мы, являлся для Сары достаточным аргументом, чтобы мы продолжили путь. But there was one thing, I figured, I should get straight with her. Но была одна деталь, которую, я считал, необходимо выяснить с ней окончательно. “Knight must be dead,” I said. “Surely you know that. You must have known it back on Earth when we started out.” — Найт наверняка уже умер, — сказал я. — Ты, несомненно, знаешь об этом. Ты была убеждена в этом еще до того, как мы покинули Землю. She flared at me. “There you go again! Can't you let loose! You've been against this idea from the start. Why did you ever come with us?” Она набросилась на меня: “I told you that before,” I said. “The money.” — Опять ты завел свою волынку! Не пора ли прекратить? Ты был против этой идеи с самого начала! Зачем ты вообще полетел с нами? — Я уже говорил тебе раньше. Деньги. “Then what do you care if he's dead or alive? What do you care if we find him or we don't?” — Тогда какое тебе дело до того, жив он или мертв? Не все ли равно тебе, найдем мы его или нет? “That's an easy one,” I told her. “I don't give a damn one way or the other.” — На это легко ответить, — сказал я ей. — Мне наплевать на любой исход. “But you're willing to go on? You sounded just a while ago as if you preferred going on.” — Но ты собираешься продолжать? Всего лишь недавно ты говорил так, как будто предпочитаешь идти вперед. “I think I do,” I said. “We might find something up ahead. We'll find nothing going back.” — Мне кажется, — сказал я, — только впереди нам удастся хоть что-то найти. Возвратившись, мы не найдем ничего. “We might round up the hobbies.” — Мы можем собрать лошадок. I shook my head. “If either the hobbies or the gnome found we were coming back, we'd never see them, much less lay a hand on them. There must be a million places in that city where you could hide an army.” Я отрицательно покачал головой. — Если лошадки или гном узнают, что мы возвращаемся назад, мы их больше никогда уже не увидим, и тем более никогда не поймаем. В этом городе места достаточно, чтобы спрятать целую армию. “The hobbies must be the ones who ran away,” she said, “down there in the gully. Do you suppose that they remembered when they saw the bones? Do you suppose they might have forgotten, but when they saw the bones remembered and it was such a shock to them, this old memory from the past .. .” — Лошадки, должно быть, разбежались, войдя в ущелье: ты думаешь, они что-то вспомнили, увидев кости? И это так потрясло их, что эти воспоминания, пришедшие из далекого прошлого... “There were eight of them,” I said, “and Paint makes nine. He said there were ten. Where did the other go?” — Их было восемь, — перебил я Сару, — а Пэйнт был девятым. Он говорил, что их было десять. Куда же делась десятая? — Мы можем никогда об этом не узнать, — сказала Сара. “We may never know,” she said. I couldn't figure out what difference all this made, why we should be sitting here and speculating. До меня никак не доходило, зачем нам все это нужно. Зачем нам нужно было сидеть и спорить до хрипоты. I didn't really see what difference anything could make. Я действительно не мог понять, какое нам до всего этого дело. We would go on and we'd not know where we were going, but we could always hope that we'd find a better place than this bone-dry wilderness with its flinty ridges and its twisted badlands, we could always hope that we might get a break somehow and that we'd recognize it soon enough to take advantage of it. Мы могли продолжать путь и в то же время не знать, куда идем. Но у нас всегда оставалась надежда, что где-то впереди нас ждет место лучше, чем эта высушенная, как кость, дикая местность с кремнистыми горными кряжами и изрезанной оврагами бесплодной землей. Мы всегда могли рассчитывать, что нам подвернутся благоприятные обстоятельства, которые мы не упустим и которыми вовремя воспользуемся. The fact that the men whose bones lay there in the gully's end had been seeking someone did not necessarily mean they knew he'd come this way. Люди, чьи кости были рассеяны у выхода из лощины, кого-то искали. Но это вовсе не обязательно означало, что тот человек шел именно этой дорогой. Probably they had been as confused as we were. And there was no real evidence that Knight had been the one they had been looking for. Возможно, они шли наугад, так же, как и мы. И не было никаких признаков, что Найт