Александр Громов - Запруда из песка

Втроем и предстанем перед ним. Я тоже.

Удивительно, но Магазинер выглядел скорее встревоженным, чем расстроенным. И уж точно не был убит горем.

Светящаяся точка на экране совершала какие-то эволюции.

Я молчал.

– Чего он там крутится? – подал наконец голос Магазинер. – Ага, перестал. А теперь набирает высоту, что ли?

– Так точно, – отозвался полковник.

– Но почему вертикально вверх?

Глаза его на мгновение остекленели. Он понял почему. Я тоже.

– Не сметь! – заорал он, забыв нажать кнопку. Я подскочил и нажал. – Повторяю, не сметь! Фрол Пяткин, как слышите меня? Приказываю вам… нет, прошу вас не дурить. Возвращайтесь на базу. Как слышите?

– Слышу вас, – донесся неожиданно спокойный голос Слепка. – Это вы, Моше Хаимович? Удивлен.

Он все еще набирал высоту, чтобы затем, выключив двигатель, камнем рухнуть на корявые скалы и прекратить никчемное свое существование. При лунном тяготении ему с лихвой хватило бы метров трехсот, но он не желал случайностей. Убиваться, так всерьез.

Я понимал его. Наверное, на его месте я сделал бы то же самое. Это лучше, чем всю жизнь считать себя виноватым и, следовательно, ничтожным.

– Напрасно удивляетесь, – торопливо бубнил в микрофон Магазинер, забыв утирать слюни. – Программой теперь руковожу я. И я прошу и требую: возвращайтесь. Это не по-мужски, черт бы вас побрал. Никакой трагедии нет. Мы найдем Семигранник рано или поздно. Вы тоже будете искать его. Мы его вытащим. Эка невидать – расселина…

Слышно было, как Слепок хохотнул. Он-то имел более наглядное представление о той расселине, нежели мы. Он видел ее зев с трех шагов.

Но вслух сказал только:

– Лечу.

Магазинер дотянулся до кнопочки, выключил микрофон, шумно перевел дух и полез в карман комбинезона за новым платочком. Потом ни с того ни с сего подмигнул мне – наверное, хотел поддержать коллегу. Может, он думал, что мне это понравится?

– Пусть только явится сюда, – мрачно пообещал я. – Душу из подлеца выну. А кстати, нет ли способа устроить сеанс слияния дистанционно, через спутник?

– Что, не терпится? – почти весело осведомился Магазинер.

– Еще как не терпится!

– Нет, к сожалению, такого способа. Выделенная для лунной связи полоса частот…

Я махнул рукой, чтобы он не продолжал. Все ясно, и незачем учить меня тому, что знает любой инженер. Чем больший объем данных нужно передать в единицу времени, тем более широкая полоса частот для этого необходима. При выделенных «Аристотелю» частотах моя неудачливая и незадачливая личность будет закачиваться обратно в меня через эфир несколько суток. Да и аппаратуры готовой нет.

Поостыв немного, я решил не спешить с сеансом и последующим периодом самоедства. Нет ничего хуже, чем мучиться, кляня себя. Ну, пусть в данном случае не совсем себя, но легче ли мне с того, что я переложу вину на другого Фрола Пяткина, который тоже я?

Глядя на ползущую по экрану точку, я не знал, чего желать: чтобы он поскорее прибыл или чтобы разбился наконец вдребезги. Отвратительная дихотомия. Я так и не решил, чего хочу больше.

Топлива ему не хватило, но он не разбился – удачно сел в семидесяти километрах от «Аристотеля». Через час Скворцов вылетел, чтобы забрать его, а я глубоко вздохнул и начал морально готовиться к сеансу слияния, предчувствуя, что он окажется сеансом тяжелой шизофрении да еще с мазохистским уклоном.

Когда спишь в невесомости, непременно приснится какая-нибудь несуразица. Но спать-то надо. Видеть разные небылицы не хочется, а спать надо. Поэтому приходится видеть небылицы.

