Филип Дик - Время, назад (сборник)

– Она спросила именно тебя и не хочет говорить больше ни с кем.

– А вот мне так хочется удавиться. Там, в Библиотеке, случилось что–то ужасное, и я, наверное, так никогда и не узнаю, что именно: она не сумеет рассказать.

«Лотта всегда очень плохо управлялась со словами, – подумал он. – То слишком много, то слишком мало, то не те, то не тому человеку, но непременно что–нибудь не так».

– Вот будь у меня пистолет, я бы с радостью застрелился. – Себастьян достал носовой платок и тщательно высморкался. – Ты же слышал, что сказала мне Лотта. Я ее очень подвел, и она от меня уходит. Так что там еще за клиентка?

– Она представилась как… – Бакли заглянул в свой блокнот. – Мисс Энн Фишер. Знаешь такую?

– Нет.

Себастьян встал и прошел из заднего, рабочего, помещения фирмы в приемную, оснащенную умеренно современной мебелью, ковром и пачками журналов. В одном из кресел сидела молодая, хорошо одетая женщина с модной короткой стрижкой иссиня–черных волос. Он остановился, давая мгновенно оценку. У девушки были красивые стройные ноги, этого нельзя было не заметить. «Высший класс», – подумал он. Класс ощущался буквально во всем, даже в ее серьгах и в очень легком применении косметики; почти незаметная подкраска губ, бровей и ресниц лишь подчеркивала дарованную природою яркость. И синие глаза, что редкость для брюнетки.

– Гуд бай, – сказала девушка и широко, приветливо улыбнулась; ее лицо оказалось удивительно подвижным, при улыбке в глазах ее плясали огоньки, а ее идеальные, ослепительно белые зубы буквально его заворожили.

– Я Себастьян Гермес, – представился Себастьян.

– У вас тут в каталоге есть некая миссис Тилли М. Бентон, – сказала мисс Фишер, вставая и откладывая журнал. – В самой последней вкладке.

Она достала из маленькой изящной сумочки сложенное пополам дополнение к каталогу, размещенное витарием «Флакон Гермеса» в сегодняшних вечерних газетах. Похоже, эта юная особа не любила много рассусоливать и шла прямо к цели, разительно тем отличаясь от той же самой Лотты, чья всегдашняя неуверенность стала для Себастьяна уже привычной.

– Вообще–то, – сказал он, – у нас уже кончился рабочий день. Миссис Бентон у нас, но, конечно, не здесь, мы сразу поместили ее в больницу. Мы с радостью отведем вас туда, но только завтра. Вы ее родственница?

– Это моя двоюродная бабушка, – сказала Энн Фишер с чем–то вроде философской отрешенности, словно уже устала от оживающих друг за дружкой престарелых родственниц. – О, я жутко рада, что вы ее услышали. Мы регулярно посещаем это кладбище, надеясь услышать ее голос. – Она недовольно покривилась. – Но это же всегда, буквально всегда происходит в самое неподходящее время.

– Святая истина, – согласился Себастьян; это и вправду было большой проблемой.

Он украдкой взглянул на часы, было самое время для согума; ему давно полагалось быть дома, рядом с Лоттой. Но Лотты сейчас там не было, да и вообще в эти первые, критические для жизни Анарха часы ему не хотелось слишком удаляться от витария.

– Впрочем, я могу подбросить вас в больницу и сегодня… – начал Себастьян, но мисс Фишер оборвала его на полуфразе:

– О, нет, спасибо, не надо. Я с ног валюсь от усталости. Целый день горбатилась, да и вы, наверное, тоже. – К крайнему изумлению Себастьяна, она похлопала его по руке, сияя лучезарной, понимающей улыбкой, словно старая добрая знакомая. – Я просто хотела увериться, что она не попала в руки штата Калифорния и ее не поместили в какой–нибудь из этих жутких приютов для старорожденных. Мы с братом Джимом непременно ее заберем, у нас хватит на это денег. – Мисс Фишер посмотрела на наручные часы, и Себастьян заметил на ее запястье упоительную россыпь веснушек, еще один яркий штрих. – Если я сейчас же не приму дозу согума, то брякнусь в обморок, вот и возитесь потом со мной. Есть здесь где–нибудь приличная согумная?

– Да тут совсем рядом, на этой же улице.

И снова Себастьян подумал о Лотте, о гулкой пустоте в дому, о том, с кем она сейчас. С Тинбейном, видимо. Джо Тинбейн ее спас и… да, наверное, это Тинбейн. В некотором роде он даже на это надеялся. Все–таки Тинбейн – отличный парень. Думая о Лотте и Тинбейне, очень молодых и даже близких по возрасту, он испытывал отцовские чувства; неким извращенным образом он желал ей всяческой удачи, но в первую очередь очень хотел, чтобы она вернулась.

– Идемте со мной, а платить буду я, – предложила мисс Фишер. – Мне только сегодня выдали получку, и, если не потратить деньги сегодня же, до завтра инфляция сожрет их наполовину. Да и вид у вас какой–то усталый.

Она изучала его лицо, изучала иначе, чем Лотта; если Лотта всегда старалась понять, доволен он ею или злится, любит или не любит, то мисс Фишер, похоже, интересовалась, что он сейчас ощущает. Словно, мелькнуло у Себастьяна, она обладала правом – или хотя бы возможностью – определять, мужик он или нет. Или только притворяется мужиком.

– О’кей, – сказал он, изумив себя самого, – но сперва мне нужно закрыть тут все на ночь. Посидите, я сейчас вернусь.

– И мы подробно побеседуем о миссис Тилли М. Бентон, – сказала мисс Фишер, сверкнув одобрительной улыбкой.

Себастьян вернулся в рабочее помещение, тщательно прикрыв за собою дверь, чтобы мисс Фишер ничего не увидела; притащив сюда Анарха, они все поневоле быстро к этому привыкли.

– Ну как он там? – спросил он у доктора Сайна.

В углу помещения поставили импровизированную кровать, и на ней лежал маленький сухонький Анарх. Он весь был в серых и черных тонах, его глаза смотрели в никуда, лицо выражало мир и спокойствие. Мирным было и лицо доктора Сайна.

– Здоровеет буквально на глазах, – сказал доктор Сайн, отведя Себастьяна чуть в сторону, подальше от Анарховых ушей. – Попросил газету, и я ему дал, вечернюю, где наша вкладка. Он стал читать про Рэя Робертса.

– Ну и что он думает про Робертса? – спросил Себастьян, пожевав губу. – Он его боится? Или Робертс – как раз один из этих «друзей», о которых он говорил?

– Анарх даже имени такого не слышал. А ведь, согласно рассказам Робертса, он лично выбрал его своим преемником. Получается, что это не так. Вот если только… – Его голос упал до шепота. – Ты понимаешь, возможно, повреждение мозга. Хотя вот я снимаю энцефалограмму, и все как будто в порядке. Однако… назовем это просто амнезией. От шока при оживлении. Во всяком случае, Юди приводит его в недоумение; не то, что такая церковь есть – он помнит, как ее основывал, – а то, во что она теперь превратилась.

– Что вам рассказать? – спросил Себастьян, подойдя к кровати. – Что бы вы хотели узнать?

Темно–карие глаза, в которых угадывалось так много мудрости, так много опыта, перестали смотреть в пространство и остановились на нем.