именно тот человек, поисками которого они занимались. So we sat there by the campfire and planned it out. Поэтому мы сидели у костра и планировали наши дальнейшие действия. Теперь мы можем погрузить на Пэйнта недвижный остов Роско, а также все оставшиеся запасы воды и продуктов, которые он в силах потянуть. We would load Paint with Roscoe's useless carcass and all the water and food that he could carry. Tuck and I would carry heavy packs while Sara, the only one of us with a weapon, would carry a light load, so that in a moment of emergency she could drop her pack and be ready with the rifle. Мы с Тэкком понесем тяжелые тюки, а Сара, единственная из нас имевшая оружие, возьмет более легкий груз, с расчетом, что в случае опасности, она быстро бросит вещи и будет наготове для стрельбы. Hoot would carry nothing. He would be our scout, ranging out ahead of us and spying out the land. Свистун не может нести ничего. Он будет нашим дозорным, двигаясь в авангарде и разведывая обстановку. That afternoon, much as we disliked the doing of it, we went down the gully and dug through the fort. We found three human skulls and half a dozen rusted weapons that were too far gone to determine what kind of guns they might have been. После полудня мы вышли из ущелья и, преодолевая отвращение, забрались в форт. Там мы обнаружили три человеческих черепа и полдюжины проржавленных ружей, изъеденных коррозией до такой степени, что было уже невозможно определить, к какому типу огнестрельного оружия они принадлежали. Paint recalled that there had been eight humans and the large number of scattered bones seemed to bear him out. But three skulls were all we found. Пэйнт припомнил, что тогда с ними было восемь людей: большое количество разбросанных костей, пожалуй, подтверждало его слова. Но нашли мы лишь эти три черепа. Back at camp we made up our packs and hauled the rest of the supplies off the trail, caching them in a narrow fissure than ran down into the gully. Using branches, we brushed out our tracks leading off the trail. Вернувшись в лагерь, мы перевязали тюки и перетащили оставшиеся запасы подальше от тропы, спрятав их в узкой расщелине. С помощью ветвей мы замели наши следы, идущие от тропы к тайнику. Neither the caching job or the brushing out of tracks was done too expertly. But I had the feeling that it was all a waste of time, that the trail had been long abandoned and that we might have been the first to travel it for a century or more. Ни маскировка припасов, ни заметание следов не проводились нами достаточно тщательно. Но у меня было ощущение, что все наши старания пустая трата времени, так как тропа давным-давно заброшена, и мы, скорее всего, были первыми, прошедшими по ней за последние сто лет. The day was far gone, but we loaded up and left. День уже давно закончился, но мы двинулись в путь. There was none of us who wanted to stay in that camp for a minute longer than was necessary. Никто из нас не хотел оставаться в ущелье хотя бы на минуту дольше, чем это было необходимо. We fled from it, glad to get away, to be free of the depressing walls of barren earth and the sense of ancient doom one could feel hanging over it. Мы ушли из лагеря, испытывая облегчение оттого, что наконец-то освободились от тягостных переживаний, нагнетаемых обступившими нас безжизненными земляными валами, и сбросили бремя древнего проклятия, витавшего над этим мрачным местом. Кроме того, нас подгоняло никогда никем не высказываемое вслух опасение, в котором бы вряд ли кто-либо из нас решился признаться, опасение — что мы опаздываем, выбиваясь из созданного для нас кем-то свыше временного графика. And there was, as well, a sense of urgency, a never-expressed, perhaps never-admitted feeling that we were running out of time. FIFTEEN 15 Hoot stumbled on the centaurs the second day out. Через день Свистун наткнулся на кентавров. We still were in the badlands. Heretofore any of them we had come to had been crossed in a few hours or a day at most. К этому моменту мы все еще не вышли из пустыни. До сих пор пустынные участки земли пересекались нами за несколько часов, максимум за день. But this badlands area seemed to stretch on forever and we all looked forward to the end of it, if the end should ever come. Но эта пустыня, казалось, была беспредельной, и мы все с нетерпением ждали, когда же она кончится, временами гадая, имеет