Мне приснилось, что в Солнечную систему вторгся корабль чужих. Был он громаден, чудовищно громаден и, приблизившись к Земле, не вышел на околоземную орбиту, а заставил нашу планету описывать кеплеровы эллипсы вокруг себя – настолько он был массивен. Луна – та вообще заметалась, как ночная бабочка вокруг лампы, и, набрав после опасного сближения с Землей параболическую скорость, навсегда улетела в пространство. По-моему, в ужасе от увиденного.

Вот так. По сути – чушь, а физически правильно. Я бы возмутился, если бы в моих снах не выполнялись физические законы.

После сна меня все еще чуть-чуть мутило, но было в целом терпимо, гораздо лучше, чем во время полета к Луне. Худо-бедно привыкнув к малой силе тяжести, организм не бунтовал, лишившись ее вовсе. Он всего лишь выражал слабое неудовольствие.

Что-то было не слава богу. Как дурное послевкусие. Некоторое время я тупо размышлял, почему в русском языке есть слово «предчувствие», но нет «послечувствия», хотя «послевкусие» есть. Пожалуй, мое состояние лучше всего подходило под слово «послечувствие». Потом я окончательно проснулся и вспомнил.

Мы возвращались на Землю – я и Магазинер. Плюс три члена экипажа корабля и какое-то оборудование в грузовом модуле. Пусть рейс внеочередной, но гонять туда-сюда полупустой корабль все равно не годится. И с нами поехало «железо».

Почему рейс внеочередной? Я не знал. Догадывался лишь, что он подготовлен и осуществляется по распоряжению Магазинера и что Магазинер вправе отдавать подобные распоряжения. По какому праву – этого я до сих пор не знал, но намеревался выяснить.

Отстегнув лямки, я воспарил над узкой лежанкой и огляделся. Магазинер безмятежно дрых, развесив толстые губы. Я был убежден, что на Земле этот рыхлый толстяк спит пугающе шумно, с ядреным храпом и мощным паровозным сопением, – а здесь он просто-напросто глубоко дышал. Тихонько гудящие приборы и агрегаты в стенных панелях и то работали громче.

Часы показывали возмутительную правду: нам еще лететь и лететь. Мы все еще находились гораздо ближе к Луне, чем к Земле.

Земля в ближайшем иллюминаторе отсутствовала, зато там присутствовала Луна, огромная, изжелта-серая, с обширными пятнами великих морей, иззубренными цепями гор и чашами кратеров. Между Морем Дождей и Морем Ясности вклинились лунные Альпы, Апеннины и Кавказ. К северу от них я разглядел и кратер Аристотеля, довольно большой, но все же вполне заурядный кратер, не имеющий ничего общего с одноименной лунной станцией, построенной в другом полушарии. Мертвая и спокойная Луна теперь казалась мне более живой, чем раньше. Странно, что мертвое может казаться хоть сколько-нибудь живым…

Я вспомнил иной, тоже лунный ландшафт – каменный хаос, весь состоящий из острых углов, мрачные, безобразного вида скалы и глубочайшие пропасти, и сразу вспотел. Яростное солнце нещадно жгло меня, а стоило забраться в тень, как холод пробирал до нитки. Два моих «я» объединились в одно, причем одно «я» не страдало на Луне ни от жары, ни от холода, потому что сидело под куполом станции, а второе – потому что не имело тепловых рецепторов, и тем не менее мне начало казаться, что я гуляю по Луне без скафандра, умудряясь как-то дышать, зато весь во власти жары и холода. Я стиснул зубы, чтобы не завизжать, когда мне померещилось, будто я, оступившись, соскальзываю в бездонную трещину. Воображение расшалилось не на шутку. Ему бы шалить в сновидениях, я бы слова не сказал, а наяву-то зачем?.. Я отпрянул от иллюминатора.