Марисса Майер - Мгновенная карма [litres]

Я замолкаю и утыкаюсь лицом в колени. Мне самой не верится, что я все это сказала. Но в то же время я испытываю облегчение, признавшись в том, что уверенность, которую я демонстрирую миру – не более чем отвлекающая тактика. Маскирующая страх, скрывающийся под ней.

– Я думаю, – отвечает наконец Квинт, как будто это он наговорил лишнего, – что ты не… некрасивая .

Я издаю неопределенный звук – то ли смех, то ли кашель. Осмеливаюсь поднять на него взгляд, но тут же отворачиваюсь.

– Во-первых, двойные отрицания грамматически неприемлемы [58] Речь идет об английском языке. .

Он стонет:

– Не могу с тобой тягаться.

– Во-вторых, – продолжаю я, пропустив его слова мимо ушей, – я не напрашивалась на комплимент. Но… спасибо! Ты действительно так думаешь?

– Я это знаю. – Он откашливается, и я чувствую, что ему, возможно, так же неловко от этого разговора, как и мне. – Но я хочу сказать другое. Я никогда раньше не видел тебя сомневающейся в себе. И я не шучу. Ты… – Он замолкает.

Я энергично качаю головой.

– Можешь не продолжать. Не пойми меня неправильно. Дело не в том, что я считаю себя уродиной и все такое, но… в окружении девчонок, которые все лето щеголяют в обрезанных шортах и бикини? Я знаю, что выгляжу не так .

Квинт издает какой-то жужжащий звук, и я не могу сказать, согласен он со мной или нет. Когда он снова открывает рот, я ожидаю повторения того же полу-комплимента: « Ты не некрасивая ». И да, все мое тело до сих пор горит от этих слов. Но вместо этого он произносит кое-что во сто раз более важное. То, что, по-моему, мне никто никогда раньше не говорил.

– Как бы то ни было, я думаю, что ты очень интересная. По крайней мере, когда не критикуешь все, что я говорю или делаю. – На его щеках появляются ямочки. – Вообще-то, этим летом мне было с тобой очень интересно.

Мы смотрим друг на друга в свете фонарика, за окном моросит дождь. У меня перехватывает горло. Я с удивлением обнаруживаю, что глаза у меня на мокром месте, и надеюсь, что в этой полутьме Квинт ничего не заметит. Он не может знать – да откуда? – как приятно слышать эти слова, тем более понимая, что они искренние.

– И еще… – Квинт громко откашливается и скрещивает лодыжки. – У меня огромные брови.

Я фыркаю и зажимаю ладонью рот.

– Что?

– Да-да. На случай, если ты не заметила. – Он наклоняется ко мне и показывает на одну бровь. – Можешь придвинуться ближе, если хочешь убедиться.

– Хм. Спасибо, я их видела.

– Ну, да, как же иначе. Все их видели. Даже марсиане.

Я смеюсь:

– Квинт…

– Нет, не пытайся убедить меня, что они не так уж плохи. У меня есть зеркало. Я знаю правду. – Он театрально вздыхает и прислоняется спиной к шкафу. – Когда я был маленьким, однажды попросил маму помочь мне их выщипать.

– Шутишь.

– Серьезно. Она отказалась. Наговорила мне всякой чепухи, как все мамаши, типа «ты хорош таким, какой есть». Поэтому я прокрался в ее ванную, взял пинцет и выдрал один волосок. Всего один! Было так больно, что я заплакал . Не понимаю, зачем девчонки так себя истязают?

– Я часто задаюсь тем же вопросом.

– Как бы то ни было, я не смог заставить себя выщипнуть хотя бы еще один волосок, отчего расплакался еще сильнее , а потом мама нашла меня и отругала, типа, что, черт возьми, с тобой не так? Это же просто брови! Но беда в том, что из-за них я выгляжу каким-то злым. Мне казалось, все подумают, что я какой-то хулиган, и никто не будет со мной дружить.

Мое сердце сжимается от сочувствия.

– Когда я признался в этом маме, она сказала, что все, что мне нужно, это улыбаться. Потому что ты не можешь выглядеть злым, когда улыбаешься. – Уголки его губ поднимаются, но в его улыбке сквозит грусть, когда он вспоминает эту историю. – В общем, я прислушался к ее словам. И с тех пор стараюсь быть таким… ну, знаешь… парнем, который всегда улыбается. Во всяком случае, это лучше, чем быть парнем со злыми бровями.

Он слегка самокритично усмехается.

А я чувствую себя круглой идиоткой, вспоминая, как потешалась над его бровями в караоке в начале лета.

Не представляю, что заставило меня говорить такие ужасные вещи. Мне нравятся его брови. Мне нравится, что они такие выразительные. Нравится, как они подрагивают, когда он поддразнивает меня. Как он хмурится, когда сердится. Хотя его брови нравятся гораздо меньше, когда он сердится на меня.

Я хочу сказать ему это, но слова застревают в пересохшем горле.

– В любом случае, – говорит Квинт, – я думаю, что все мы чего-то стесняемся в себе.

– Наверное. – Мой голос еле слышен.

Он встречается со мной глазами. И секунду – час – вечность, – никто из нас не отводит взгляда. На его лице кривая полуулыбка. Мой мозг трепещет, и я чувствую себя подвешенной, бездыханной, пойманной в ловушку.

Он переводит взгляд на мои губы. Внутри все сжимается. Расстояние между нами кажется милей.

Квинт делает вдох, и я не могу пошевелиться, ожидая, что он заговорит, назовет мое имя, скажет хоть что-нибудь …

Но, когда он заговаривает, его голос звучит резко, даже дерзко. Нервно.

– Может, сменим тему? Гала? Биология? Школьные экскурсии… или еще что-нибудь?

Я облизываю губы. Это действительно безопаснее, и совершенно очевидно, что никто из нас в ближайшее время не заснет.

– Нам все еще нужно придумать наш главный приз, – предлагаю я.

– Хорошо. Правильно. Что-то бесценное, но то, что мы можем себе позволить.

Мы устраиваем мозговой штурм. Квинт подбрасывает несколько идей: Ари могла бы написать персональную песню? Или победитель может пригласить кого-то из своих самых близких друзей на следующий праздник освобождения животных, устроив что-то вроде приватной вечеринки? Все идеи хорошие, осуществимые, но ни одна не попадает в яблочко…

Я оглядываю комнату, надеясь, что меня посетит вдохновение. И вдруг мое внимание приковывает фотография морской черепахи, опутанной сетями и всяким мусором.

Я ахаю:

– Квинт!

– Что?

Я вскакиваю на ноги, придерживая одеяло на талии, и пересекаю комнату.

– Вот! Твои фотографии!

Он тоже поднимается, но с меньшим энтузиазмом.

– Мои фотографии?

– Да! Что, если мы выпустим лимитированную серию фотографий некоторых пациентов нашего Центра? Ты мог бы подписать и пронумеровать каждую. Они такие красивые и так замечательно отражают все, чем занимается Центр. Да их с руками оторвут!

– Ерунда, Прю. Хотя это довольно мило с твоей стороны.

Несмотря на его шутливый тон, я вижу, что он смущен похвалой.

– Но нет, это не подходит. Они слишком грустные. Никому не нужен такой подарок.

Я задумываюсь.

– Да, они грустные. Как и многие великие произведения искусства. Но эти фотографии… они пробуждают чувства, понимаешь? Ты запечатлеваешь эти мгновения, эти эмоции… – Я прижимаю руку к сердцу, вспоминая, как у меня перехватило дыхание, когда я впервые увидела этих животных.