ли она границы вообще. Loaded down with heavy packs as Tuck and I were, it was rugged going, mostly up and down, with only short respites when the trail ran for short distances across more level land. Для нас с Тэкком, нагруженных до отказа, это был довольно утомительный переход — большей частью пролегающий через пересеченную местность, с подъемами и спусками, перемежающийся редкими передышками, когда тропа выходила на достаточно ровную поверхность. Hoot kept out ahead of us. We saw him only now and then and then only glimpses of him when he stood on some high point to look back and see how we were doing. Свистун все время держался впереди. Мы очень редко видели его, и то лишь в те моменты, когда он задерживался на какой-либо господствующей высоте, чтобы убедиться, продолжаем ли мы идти следом. Shortly before noon I saw him sidewheeling rapidly down the trail above us. Glad of an excuse to rest, I dropped my pack and waited for him. Незадолго до полудня я увидел, как он быстро, перекатываясь с боку на бок, спускается по склону нам навстречу. Обрадовавшись возникшему вдруг предлогу сделать привал, я бросил на землю тюк с поклажей и стоял, выжидая, когда он подойдет. So did Sara, but Tuck merely stopped when we stopped and did not drop his pack. He stood there, hunched over under the weight of it, staring at the ground. То же сделала и Сара, только Тэкк, остановившись одновременно с нами, не снял рюкзака. Он застыл, сгорбившись под весом давившего на него груза и уткнувшись глазами в землю. С момента, когда мы вышли из ущелья, после бегства лошадок, он выглядел еще более отрешенным, чем когда-либо. Обычно он ковылял в молчании и не обращал внимания ни на кого вокруг. Since we'd left the camp where we had lost the hobbies, he had been more withdrawn than ever, fumbling along without paying attention to anything at all. Hoot came slithering down the trail and stopped in front of us. Свистун наконец скатился по тропе и остановился перед нами. “Hobbies ahead,” he hooted at me. “Ten times ten of them. But without their rockers and with faces such as you.” — Впереди лошадки, — прогудел он в мою сторону. — Десять раз по десять лошадок. Но они без полозьев, и у них лица, как у вас. “Centaurs,” Sara said. — Кентавры, — догадалась Сара. “Playing,” panted Hoot. “In depression in the hills. Playing at game. Knocking sphere about with sticks.” — Играют, — задыхаясь, пропыхтел Свистун. — В низине между горами. Во что-то играют. Гоняют шар палками. “Centaurs playing polo,” Sara said, enchanted. “What could be more appropriate!” — Кентавры играют в поло! — восторженно воскликнула Сара. — Сколько в этом гармонии!!! She reached up to brush the truant lock of hair out of her eyes and watching her, I caught a glimpse again of the girl who had met me in the hallway of that old house back on Earth-as she had looked before the dust and wear of travel on this planet had blunted the sharp edge of her beauty. Она грациозно подняла руку, чтобы поправить упавший на глаза локон, а я, следя за ее движением, вновь уловил знакомый облик той чудесной девушки, которая встретила меня в холле старого дома на Земле — той прежней Сары, какой она была до того, как пыль пустыни и усталость скрыли лучшие грани ее красоты. “Understand do I,” said Hoot, “that you seek for them. Glad I be to find them.” — Я понял, — сказал Свистун, — именно их вы искали. Очень рад, что нашел. “Thank you, Hoot,” said Sara. — Спасибо, Свистун, — сказала Сара. I reached down and picked up my pack and shrugged into the harness. Я поднял свой рюкзак и продел руки в лямки. “Lead on, Hoot,” I said. — Веди нас, Свистун. “Do you think,” asked Sara, “that the centaurs still might have the brain case? They might have lost it or broken it or used it up some way.” — Неужели ты думаешь, — спросила Сара, — что кентавры сохранили мозговой блок? Они наверняка потеряли или сломали его, а, может быть, уже использовали для какой-нибудь цели. “We'll know,” I said, “when we talk with them.” — Поговорим с ними — узнаем, — ответил я. “What about his memory?” she asked. “If we get the case and put it into him, will the memory still be there? Will he remember as well as when it was taken out of him?” — А что же с памятью? Если мы найдем блок и поставим его на место, сработает ли память? Будет ли робот помнить то, что он знал до изъятия мозга? “The memory wonЧитать дальше