Александр Громов - Запруда из песка

– Мне пришла в голову мысль, возможно, несколько парадоксальная, – сказал он, отсмеявшись. – Можно – пока чисто теоретически – допустить, что место и время Колумбийского импакта было выбрано чужими не случайно. Что там происходило? Довольно масштабная военно-полицейская операция против… против тех, кто не входит в состав Экипажа, скажем так. Вы считаете это случайностью?

Именно так я и считал, поэтому просто кивнул.

– А если нет? Понимаете, мы исходим из чистых предположений. Есть чужие, хотя мы не знаем, кто они и чужие ли на самом деле. Они преследуют какие-то цели на Земле, хотя нам они не доложили – какие именно. Считается, наконец, что их удары по Земле означают наказание – или указание – всему человечеству в целом, а не той его группе, которую накрыл импакт. И вот наконец-то астероид падает туда, где действительно что-то происходит…

– По-вашему, чужие спят и видят, как бы подсадить Экипаж на кокаин, так, что ли? – с глумливой ухмылкой перебил я. – Это противоречит базовой гипотезе.

– Зато не противоречит никакой известной истине, – парировал Магазинер. – Кстати, неизбирательность импактов – не более чем иллюзия. Первые-то шесть астероидов упали каждый на свой материк и как раз в те места, где могли причинить нам наименьший вред, что и произошло… Скажите, по-вашему, была надежда на то, что военная операция, в которой вам пришлось участвовать, завершится успехом?

– Вероятно, – ответил я. – Какой-то успех был бы, не полный, наверное, но хоть частный…

– И я так думаю, – кивнул Магазинер. – А кому импакт нанес больший урон – войскам Экипажа или боевикам наркобаронов?

– Понятия не имею. Думаю, никто пока этого не знает.

– Вот и я не знаю, в какую сторону сместился баланс сил в той части отсека… Зато думаю, что, может быть, излишняя строгость Экипажа не нравится чужим точно так же, как и чрезмерное снисхождение к безусловно виновным?.. Бред?

– Бред, – сказал я искренне. – Я не заметил там излишней строгости, это раз. Чужие не давали нам повода думать, что у них чувствительное сердце, это два. Не могу себе представить, какими рациональными соображениями они руководствовались, роняя астероид именно на Колумбийский суботсек, это три. У вас богатое воображение, Моше Хаимович.

– Это четыре, – хихикнул он. – Пожалуй, вы где-то правы… Обожаю это словосочетание: «где-то правы». Где-то, значит, и не правы. А ведь и верно, всегда так бывает…

Он трясся от смеха, как желе. И у желе, оказывается, бывают припадки, при которых оно ходит ходуном и не может успокоиться. Что показалось Магазинеру настолько смешным, я не понял и не стал вдаваться. Смешинка в рот попала, бывает.

А я вздохнул:

– Совсем забыл… Мне же еще отчет Сорокину писать. Нет-нет, сидите! Подождет Сорокин. До завтра – точно подождет. Кстати… Ваши расчеты имеют отношение к этой вашей новой гипотезе?

– Никакого. Насчет излишней нашей строгости как причине наказания – это мне только сейчас в голову пришло. Наверное, от выпитого… Да, а с отчетом не торопитесь. Нашу группу со дня на день расформируют.

Я опять пролил водку на скатерть. Ну что за манера говорить под руку такие вещи! Раньше сказать не мог?

Словно обухом по голове с размаху – бац! А я-то размечтался! Только-только ощутил настоящий азарт, нормальную здоровую злость, только-только заподозрил, что проблема-стена чуть-чуть прогнулась, когда я уперся в нее лбом, только-только осознал по-настоящему, насколько стена толста, и все-таки поверил в то, что для ее продавливания хватит моих мозгов и упрямства…

Вовремя кто-то пустил в ход обух, ничего не скажешь!

Я все-таки налил водки – одному себе – и молча хлопнул. Смотреть на меня со стороны, наверное, было жутко. Магазинер слегка отодвинулся.

– Думаю, вас возьмут в другое… гм… подразделение, занимающееся данной проблемой, – тем не менее продолжил он как ни в чем не бывало. – Имею основания полагать, что и меня возьмут тоже. Больше никого. Командование Северо-Евразийского отсека получило сверху указание не увлекаться самодеятельностью. Естественно, генерал Марченко прикроет проект. А вы готовьтесь к переезду на новое место службы.

– В Брюссель? – тупо спросил я, еще плохо соображая.

– Нет, зачем же Брюссель? Нас берут ради работы, а не показухи. Но – тс-с! Больше ни слова. По-настоящему еще ничего не решено, так что проявите терпение. И закусывайте, закусывайте!..

Я машинально ткнул вилкой в огурец – и промахнулся. Сейчас же, как назло, вякнул телефонный звонок. Звонила Настасья, причем с обидой: почему я ей не звоню?

Вышло гадко. Поняв по моему голосу, в каком я состоянии, жена психанула и дала отбой. А я, чтобы не психануть, выпил еще водки.

Черт! Ей же сейчас нельзя волноваться!

– Откуда вам все это известно? – спросил я Магазинера.

Он лишь руками развел и заулыбался – понимай, мол, как знаешь. То ли не желал раскрывать конфиденциальные источники, то ли выдавал соображения своего ума за сведения со стороны. Ладно, поживем – увидим.

Он сам наполнил коньяком свою рюмку.

– Давайте-ка, Фрол Ионович, выпьем еще раз за вашего сына. Не родись он, я бы вам ничего не сказал, честное слово…

– Почему? – не сразу сообразил я.

– Потому что без него вы вряд ли получили бы предложение поработать в той конторе, насчет которой я вам сделал намек. Ну-с, за ваше и его здоровье!

За здоровье-то я выпил, но лишь после выпитого понял расклад. Ходили слухи, давно ходили, еще в университете я их слышал: есть, мол, серьезнейшие и сверхсекретнейшие проекты, куда бездетных членов Экипажа просто не берут. Есть резон. Две выгоды сразу: и работник еще на одном крючке, и психология у него уже малость не та, ответственности побольше. У кого как, разумеется…

А у меня – да?

У меня – да, это точно. Несмотря на все мои коленца в обеих жизнях. Не знаю, смогут ли меня при необходимости сломать, надавив на жену и сына, но, надавив на них, надавят и на меня. Уверен. Знаю.

Вот она, обратная сторона семейных радостей! Получите и распишитесь. Кто еще вчера считал себя свободным ровно в той степени, какая ему необходима? Ты? Ну что ж, на вчерашний день ты был прав…

Почему самые простые мысли сплошь и рядом приходят в голову задним числом, да и то с подсказкой?

Конечно, Уставом не предусмотрена общесемейная ответственность – за исключением особых, чрезвычайных случаев. Так ведь и в дело меня зовут чрезвычайное!

Стоп, сказал я себе. Осади назад. Пока еще никуда не зовут. Пока это одни только слова. Плохо лишь то, что действительность научила меня относиться к словам Магазинера с определенным уважением.

Черт побери, рад ли я?

С одной стороны – рад до одури. С другой – страшно. Не за себя – что мне я? Но за Настасью, за Ивана – страшно. Бывает сладкая жуть, но ее сладость смазана хиной и ядом. Хотя… многим ли из допущенных к высшим секретам Экипажа, к святая святых довелось испытать на деле, что это такое – общесемейная ответственность?