Франсуа Баранже - Спаситель мира [litres]

Поскольку мне казалось недопустимым, чтобы кто-то взял на себя подобный риск просто из послушания учителю, я не пожалел времени на подробные объяснения всех деталей предстоящей операции. Уз’ка поспешил заверить, что Тан’хем, разумеется, предупредил его об опасности и предоставил самому решать, заменит он его или нет. И ученик без малейших колебаний согласился.

Проинформировав команду о замене нашего средства вторжения, я показал Уз’ке, как устроиться в кресле, и следующий час мы объясняли ему, чего от него ждем. Собственно, потребовалось даже меньше часа, чтобы он потренировался на имитации Инфокосма. Как я и подозревал, вопреки утверждениям старого упрямца, любой мудрец мог научиться так же быстро, как сам Тан’хем. Около половины пятого мы уже по-настоящему подключились к Нод-2, и я начал пультовать «верхом» на Уз’ке.

Мы поднялись вдоль центрального дерева до границ кроны, обычно запретной для бесшипников. На самом верху по равнинам невероятной кривизны во всех направлениях простирались поля засекреченных данных, размеченные кое-где серыми марионетками допущенных пультовиков. Мы, не привлекая ни малейшего внимания, стрелой проносились над ними; с их точки зрения, если пультовик не вызывает сигнала тревоги, значит он имеет право здесь находиться. И точка. Я попросил атамида оттолкнуться посильнее, чтобы мы могли взмыть вверх, в темные закоулки вершин.

Прямо позади меня, в Котелке, я слышал, как убыстрилось дыхание Уз’ки. Само по себе это не вызывало тревоги: несмотря на обволакивающий его дымок ук’тиса, когда я к нему обращался, он отвечал совершенно сознательно.

Военные зоны высокого уровня защиты выглядели по-прежнему устрашающе. Это были колоссальные черные массы, отливающие радужными бликами, и только покрывающая всю поверхность полупрозрачная сеть позволяла не путать их с огромными глыбами обсидиана. Их вид не просто выражал угрозу. В сущности, они сочились угрозой.

Они насчитывались десятками по всему верхнему ярусу инфокосмического дерева. К счастью, мы располагали точной топографией их секторов, что позволяло безошибочно определить зону секретных переговоров. Когда мы оказались перед ней, я в последний раз спросил Уз’ку, не хочет ли он отказаться. Вместо ответа тот без всякого колебания одним толчком направил нас в защитную оболочку.

Я вскрикнул от ужаса. Это было как нырнуть головой вперед в бурлящую нефтяную лужу. Мой крик еще не смолк, как мы очутились по другую сторону.

Две секунды спустя на нас набросились церберы.

Защитные боты черных зон всегда напоминали мне покрытые подвижными иглами сверкающие оригами. Их абстрактные контуры постоянно менялись в ритме производимых ими динамичных перенастроек. Их вряд ли задумывали, чтобы внушать страх, но они вполне могли вогнать в ужас любого, кто привлек их внимание. А именно это мы только что и сделали.

Мы не вызвали сигнала тревоги, пересекая границу черной зоны, поэтому церберы не атаковали нас, так что гипотеза Тан’хема пока вроде бы подтверждалась. Однако охранные боты явно идентифицировали нас как чужаков, потому что ринулись на нас и теперь окружали со всех сторон, не давая двинуться. У меня было отчетливое чувство, что в данный момент их аналитические функции пытаются нас классифицировать. Времени у нас оставалось, скорее всего, совсем мало, так что следовало поторапливаться.

Мы снова осторожно двинулись в путь, опасаясь соприкосновения с церберами, которые перекрывали нам дорогу. Однако те неохотно, но расступились. Они еще не определили нас как врагов. Не теряя ни секунды, я попросил Уз’ку ускориться и, в надежде сбить со следа свору преследователей, направил его между содержащими стандартные волокна данных распределительными кубами, но боты ни на шаг не отставали от нас.

У меня появилось дурное предчувствие. Архивы тахи-переговоров оказались куда обширнее, чем мы себе представляли, а церберы подступали все ближе. Светлые линии проходов, разделяющих гигантские кубы, мелькали все быстрее, а я до сих пор не определил, в котором из них могли содержаться нужные нам данные. В Котелке наша команда хакеров надрывалась, запуская самые разные подпрограммы, созданные специально для этой операции, но безрезультатно.

Защитные боты теснились вокруг нас, их становилось все больше, а их активность все возрастала. Внезапно я понял, что они делают. Они анализировали наше поведение . Хотя их запросы положенной идентификации раз за разом не получали ответа, мембрана не подняла тревогу при нашем появлении. Столкнувшись с таким противоречием, они, скорее всего, вызвали штатного пультовика, чтобы тот на месте провел формальную идентификацию. В ожидании его прибытия их аналитические программы наблюдали и изучали; я понял, что по нашему поведению они очень скоро поймут, что мы нежелательные визитеры. Времени оставалось всего ничего.

Риск становился слишком велик. Пора было все отменять.

Я уже хотел крикнуть, чтобы Уз’ку отключили, когда кто-то из наших дрожащим голосом сообщил, что удалось локализовать нужный сектор памяти и он уже начал просматривать учетные записи. Я заорал, что слишком поздно, нас нужно немедленно отсоединять, но атамидский мудрец настаивал на продолжении. Он не хотел, чтобы все усилия пропали впустую. Охваченный внезапной паникой, я запустил срочную процедуру: полную перекачку этого сектора памяти непосредственно в нашу базу данных, отчего немедленно зазвенели все системы безопасности Инфокосма.

Но они уже были не нужны. В тот же момент церберы кинулись на нас.

Мой экран почернел. Я оттолкнул в сторону командные шары и со всей энергией отчаяния кинулся к креслу Уз’ки, чтобы прежде, чем пройдет смертельный сигнал, содрать с него щупы. К несчастью, атамид уже бился в жестоких конвульсиях, а изо рта у него шла белая пена.

Спустя десять секунд он был мертв.

Любому тяжело подвергнуть себя переоценке. А когда к подобному пересмотру ваших представлений приводит не длительное самокопание, а внезапная смена обстоятельств, это еще хуже. А уж когда последствия ваших действий стоят кому-то жизни, это просто ужасно.

Я не генерал. Я не выковал в себе того холодного безразличия, которое позволяет, не дрогнув, посылать людей на смерть во имя некой необходимости – другими словами, действовать «на войне как на войне». Я всегда жил с мыслью, что причинить смерть кому бы то ни было совершенно непростительно.

Я всего лишь специалист по биоинформатике. Самый агрессивный жест, какой я себе в жизни позволил, – однажды легонько стукнул кретина, который толкнул мою сестру в очереди. Кстати, этот порыв отваги стоил мне здоровенного фингала под глазом.