Александр Громов - Запруда из песка

А кто виноват в том, что я, как и многие, воображал, что главные бои уже позади? Кто, рисуя настоящее, не поскупился на розовую краску? Департамент информации, кто же еще! Та самая контора, где служит моя Настасья!

Может, недовольство чужих как раз и связано с дурной работой СМИ? Может, мы успокоились, начали наращивать подкожный жирок и играем на удержание счета? Это верный проигрыш.

Вообще-то пока не похоже…

– Вы все еще не отказались от вашей гипотезы? – спросил меня Магазинер на следующий день.

– С какой стати? Основания?

– Невозможность проверки.

– Кажущаяся, – отрезал я, хотя ничего нового еще не изобрел. – Тут надо подумать.

– А, ну думайте, думайте…

Как только от научников поступили данные об астероиде, каменнолицый в моем присутствии Сорокин усадил меня за их систематизацию. Рутина и скука. Анализы химические, анализы изотопные, вычисление траектории астероида в атмосфере по данным опросов населения… И без того было понятно, из какой примерно области Главного пояса чужие выудили этот астероид. Что еще мог дать нам его химсостав? Не все ли равно человеку, какой кирпич упадет на него с крыши многоэтажки – простой или силикатный?

Возражать Сорокину я, впрочем, не стал. Должен же кто-то заниматься рутиной. Она не очень мешала мне думать. А если паче чаяния в навозной куче цифр вдруг таится жемчужное зерно, то я буду первый, кто найдет его. Пусть тогда Сорокин синеет лицом от злости и таблетки глотает, имел я его в виду!

На следующий день, завершив вчерне обработку поступивших данных и не обнаружив жемчужных зерен, я все-таки взбунтовался.

– Долго еще мы тут будем изображать бурную деятельность?

– Я называю это работой, – вступился за Сорокина случившийся рядом Штейниц.

– Да плевать мне, как вы это называете! – вскипел я. – Я не с вами разговариваю, заткнитесь и пишите на меня рапорт. Я с полковником разговариваю!

Полковник взглядом дал понять, что он-то со мной не разговаривает.

В прежней жизни я зверел от такого отношения к себе, даже когда был трезв. Да и теперь не собирался изображать толстовца. Однако бить морды без веской причины в Экипаже не принято, а сбить тростью парики с Сорокина и Штейница невозможно, потому как нет на них париков, а у меня нет трости. Да-с, не те времена-с!

– Опомнитесь, лейтенант! – гневно воззвал ко мне Штейниц.

– Это вы опомнитесь! Нам поручили работу или что? Я и намерен работать!

– А мы, по-вашему, что делаем? – белея лицом, взвыл Штейниц. – Отдыхаем?

– Вы? По-моему, вы только и делаете, что поддакиваете полковнику Сорокину и бродите за ним, как собачонка. А он имитирует деятельность, потому что не знает, с какой стороны взяться за дело. Надеется, что его осенит. Спросил бы лучше у кого-нибудь!

– Да вы пьяны! Ну-ка, дыхните!

Это уж было слишком. На миг вспомнилась мне та паскудная история, когда я, рассвирепев от полученной отповеди, побил деревянным болваном для париков соседа моего садовника Штурма и всех его домочадцев и гостей числом восемь. Свирепость моя простерлась до того, что от меня спасались, с воплями выпрыгивая в окна – благо, первый этаж. Кончилось худо: явилась полиция и крепко меня помяла. Одолели шестеро одного! Ничего, кроме сплошных неприятностей, я и теперь ждать не мог, но собой уже не владел. Проклятый характер!

Хук правой повредил мне кожу на пальцах, а Штейницу – нос и губы. Коротко вякнув, майор опрокинулся. Магазинер заверещал и бурно заколыхался, Сорокин побледнел и начал оглядываться. Ох, как хотелось мне добавить еще и Сорокину, пока было время! Но я сдержался. Во-первых, на сей раз я не был пьян, а во-вторых, помнил, как на меня тогда накинулись вызванные Штурмом полицейские. Крепкие попались ребята, в окна от меня не прыгали и отличались большой настойчивостью. Кровью потом харкал.

Со стороны домиков ко мне уже бежали служивые.

Потом не было ничего интересного. Драться с толпой я не стал, мне заломили руки, Штейниц плевался, утирал разбитую морду и сквернословил по моему адресу, а Сорокин своей властью посадил меня под арест в одной из палаток. Часа через два я начал подозревать, что слегка погорячился, и начал прикидывать варианты.

Дисциплинарное дело? Вероятно. С другой стороны, не хотел бы я оказаться на месте Сорокина. Только-только получить группу и допустить в ней склоку с мордобоем – за это, как правило, по головке не гладят. Административная бездарность в руководителях не приветствуется. Генерал Марченко будет разочарован. Он даже может расформировать группу. А я с моей версией об избытке дутой старательности Сорокина при отсутствии у него то ли мозгов, то ли желания напрячь их, только поспособствую такому решению.

Нужно ли это мне? Нет. Точно нет. В кои-то веки попалась действительно интересная и масштабная задача – и вот на́ тебе! А кто виноват?

Не я. Не только я. А накажут всех, причем меня – сугубо.

Если разобраться, накажут за то, что на самом деле я не Фрол Ионович Пяткин. Я только называюсь так.

Но кому, спрашивается, это интересно? И кому я могу поведать правду, не попав психиатрам в лапы?

Еще через какое-то время пришел Магазинер. Я слышал, как он отдувался после ходьбы, как часовой при входе остановил его и как Моше Хаимович зашуршал какой-то бумажкой, вслед за чем отдернулся полог палатки.

– У вас потрясающая способность избегать неприятностей, – изрек Магазинер, пропихнув себя внутрь и по-совиному тараща в полутьме глаза.

– Зачем вы здесь? – неласково спросил я.

– Собирайтесь. Вам поменяли место заключения. Будете сидеть там, где спите.

– В нашей палатке?

– Да.

Ну понятно… Сорокин хоть и полковник, да тут свое начальство есть, и занимать надолго чужую палатку оно не позволит. А после инцидента с мордобоем плевать этому начальству на особую миссию нашей группы… И тем не менее я сказал:

– Очень любезно со стороны полковника… А как же вы? Держать арестованных вместе со свободными не полагается.

– Не хватало еще обременять людей постройкой для вас специального помещения! Ну, чего вы ждете? Особого приглашения?

– Его.

– Дождетесь, что к вам применят силу… Вы от кого произошли? От общего предка с обезьяной?

– Мал был, не помню. Думаю, что от папы с мамой.

– А я было решил, что от брака медведя со сколопендрой. Шучу, шучу, не надо напрягаться… Идемте.

Напрягаться я и впрямь не стал. Не скажу, что мне понравился Магазинер, но было в нем, уроде таком, что-то притягательное. Даже в вывороченных губах и вечных слюнях в углу рта. Се человек. Не помесь робота с сушеным богомолом, как Сорокин, и не оловянный солдатик, как Штейниц. Чем больше я общался с ними, тем меньше верил в то, что фабрикуемый Экипажем человеческий тип может решить загадку чужих. Разве что случайно, если вдруг очень сильно подвезет. А если нет, то и Сорокин, и Штейниц благополучно упрутся в тот же тупик, в который уже давно уперлись лучшие умы Экипажа, не первое десятилетие почем зря бьющиеся над проблемой. И самое печальное – Сорокин и Штейниц смирятся с этим.