Владимир Забудский - Путь к звёздам

— Вот как? — недобро прищурилась Саша. — А я-то все эти годы наивно убеждала себя в том, что ты — бесхитростная трудяга, которая погружена в работу, витает в облаках и не участвует во все этих грязных корпоративных интригах.

— Наверное, ты очень хотела себя в этом убедить, Тёрнер. И я понимаю почему. Но мы с тобой обе знаем, что реальный мир устроен иначе. Я — очевидный источник информации о тебе. Меня подвергли допросу на твой счёт ещё на стадии собеседований. Я не имела возможности утаивать что-либо или лгать, если хотела иметь шанс попасть в проект.

— Да уж, — пробормотала себе под нос Тёрнер, невесело усмехаясь. — Да я, в принципе, догадывалась. Просто решила выстроить в голове немного воздушных замков, населённых розовыми единорогами, среди которых можно было сохранить память о той Рейчел Хилл, с которой мы когда-то были так близки, что даже набили одинаковые татушки. Маленький невинный самообманчик во имя душевного спокойствия. Ты пришла специально для того, чтобы отнять у меня это?

— Есть ли смысл в таком самообмане после того, как мы полтора года наблюдали неприкрытую изнанку друг друга? — спросила Рейчел, продолжая открыто смотреть в глаза Саше. — Никогда не хотела создавать воображаемого человека взамен реального, которого люблю. Даже если этот человек изменился, даже если мы больше не близки, даже если он мне теперь враг — я бы предпочла знать об этом.

— Ты всегда была смелее меня, — признала Саша, стараясь за твёрдостью в голосе скрыть боль. — Как я теперь понимаю — даже в тот момент, когда смелость понадобилась для того, чтобы переступить через наше прошлое во имя своего будущего.

Она не хотела, чтобы это прозвучало настолько обвиняюще и жестоко. Хотя, с другой стороны — хотела. Но Рейчел стойко выдержала этот удар, не выходя из равновесия.

— Я ни через что не переступала, Саша, — покачала головой она. — Не надо выдумывать ни ангельскую, ни демоническую версию меня. Вот она — я, настоящая. Готовая рассказать тебе правду и принять твою реакцию на неё, какой бы она ни была.

— Какую «правду»?

— Ещё тогда, в 2120-ом, мне задавали много вопросов о тебе. И я ответила честно на каждый из них. Я сделала это потому, что очень хотела стать частью проекта. Та ведь знаешь, космос — это всё, чем я живу. Как и ты. И я через многое готова была переступить, чтобы моя мечта об участии в дальней космической экспедиции сбылась. Как и ты. Но мне не пришлось разрываться между моей мечтой и тобой. Все мои ответы были в твою пользу. Я отзывалась о тебе лишь как о человеке, о котором я очень высокого мнения. И хоть мне было неприятно выдавать незнакомым и враждебно настроенным к тебе людям то сокровенное и личное, что я бы предпочла навсегда оставить между нами — я верила, и продолжаю верить, что ни одно моё слово тебе не навредило.

— Рейчел, — вздохнула Саша, которую всё сильнее захлёстывали всплывшие из глубин души чувства, особенно — после того, как они, наверное, во второй раз за всю их жизнь, перешли с фамилий на имена. — Мне жаль, что тебя втянули в эту игру.

— Никто меня ни во что не втягивал. Я здесь потому, что хочу здесь быть.

— Ах, вот как? А я боялась и всеми силами избегала этого разговора все эти пять лет. Все эти годы пыталась убедить себя, что могу воспринимать твою работу на «Star Bridge» как нечто будничное, не влияющее на наше отношение друг к другу, или хотя бы на память о том, кем мы когда-то были друг другу. Но раз ты сама этого хочешь — я скажу всё как есть.

— Иначе меня бы здесь не было, — оставаясь спокойной перед лицом ощутимо надвигающейся бури, ответила Рейчел.

— После Марса мы с тобой стали как сёстры. Наверное, как сёстры-близняшки. У меня есть близкие друзья, которыми я дорожу и которым доверяю. Но такого, как пережили мы с тобой — я не переживала больше ни с кем. Ты сама знаешь, что такое эта чёртова нейроспарка. Что такое вариться в сырых необработанных мыслях друг друга. Когда стирается грань между своими и чужими страхами, мечтами, воспоминаниями. Когда становится невозможно лгать, скрывать или приукрашивать. Может быть лишь два финала: либо ты возненавидишь своего напарника, либо — полюбишь, и он навсегда станет частью тебя. Такое — не стирается из памяти. И это делает меня очень чувствительной ко всему, что ты говоришь и делаешь. Более чувствительной, чем мне самой бы хотелось.

Удивительно, но впервые оформить в виде слов и произнести вслух то, что Саша очень давно чувствовала, оказалась сложно и больно. Но это была полезная, очищающая боль, после которой на душе стало легче.

— Я это знаю, Саша, — ответила Рейчел.

И по её глазам было видно — она действительно знает.

— Да, мне больно из-за того, что ты сделала такой выбор, — продолжила Саша. — Ведь это означает одно из двух. Либо ты считаешь меня лгуньей, и не веришь моим словам о том, что эти люди, на которых ты работаешь, сделали со мной и моими близкими. Либо, что ещё хуже — ты веришь мне, но всё равно работаешь на людей, которые были намерены пытать и убить меня, и непременно сделали бы это, если бы им не помешал случай. И тот, и другой вариант — входит в огромный диссонанс с тем, что я всегда о тебе думала. Задевает меня до открытых рваных ран, которые не залечит никакой подорожник. Это так. И ты это сама прекрасно знаешь! Ведь ты, Рейчел, знаешь меня лучше всех на этой чёртовой Земле! Так что, чёрт возьми, ты ещё хочешь от меня услышать?! И зачем вообще понадобился этот чёртов разговор?!

На фоне всё сильнее распаляющейся Саши её собеседница оставалась удивительно спокойной. Это всегда удавалось Хилл лучше — сохранять самообладание. Неудивительно для человека, выросшего в милитаризованной семье, где не принято было открыто выражать чувства даже между близкими. Лишь тот, кто очень хорошо знал Рейчел, мог приметить на её лице признаки волнения.

— Я рада, что ты высказала всё это, Саша, — наконец ответила она. — Рада, что могу смотреть тебе в глаза и видеть в них, что ты говоришь всё это искренне.

— А вот я что-то ни хрена не пойму, что в этом такого радостного.

— Чутьё всегда подсказывало мне, что с тобой всё не так, как кажется многим у нас в проекте. Аналитики привыкли доверять оценкам, которые делают искины. Так было и в отношении тебя. Но человеческая личность — нечто гораздо более сложное, чем пара-тройка математических формул. Искины часто ошибаются в отношении людей. А также — предоставляют, наряду с основной, целый ряд менее вероятных альтернативных оценок, которые люди обычно игнорируют.

— О чём ты вообще толкуешь, Хилл? — нахмурилась Тёрнер.

— Все эти годы я пыталась донести до коллег, что их предубеждение в отношении тебя — ошибочно. Однако меня не желали слушать. Во-первых, считали по отношении к тебе предвзятой. А во-вторых — слишком сильна была накопившаяся к тебе неприязнь после стольких лет, на протяжении которых мы лили друг на друга грязь. Чем сильнее маховик ненависти раскручивается, тем сложнее его остановить.