Франсуа Баранже - Спаситель мира [litres]

« – Ваше святейшество, это не…

– Молчите! Просто слушайте, что вам говорят. Учитывая, что Петр вышел из-под контроля, я вынужден сегодня же сместить его и назначить вас на его место. Вашим первым распоряжением как Praetor peregrini будет помещение Пустынника под домашний арест на несколько недель, после чего за государственную измену вы бросите его в камеру. А пока проведите против него кампанию по дискредитации и шельмованию, из тех, какие вы умеете организовывать, чтобы войска привыкли видеть в нем предателя.

– Все будет так, как вы пожелаете, ваше святейшество» .

Крики на равнине усилились и стали оглушительными. Повсюду люди орали от ярости и проклинали тех, кто их обманул. Они поднимали кулаки, потрясали оружием, направляя его вверх, к папе и претору, в их сторону даже неслись выстрелы из Т-фарад, словно в надежде поразить их изображение, прежде чем заряд уйдет в небеса.

« … Затем я хочу, чтобы вы занялись Волкмаром. Теперь, когда он выполнил свою миссию, один только Бог знает, какие еще проблемы он может нам создать.

– Кстати, ваше святейшество, я должен сообщить вам, что он исчез прошлой ночью, сразу после того, как подменил реликвии центаврийского Христа нашими.

– Исчез? Какая неприятность. Имеется ли у вас какое-либо объяснение?

– Пока нет, ваше святейшество. Подозреваю, что здесь не обошлось без Танкреда Тарентского. Как бы то ни было, сам факт, что Волкмар до сих пор не вернулся, заставляет меня думать, что на данный момент он уже мертв. По моему скромному мнению, принимая во внимание, что он выполнил свою миссию, его исчезновение не должно нас особо тревожить. Я бы даже расценил его как своего рода удачное стечение обстоятельств.

– Если он действительно мертв, то это, конечно, нам только на руку. Однако кто знает, что он мог рассказать перед смертью?»

В то мгновение, когда Льето узнал Клоринду, он понял, какая трагедия здесь разыгралась.

Он был потрясен. Потрясен из простого сострадания лучшему другу, но еще и потому, что эта сцена напомнила ему другую, очень похожую, – когда Танкред и Энгельберт нашли его самого в центральных прачечных «Святого Михаила» стоящим на коленях перед трупом Вивианы.

Та картина была слишком живой, воспоминание слишком болезненным. Льето рухнул на колени рядом с Танкредом и заплакал вместе с ним.

« … Вы получили приказы, – заключил Урбан IX. – Мы еще можем спасти эту операцию от полного провала, если вы окажетесь на высоте. Главное сейчас – убрать последних свидетелей катастрофического открытия миссионеров. Убедитесь, что Волкмара больше нет, а затем займитесь капитаном Ковальски и его людьми, не говоря уже о нормандце, которого вы так ненавидите. Наведите порядок в этом бедламе и, главное, не разочаруйте меня, Роберт де Монтгомери! Не разочаруйте меня так, как разочаровал Петр…»

15:43

Увидев и услышав эту невероятную голограмму, что развернулась над Новым Иерусалимом, Боэмунд Тарентский понял, что пришло время действовать.

Два с половиной часа назад, отказавшись идти в бой, он знал, что принимает решение, чреватое тяжелыми последствиями – как для него самого, так и для его людей. Однако бывают моменты, когда осторожность становится неуместной, когда разум должен уступить место моральному долгу. Полководец нормандцев Южной Италии и Сицилии не смог решиться принять участие в заключительном сражении неправедной войны и еще менее того – рискнуть встретиться с собственным племянником в разгар боя.

Подразделение полиции в полном составе под командованием трех офицеров прибыло, чтобы принудить его повести свои войска в бой и подчиниться приказам. Он отказался. Офицеры грозили ему всеми возможными карами, которым только может подвергнуться сеньор в подобной ситуации, но Боэмунду было в высшей степени плевать на кары. Никто не мог его заставить – ни его, ни семьдесят пять тысяч подчиненных ему солдат – спуститься на равнину, покинув гигантский лагерь крестоносцев. Никто не мог его заставить – ни его самого, ни семьдесят пять тысяч его солдат – подчиняться недостойным приказам. Растерянные военные полицейские мучительно лепетали новые угрозы, когда над ними, залив все плато ирреальным светом, возникли два исполинских призрака.

И теперь, остолбенев, как и все остальные солдаты, они стояли, разинув рты, глядя вверх и слушая этот ужасающий диалог между двумя своими верховными правителями.

К концу записи Боэмунду понадобилось всего несколько мгновений, чтобы принять решение. Он без промедления взял под свое начало троих офицеров военной полиции, и те, слишком ошеломленные, чтобы протестовать, безропотно согласились встать под его знамена.

Затем князь Тарентский отдал несколько распоряжений адъютантам и, не теряя ни минуты, в сопровождении военной полиции и двухсот нормандских солдат направился к зданию Генштаба.

В контрольной башне, вернее, на площади перед ней, где коммандос из сил специального назначения явно решили проявить неизменную верность претору, произошло несколько стычек; однако импровизированный батальон Боэмунда сумел без особых трудностей завладеть почти пустым Генштабом. Стремительным шагом проходя по этим местам, где он перенес столько унижений за последние недели, Боэмунд ощущал, как его тело дрожит от недоброй радости воина, готового перейти к действиям.

Оказавшись в зале тактического управления, он отметил, что несколько десятков офицеров, которые обычно контролировали со своих пультов военные операции, сгрудились в одном конце зала, подальше от обломков разбитой крыши. Едва заметив его, они поспешно расступились, открыв предмет своего внимания.

Перед пультом связи со «Святым Михаилом», вопя и жестикулируя, как помешанный, стоял герцог Нормандский:

– Вы не понимаете, что вам говорят? Вы должны выжечь эту равнину, всю равнину, слышите? Приказ исходит от самого папы! Нанесите удар! Нанесите удар, черт вас подери! Призовите весь гнев архангела на этих трусов, которые прекратили сражаться, и на ползучих тараканов, стоящих против них! Нанесите ваши хреновы орбитальные глобальные удары, чтобы покончить с этим раз и навсегда!

На экране перед ним висело изображение Гуго де Вермандуа, капитана «Святого Михаила», с замкнутым лицом, мрачно сведенными бровями и неуступчиво поджатыми губами. Он категорически отказывался повиноваться.

Вне себя от бешенства, Роберт де Монтгомери так склонился вперед, выкрикивая угрозы, что его лицо практически касалось лица Гуго на видеопанели:

– Да подчинитесь ли вы наконец, проклятый содомит! Или мне придется самому подняться на эту гнилую посудину, капитаном которой вы себя мните, чтобы заставить выполнять приказы Урбана? Немедленно нанесите орбитальные удары, или вы закончите свои дни в нейрокарательной камере для педерастов! Я… Я обещаю вам, что…