Питер Уоттс - Революция в стоп-кадрах [сборник litres]

Но мы отправились не туда. Мы нырнули глубже, летели с бешеной скоростью по безвоздушным туннелям с ребрами сверхпроводников, и я наполовину ослепла, и мне это совсем не нравилось.

Нет, иногда, конечно, ты отрубал линк: когда спал, когда сидел в каюте, занимался сексом, играл или странствовал. Отключался, когда не хотел отвлекаться на автономные мелодии и ритмы огромного каменного зверя, в котором мы жили.

Но не на смене. Не в открытом пространстве. Безоружные глаза ни черта не видят, только образы без всяких пояснений. Я чувствовала себя искалеченной; как будто могу куда-нибудь повернуть и заблудиться навсегда. Забыть имена людей, которых знала всю свою жизнь. Посмотреть на самый обыкновенный предмет и даже не понять, что это такое торчит передо мной.

А самое главное, эта добровольная слепота даже не дала нам приватности; у Шимпа датчики торчали и в этой капсуле, и в любой другой. От мелкого бунта Лиан он лишился разве что парочки и так избыточных видов от первого лица.

Наверное, дело было в принципе.

Мы уже сбрасывали скорость, наши тела невидимо тянуло вперед, так как капсула пристыковалась глубоко в тяжелой зоне. Лиан постучала по виску, и ее глаза замерцали от мечущихся саккад, которые говорили, что она онлайн. Я загрузила собственный линк, стараясь не так сильно радоваться при виде знакомого сада пробудившихся иконок. Здесь они все равно долго не протянут.

В этом был весь смысл.

В тяжелой зоне вес увеличивается процентов на тридцать. Жить можно – вся приливная хренотень шла дальше, рядом с ядром, где скачок от тринадцати «же» до трехсот происходит всего за два километра, – но неприятно. До нашей цели было всего-то метров пятьдесят по коридору, но, когда мы добрались, казалось, прошли вдвое больше. А может, дело было в другом, иная сила инерции тянула нас к полу. Может, наше путешествие подошло к концу, с отговорками покончено, а мы просто не хотели нарушать тишину.

Палуба тут слегка шла под уклон и походила на стальной пляж: там, где плескалась бы вода, виднелась широкая подвальная дверь, цель нашего путешествия. Название этого места было вытеснено прямо в сплаве. А еще, благодаря пробудившемуся линку, висело прямо в воздухе, где-то в виртуальном метре от меня:

Доступ к лесу – 17Т

Люк плавно исчез в переборке при нашем приближении. Его направляющие не жаловались. Ни скрипа, ни скрежета. Как будто его установили вчера, как будто он не ждал, застыв, десять тысяч лет еще одного шанса подвигаться. Люк распахнулся как пасть, и внутри нас ждал мрак.

Лиан повернулась, разрушив хрупкую тишину:

– После тебя.

Мы вошли.

Забудь все, что когда-нибудь слышал о лесах «Эри».

Гены, подрихтованные для максимальной бифуркации. Тусклые округлые плоды, мерцающие от светящихся бактерий, их нуклеиновая кислота закована в смирительную рубашку из серных связей и вторичных петель для предотвращения мутаций. Большие вогнутые листья, черные, как тепловая смерть, изгибаются вокруг этих микробных ночников, подобно ладоням, защищающим пламя свечи. Слабые синие солнца разбросаны тут и там – одни всего метр в диаметре, другие – десять, а то и больше – пульсируя от собственной биолюминесцентности. Слепые и глупые боты-садовники с тараканьими мозгами вынюхивают путь среди веток, роботы даже не в сети, они просто массово фабрикуются и отправляются перерабатывать углерод и соскребать питательные вещества с мертвого камня. Канализация собирает наши замороженные насухо отходы и распределяет их по голодным корешкам. Все трюки, благодаря которым целую экосистему впихнули в пару десятков пещер, замедлили так, чтобы она просуществовала вечно: закупоренная биосфера при обычном уровне метаболизма не смогла бы обеспечить и дюжину человек, но дает жизнь тридцати тысячам, конечно, пока мы дышим только каждые десять лет или вроде того.

Так вот: забудь обо всем этом.

Просто посмотри и сразу поймешь, что они сделали на самом деле. Они построили леса из кровеносных сосудов зарезанных гигантов; слили оттуда кровь, а вместо нее закачали смолу. Прогнали эту сверкающую черную грязь через сердце, аорту, по ветвящимся артериям, венам и бесконечным рекурсивным капиллярным руслам, которые соединяли одно с другим. После того как конструкция застыла, они выжгли мясо вокруг нее лазерами и ацетиленом. Потом взяли то, что осталось, – обсидиановые нервные сплетения, ветви, кости – разломали все на куски и вставили туда, куда те подходили: не только в огромные клубящиеся туманом пещеры, такие большие, что другой стены не разглядеть, но и в скромные гротики едва семидесяти метров от края до края.

А потом все украсили голубенькими рождественскими огоньками.

Они назвали это лесом, так как система непрерывна: каждый отсек соединен с другими трубами и туннелями, пробуренными в скале, все нанизано на одну нить во имя «системной интеграции» и «полной взаимосвязи». Понимаешь, главное – это стабильность. Столь эпическая миссия не может позволить себе сложить все жизнеобеспечивающие яйца в одну корзину, но одновременно нельзя дать карманным экосистемам пуститься во все тяжкие в поисках эгоистичного равновесия. Потому все связано. У нас достаточно протока, чтобы все работало на одной волне – пусть каждый туннель и оснащен затвором. В конце концов, всегда лучше мгновенно изолировать одну рощу от другой, на случай если какой-нибудь катаклизм расколет «Эриофору» на куски.

Мне об этом известно лучше многих. Одна из моих специальностей как раз системы жизнеобеспечения.

Я всегда считала наши леса… убежищем своего рода. В них мы с Каем всегда проясняли наши разногласия. Да и для секса там приятная атмосфера. Тепло, мрак, мягкое свечение от бактерий в сосудах. Воздух пахнет жизнью, а не камнем и металлом.

17Т был темнее и хаотичнее остальных. Косая Поляна, так мы его называли. (Ну, почти все; Кай из-за чувствительности внутреннего уха предпочитал прозвище «Тошнотная долина», но даже его тут особо не штормило, если только он не забирался ближе к внешнему периметру, где гравитацию размазывало прямо под ногами.) Люк закрылся за спиной, на секунду нас поглотил мрак; вскоре он сменился тусклыми сумерками, когда глаза привыкли к аналюцифериновым созвездиям, мерцавшим со всех сторон. Мы стояли на узком мостике, вдыхая полной грудью в полуметре над твердой породой, выстланной тонким слоем почвы.

Мы последовали по мостику. МИН начал мерцать.

Помост раздвоился. Я кивнула направо и сказала:

– Сюда.

Через пару метров на проверку закрыла глаза, но лишь на мгновение засомневалась, где же сейчас находится низ.

Сверкающие черные сетки сияли желатиновыми глазами, торчащими на каждом перекрестье. Толстые волокнистые стволы дугой изгибались по своду, подобно огромным обугленным ребрам. Они чуть клонились вперед, словно их пригибал ветер.