Александр Громов - Запруда из песка

– А вы что?

– Не мы. На то есть контрразведка. То и дело выявляют какого-нибудь пособника. Ну и по стандарту: разработка, затем трибунал. Чаще всего – вышка с исключением из Экипажа. Знаешь, что это значит?

Я знал. Тот, кто исключен из Экипажа, исчезает бесследно. Если он несчастная заблудшая овечка, натворившая, однако, непростительных дел, у него нет шанса вызвать к себе неуместную людскую жалость. Если он убежденный и последовательный враг, у него нет возможности побравировать презрением к смерти перед зрителями казни. Он просто исчезает. Тело казненного не выдается родственникам для погребения, а топится в каком-нибудь болоте, предпочтительно вонючем. И правильно, по-моему.

– И что, помогает?

– Да как сказать…

– В смысле?

– Существует Устав, чего тебе еще? – удивился Терентий. – Либо Экипаж, применяя его, демонстрирует свою силу, либо кто-то другой будет демонстрировать силу Экипажу. Мой батальонный – немец, а знаешь почему? Мы, русские, склонны судить о других по себе, уважать местные традиции и недооценивать фактор принуждения, на том и горим постоянно. Уважил раз, уважил другой, нарушил Устав с самыми лучшими намерениями – ну и вини только себя, когда тебя связанного и с распоротым животом бросят в пищу бродячим муравьям. Поделом дураку.

– Ты не ответил на вопрос…

– Какой? Помогает или нет? А как же. Помогает. Наверное.

Я перевел разговор на местную флору-фауну, фиксировал в памяти советы Терентия, а сам размышлял. В этой части Корабля наблюдался непорядок. Правда, я не ожидал, что все будет так плохо, а пособники врага из числа Экипажа – это было уже из рук вон. Но! За что чужие наказывают Экипаж? За упущения. Точнее, за те упущения, для исправления коих не были приняты своевременные меры. Ну а тут – разве они не приняты? Кто посмеет утверждать, что без малого полк, переброшенный в неблагополучный закуток одного из корабельных отсеков, – недостаточная мера? Это же не новобранцы какие-нибудь, а те еще волкодавы. Фагоциты Экипажа, не позволяющие ему сгнить заживо из-за пустячной инфекции. Плюс местные армейские формирования. Надо будет – сюда перебросят не полк, а парочку дивизий и в конце концов ликвидируют заразу. Экипаж справлялся и не с такими задачами. Неужели чужие подталкивают нас к тому, чтобы в санитарных целях закидать бассейны Амазонки и Ориноко нейтронными бомбами?

Быть того не может. Это следует из самых общих соображений, хотя строгого доказательства, понятное дело, не существует. Человечество нужно чужим в виде дееспособного Экипажа, а бомбы и прочие грубые методы – показатель не дееспособности, а бессилия. И уж совсем ненаучной фантастикой было бы предположение о том, что Васюганский импакт случился из-за того, что Экипаж чересчур строг с теми, кто ему враг. Хоть здесь, хоть в Африке, хоть где еще. Нет ни малейших оснований так думать. Строгость не либерализм – за строгость чужие не станут нас бить.

Делать какие-либо выводы было еще рано. Что там выводы – я не был уверен, что нахожусь на верном пути. Подозревал, что нет. Что хорошо в лабораторном опыте, то чаще всего не проходит на практике. Подвергни лягушиную лапку слабому удару тока – лапка дернется, тут все просто и понятно. Для человека понятно. А для лягушки?

Я догадывался, что моя командировка затянется. Что ж, Сорокин не станет возражать. Хуже всего то, что Настасья должна родить недели через три. Успею ли вернуться? Если успею и если роды пройдут удачно – напьюсь, кто бы ни родился. И читал, и слышал от молодых папаш: когда жена в родильном отделении, мужья остро ощущают свое одиночество и никчемность, поэтому напиться для них – первейшее дело. В данном вопросе я намерен соответствовать стандарту, да и трезвый период у меня что-то затянулся, а это не дело. Фантазию надо взбадривать, как и печень.

Терентий оказался отменным синоптиком: не прошло и получаса, как с неба полило и загрохотало, да еще как! Казалось, идет артподготовка перед генеральным наступлением. Крыша палатки прогнулась, по ней бежал нешуточный поток. Если бы палатка стояла на ровном месте, а не на искусственном бугре с выкопанной канавой вокруг него, было бы самое время освежить в памяти правила спасения на водах. Я устроился в углу, включил фонарик и под раскаты тяжелой небесной артиллерии продолжил изучение матчасти. Старая истина: либо смирись с реальностью, либо придумай что-нибудь получше.

Я не придумал. Пришлось смириться.

Каждый день то один взвод, то два, а то и вся рота, не считая караульного отделения и малого резерва, грузилась на приземляющиеся в лагаре «летающие вагоны» и отбывала в неизвестном направлении. Роторы машин буравили воздух, палатки ходили ходуном, затем характерный надтреснутый гул удалялся и переставал быть слышен – начиналось ожидание. Иногда возвращались в тот же день, иногда спустя двое-трое суток. Одного раненого увез вертолет, двое слегка задетых получили помощь в медицинской палатке и околачивались в лагере. Трупов не было. Десантники кляли сельву, муссон, грязь, жару, насекомых, фурункулы, медлительность почты и отсутствие развлечений – словом, мало напоминали часть, ведущую боевые действия. Я не преминул указать на это Терентию.

– Все еще хочешь в сельву? – прищурился он.

Обычно я не отвечаю на дурацкие вопросы. Терентий меня понял.

– Тогда минимум один труп точно будет – твой. Кстати, я ошибся.

– В чем?

– В тебе. Трех дней для тебя мало. Будешь тренироваться, пока я не решу, что ты готов, или пока ты не запросишься отсюда восвояси. Работай.

Капрал Малинин на мне ездил, причем в самом буквальном, посконном смысле. С ним на плечах я должен был обежать вокруг поляны по всему периметру, от флажка к флажку, за три минуты. Это упражнение придумал для меня добрый дядя Терентий и добавил, что если таскать на плечах младшего по званию для меня оскорбительно, то он сам на меня влезет. Я сравнил габариты обоих и предпочел капрала.

Несколько раз в день глазеть на зрелище выползали из палаток и здоровые, и больные. Заключались пари. Первое время я не сгорал от стыда только потому, что очень уж тяжко бегать с грузом на плечах при тридцатиградусной жаре и стопроцентной влажности, сохраняя при этом способность ощущать те же эмоции, что на отдыхе. Потом додумался до несложной мысли: никто не смеется над тем, кто сам готов над собой посмеяться. Ибо неинтересно. Пришлось делать вид, что я наслаждаюсь юмором ситуации, хотя внутри у меня все кипело – ну, в смысле, когда я не изображал призового рысака. Да и тогда мне порой мучительно хотелось сбросить Дементия на траву и надрать ему задницу – в чем я наверняка не преуспел бы. Кабинетный червь против элитного бойца – это даже не смешно. Эх, знал бы он, кто его таскает на загривке! Ошалел бы служивый и, думаю, возгордился непомерно…