Александр Громов - Запруда из песка

А хорошо ли?

Пока что я точно знал: хорошо. Несмотря на память о смерти детей от Лизы. Несмотря на знание о смерти Лизы вскоре после меня и о смерти дочери от родов. Несмотря, наконец, на память о собственной смерти. Скверное это дело – умирать. Я уже однажды попробовал, причем успешно, и от того, что второго раза не избежать, тоска берет.

А там, глядишь, случится и третий раз, и четвертый…

Меня едва не передернуло. Надоест ведь. И жить надоест, и терять близких, и умирать. Рано или поздно скажу: хватит, устал.

Ну и скажу. Ослушаются – начищу им умные рыла, не постесняюсь. И добьюсь своего.

И тут же поползла мыслишка: почему я, собственно, решил, что меня реинкарнируют вновь? Я не Стентон, мои заслуги перед шайкой реинкарнированных гениев не то что ничтожны – они вообще отсутствуют. Для этой теплой компашки, озаботившейся гармонией на Земле, я пока всего лишь новичок, новобранец, и никого еще не загнал в Утопию астероидным кнутом. Моя полезность под сомнением, недаром моя кандидатура прошла незначительным большинством.

Может, это только к лучшему?

Поняв, что этот вопрос мне сейчас не решить, я вновь обратился к Магазинеру:

– Вернемся к теме. Так что же вы будете делать, если чужой вдруг проснется, пардон, оживет? «Ни жив, ни мертв» – это, право же, какое-то местастабильное состояние, вряд ли оно будет длиться вечно…

– На этот счет есть несколько наработок, – отозвался Моше Хаимович. – Наверное, одну из них, самую радикальную, вы и сами можете предложить, причем прямо сейчас?

Я фыркнул.

– Подумаешь, бином Ньютона! Подложить под чужого ядерный заряд с дистанционным управлением – и привет горячий от нас их земноводной цивилизации.

– Браво. Но я бы ставил вопрос иначе: что он сделает, когда проснется? Что сделаем мы – вопрос второй. Если мы вообще сможем что-либо сделать.

Сильнее обычного щуря правый глаз, так, что он совсем превратился в щелочку, он мечтательно закатил левый:

– А все-таки хочется верить, что мы с ним найдем общий язык…

– Я понял. Главные вопросы остались при нас.

Он кивнул: чего ж тут, мол, не понять.

Запищало еще что-то – не так, как в прошлый раз, а другим тоном, но все равно противно. Магазинер осклабился.

– Они уже рядом. Сейчас обнаружат вход и попробуют выйти с нами на связь. Предложат сдаться, дадут на размышление не больше трех минут. Потом начнут взлом и, если им повезет, провозятся еще минут десять. Если не повезет – тогда тридцать. Техника у них есть, а квалификация, уверен, высочайшая. Абы кого на такое задание не пошлют.

– А мы? – спросил я?

– А нам хватит и пяти минут… – Писк смолк. – Виноват, хватит и двух. Пойдемте, Фрол Ионович. Все готово. Можете заскочить в спальню, собрать вещи, но только быстро. Одна минута.

Какие у меня вещи? Документы при себе. Полотенце, зубная щетка с пастой, бритвенные принадлежности, несколько мелочей? Пусть достаются кому угодно. Чистить зубы можно хоть мелом и тряпочкой. Какое-то время их можно вообще не чистить, а равно и не бриться. Пугайте мелкими бытовыми неудобствами кого угодно, но не того, кто еще мальчишкой пять раз ходил в Баренцево море на промысел.

Я ожидал, что Магазинер спросит: «А может быть, вы предпочтете остаться?» – но он не спросил. Шутки такого рода кончились, я уже не принадлежал Экипажу, и мы оба понимали это.

На знакомой со вчерашнего дня галерее перед толстым стеклом уже ждали нас, переминаясь с ноги на ногу, Карл и Емельян. Больше никого не было. А трудно им, наверное, приходится без младшего технического персонала…

Не успел я это подумать, как вновь ощутил на себе взгляд и моментально покрылся противными мурашками. Чужой вновь обратил на меня внимание.

Магазинер коснулся моего локтя, и я был благодарен ему за моральную поддержку. Хотя, конечно, тут же отодвинулся и метнул ему уничтожающий взгляд.

– Пятьдесят секунд, – объявил Карл Шварцбах, он же Генрих Герц.

Я вертел головой. Никаких приборов с индикаторами, никаких электронных циферблатов… Лишь чужой с холодным любопытством заглядывал мне прямо в душу. А Герц… он просто вел предстартовый отсчет, считывая данные неизвестно откуда и никак не давая понять окружающим, что он ощущает то же самое, что и я.

– Сорок секунд…

Ровный голос, спокойный. Привык, да? Наверное, мне лишь до поры до времени кажется, что невозможно привыкнуть к взгляду чужого. Или Герц и прочие для чужого уже мало интересны, поскольку он имел массу времени вволю покопаться в их душах и теперь интересуется главным образом моей информационной начинкой?

– Тридцать секунд…

Наверное, я прав.

– Двадцать…

Гляди на меня, тварь земноводная, ненасытная, гляди во все гляделки, лезь вовнутрь… Я выдержу.

– Десять…

…и плевать мне на то, что ты выкопаешь там, у меня внутри…

– Пять. Четыре. Три. Два…

Не успел он сказать «один», как ветвистые сосульки, растущие из чужого, разом вздрогнули и вытянулись, как копья.

– Ничего страшного, – успокаивали меня Моше Хаимович и Карл. – С чужим это случается. Конвульсии происходят через нерегулярные промежутки времени. Возможно, просто моторный рефлекс. Во всяком случае, к нашему переносу в пространстве взбрык чужого не имеет ровно никакого отношения. Случайное совпадение… Быть может, дать вам успокоительного?

Я отстранил их величественным жестом. Транквилизаторов – мне? Как рыхлой бабе? Всю жизнь я признавал только одно успокоительное, оно же, правда, и возбуждающее, смотря по ситуации. Хорошо бы с солененьким огурчиком… Да ведь они не то имели в виду.

Это опять было какое-то подземелье. По виду – не естественная пещера и не старая шахта, а, пожалуй, противоатомный бункер. Или, скорее, пещера, расширенная и переоборудованная под бункер невесть в какие времена невесть каким правителем.

Если пещера или старая шахта, то оно и правильно: незачем копать, поскольку почти все уже выкопано, а глубина достаточна. От астероидного удара, конечно, не спасет, но правители доэкипажных времен, все эти президенты, премьеры, канцлеры, шейхи и даже короли, меньше всего думали об астероидах.

Некоторые из них, уверен, даже не знали толком, что это такое.

Немного болела голова. Наверное, ей и полагалось побаливать: человеческий организм не предназначен для мгновенного перемещения на большие расстояния. А как чужой? Ему тоже не по нраву небольшое, но резкое изменение атмосферного давления и магнитных полей?

Чужой вел себя пристойно, то есть никак. Его выросты не шевелились, и я больше не ощущал на себе взгляда . То ли чужой еще не очухался после переброски себя в другую область земного шара, то ли я ему надоел. Тем лучше.