Даниэль Зеа Рэй - Егерь

– Он мертв? – спросил Стефан, цепляясь за стол.

– Да.

– Хорошо, – он закивал, как кукла-марионетка. – Хорошо!

– Иди домой, Император. Проспись.

– Я пойду, – он вновь закивал. – Пойду… Просплюсь…

– Спокойной ночи, – Роден заперла за ним дверь и присела на пол в прихожей.

Она знала, что это сделал Мэйфилд. Знала, но никогда не расскажет об этом Одеялку. Он мертв. А ей с этим жить дальше.

Глаза Роден стали влажными, и она поспешила смахнуть слезы. Жертва чужого насилия – это навсегда. Реакция близких на это насилие – разная. Кто-то напивается от бессилия, как например, Император… Кто-то прячется за ширмой, стараясь никогда не обсуждать эту тему, как, например, ее мать. Никому не понять, через что они прошли. Никому и никогда.

Стефан вернулся в квартиру глубоко за полночь. Открыл дверь, побрел в обуви в спальню. Зацепился за ковер и едва не рухнул на пол. Хорошо, что везде его возил поверенный… Так крепко он не набирался со дня своей помолвки…

Кровать, на которой должна была спать Сафелия, оказалась пуста.

– Сафелия? – позвал ее Стефан в тишине. – Сафелия? Сафелия, твою мать!!!

Вопреки ожиданиям Роден, Темный вернулся только на следующий день. Во время его отсутствия Роден пыталась работать над делом, но сконцентрироваться не могла. Слишком много мыслей роилось в голове. Не следовало спать с ним. Вообще не следовало провоцировать его на какие-то личные отношения. Теперь ей тяжело совладать с собой. Все это – вполне объяснимо. Семь лет одиночества сделали свое дело. Попытка завязать отношения с мужчиной потерпела грандиозный провал. Если сам не можешь принять свое тело, как можно ожидать от кого-то, что он его примет? В этом вопросе Темный переплюнул ее по всем направлениям. Он спал с ней, потому что хотел этого. А она спала с ним, потому что… Да потому что тоже этого хотела. Роден не умела кривить душой. Что толку, если легче от этого не станет? Только вот у него свои причины и проблемы, и она пока видит лишь вершину айсберга. Остальное скрыто в его Тьме. Скрыто глубоко, очень глубоко, так что не добраться, не раскусить, если не погрузишься в эту Тьму, если не растворишься в ней. Игра не стоит свеч. Пора давать задний ход.

– Ты снял проститутку и кувыркался с ней всю ночь? – громко спросила она, стоя на лестнице в его доме.

Зафир разулся и бросил плащ на комод.

– А если и так? Это что-то изменит для тебя?

Роден покрылась молниями с головы до пят. Ярость в ее взгляде можно было сравнить с пламенем напалма, жгущего все на своем пути. Да как он смеет! Что возомнил о себе?

– Дом мой не разнеси, – вдохнул Зафир, поднимаясь к себе. – И кольцо на палец надень – ты все-таки моя невеста.

Она обернулась к нему и в вихре молний злобно улыбнулась.

– Как скажешь, любимый.

Он замер. Внутри что-то перевернулось. Одно слово, высказанное со злостью, с ненавистью, но все же ее устами – и был он готов словно мальчишка бежать за ней следом и внимать, внимать, внимать…

– Больше никогда не называй меня так, – произнес Зафир.

– Как скажешь, любимый, – процедила Роден и направилась вниз.

– Вы с братом слишком похожи! – бросил он ей вслед.

Роден остановилась у подножия лестницы. Раскусил? Но что же… Значит, раскусил…

– Как скажешь, любимый, – произнесла она и направилась на кухню.

Зафир принял душ и переоделся. Спать не хотелось, хотя он и отключился на несколько часов в офисе бюро. Пора было обедать. Приготовить что-нибудь? Заказать еду? Или выйти из этого дома, из этой клетки и побыть среди людей? Пусть в голографической маске, но все же среди обычных людей. Взять ее с собой? Зачем? Чтобы предоставить шанс стать еще ближе, чем она уже есть сейчас? Путь саморазрушения манил как никогда. Теперь он стал по-настоящему привлекательным. Не нужно выбирать способ и место. Не нужно продумывать, кто и где обнаружит его тело. У смерти те же краски, что и у оболочки Роден. Одна и та же Тьма. Но все же… Этот новый путь, который подарила ему судьба, смотрит искоса серо-зелеными глазами и улыбается краешком бирюзовых губ. В конце этого пути его все равно ждет Тьма. Но прийти к смерти, следуя за Роден, гораздо интереснее, чем взять пистолет и выстрелить себе в лоб.

Два месяца назад Зафир опустил оружие и почувствовал себя трусом. Эта трусость довлела на него тяжестью ночных кошмаров, ужасом воспоминаний, которые накрывали с головой, когда он оставался один. Во что превратилась его жизнь? В игру актера – точной копии Зафира – за которым он наблюдал из-за смотрового стекла кабинета доктора Ситен? Преданный ученик, грамотный руководитель, состоятельный щеголь, обаятельный имперский отпрыск, любящий старший брат, заботливый дядя… Насильник сидел по другую сторону смотрового стекла доктора Ситен и наблюдал за всеми ними. За тем же стеклом стояла и Роден. Но она глядела не на копии Зафира, а на него самого. Темный…

Зафира передернуло. Он вдруг понял, что если Роден узнает правду о нем, ее рука не дрогнет. Роден его убьет.

Зафир успел обойти весь дом, натыкаясь на стены и заглядывая в пустующие помещения. И вот, наконец, он оказался перед ее комнатой. Когда-то здесь спала его мать. Зачем он поселил Роден в ее комнату? Зафир хотел постучать, но вместо этого прижался лбом к двери и закрыл глаза. Матери давно нет в живых. И давно стоило бы продать этот дом со всеми его воспоминаниями… Но он не продал. Он остался гнить вместе с этими стенами.

– Роден, ты там? – позвал он.

Никто не ответил.

Зафир отстранился и постучал в дверь.

– Роден!

Внутри было подозрительно тихо. Он подергал за ручку двери. Заперто.

– Роден, твою мать, дверь открой!

Удар ногой, и Зафир оказался внутри пустой комнаты. Она ничего не взяла с собой. Ни единой вещи.

Он подошел к кровати. Долго смотрел на кольцо, лежащее на покрывале. Взял его. Сжал в кулаке. Зафир почувствовал, как Тьма накрывает его с головой. Внутри стало пусто. Как будто там было что-то до этого момента, а теперь этого чего-то больше нет.

«Ты снял проститутку и кувыркался с ней всю ночь?» «А если и так? Это что-то изменит для тебя?» «Как скажешь, любимый». «Как скажешь, любимый». «Как скажешь, любимый». Зафир прижал ладони к ушам и закричал. Стены вокруг задрожали. Стаканы, наполненные окурками, посыпались на пол. «Как скажешь, любимый».

– А если она не ушла? – зашептал внутренний голос. – Если зверь утащил ее в свое логово?

Зафир резко выпрямился и бросился к двери.

Роден докуривала елотку и смотрела на людей, проходящих мимо. Кто-то спешил на обед, кто-то домой, кто-то за покупками. Одни болтали по сети, другие держались за руки и смеялись. Дети обгоняли родителей, туристы толпились у подножия какой-то древней развалины, птицы гадили на брусчатку и попрошайничали корм у прохожих. Жизнь на этой площади кипела, а Роден наблюдала за бурлением со стороны.