Франсуа Баранже - Dominium Mundi. Властитель мира [litres]

– Но… я никоим образом не утверждал, что этот миф правдив, – пролепетал Гуго, смущенный внезапным приступом раздражения Pгаеtor peregrini . – Я только искал возможное объяснение странному поведению племянника Боэмунда.

Годфруа де Бульонский молчал с непроницаемым лицом, наблюдая за внезапной стычкой двух членов Совета. Он не упустил ни одной детали того, как отреагировал Петр Пустынник на упоминание о «мифе».

– Хотя эта сказочка для умственно отсталых не содержит ни грана правды, – заключил Петр холодным и решительным тоном, – в войсках о ней слишком много разговоров. Совершенно очевидно, что это дело рук группы диссидентов, которые подрывают дисциплину на борту, подпольно издавая богохульные листовки. – Он встал, показывая, что заседание закончено. – Все это слишком затянулось! Давно пора положить конец действиям всяких ренегатов, причем самым убедительным образом для тех, кому придет в голову прийти им на смену. Я отдам специальные указания на этот счет военным трибуналам.

– Все, уходим, – сказал я Паскалю. – Они не придут.

– Подожди немного! Они и опаздывают всего-то на полчаса. Было бы из-за чего огород городить.

Я проглотил еду за пять минут, сидя на скамье в общественном сквере вместе с Паскалем, который, в отличие от меня, не торопился покончить со своей порцией. Конечно, он просто хотел меня задержать. Целью его маневров было не дать мне уклониться от встречи с его друзьями, которую он для меня организовал. Обеденный перерыв в Алмазе длится ровно час, так что у него еще оставалось время преуспеть в своем замысле.

Все утро, подсоединившись к Инфокосму Нод-2, где никто не мог нас услышать, мы проговорили об истории с нападением. К моему большому сожалению, я был вынужден признать, что тот образ действий, который я выбрал с самого начала с учетом своего положения бесшипника, оказался несостоятельным. Я больше не мог мириться с тем, что придется покорно все терпеть до самого возвращения. Эти псы никогда не оставят нас в покое. И кто знает, отправят ли нас обратно, когда крестовый поход закончится? Эта мысль была так ужасна, что мне приходилось постоянно бороться, чтобы она не вышибала из головы все остальное . Они должны так или иначе вернуть меня домой!

И если раньше я все время пытался отговорить Паскаля связываться с компанией недовольных, теперь ему удалось убедить меня сотрудничать с ними. Мои последние колебания исчезли, сметенные жутким желанием мести, которое охватило меня после сегодняшнего утра. Однако сейчас, когда я сидел на скамье в ожидании первого контакта с «участниками сопротивления», я чувствовал, как слабеет моя воля. Разве самым важным не было сделать все, чтобы вернуться, не бросить Гийеметту и папу на произвол судьбы?

Но если меня будут через день колошматить, живым я точно не вернусь!

– Вот они! – сказал Паскаль, проглатывая последний кусок.

К нам подошли двое. Настолько обычные мужики, что на них и внимания не обратишь. Вполне возможно, именно такими они и старались выглядеть, но я ожидал чего-то более впечатляющего. Они присели на траву в нескольких метрах от нашей скамьи, стараясь не смотреть в нашу сторону. Их грошовые конспираторские замашки чуть не заставили меня прыснуть. Но опухшее лицо Паскаля напомнило мне, что у них есть основания проявлять осторожность.

– Познакомься, это Косола́ и Санш, – сказал мне Паскаль, тоже не глядя на них. – Они из «Метатрона Отступника».

У того, кого он назвал Косола́, на лоб свисала длинная русая прядь, так что ему все время приходилось заправлять ее за ухо; у Санша были темные, постриженные ежиком волосы и заметные шрамы через все лицо. Сначала я подумал, что его тоже избили на борту, но потом спохватился: отметины были явно старые.

– Это парень, о котором ты говорил? – хрипло спросил Санш.

– Да. Он работает вместе со мной в Алмазе. Биокомпьютерщик. Его зовут Альберик.

– И он так хорош, как ты говорил?

– Да, и ты еще не все знаешь.

Я слегка раздулся от гордости, услышав такое. Паскаль никогда не говорил мне, что так высоко ценит мои способности. Но к чему лукавить, я прекрасно знал, какое впечатление обычно произвожу на других пультовиков.

– Ну что, Альберик, – спросил Санш, – ты готов к нам присоединиться?

– Нас здорово избили сегодня утром, и это заставило меня задуматься.

– Любой повод хорош, чтобы задуматься.

Я не понял, было ли это иронией, поэтому продолжил без комментариев:

– Но мне хотелось бы входить в дело постепенно. Я не желаю больше ничего им спускать, но пока что не собираюсь окунаться с головой. Если вы считаете, что это трусость, и не хотите терять со мной время, я прекрасно вас пойму.

Моя очередная попытка слинять, конечно же, не ускользнула от Паскаля.

– Кончай свои штучки! – оборвал он меня. – Не слушайте его, у парня талант усложнять себе жизнь. Могу вас заверить, что он готов.

Смирившись, я лишь возвел глаза к небу. Вмешался Косола.

– Напрасно беспокоишься, – не поворачивая головы, произнес он с сильным акцентом уроженца Юго-Запада. – Каждый по своему усмотрению делает что может, и мы никого не осуждаем. Если ты готов внести свой вклад, пусть самый скромный, добро пожаловать. Мы ценим любую помощь.

Я кивнул. Он говорил куда дружелюбнее Санша.

– Например, ты мог бы собирать для нас информацию. Работая в биоСтрукте, ты наверняка имеешь дело с кучей интересных сведений. Достаточно будет встречаться время от времени, чтобы ты рассказывал о том, что узнал, показалось тебе это важным или не очень. Мы сами разберемся.

– Да, это я мог бы.

– Таким образом мы познакомимся поближе, а потом, если захочешь принять более активное участие, никогда не поздно это обсудить.

Косола и правда произвел на меня хорошее впечатление.

– Решено, я в деле.

– Тогда добро пожаловать к нам, Альберик!

Они поднялись с травы.

– Косола, всего один вопрос, – бросил я.

Он остановился и на всякий случай сделал вид, что сверяется со своим мессенджером, чтобы обмануть возможную слежку.

– Почему вы так назвали вашу газету?

– Метатрон – высший из ангелов, он носитель гласа Божия.

– Значит, вы выбрали его имя, потому что он говорит только правду, да?

– Можно и так сказать. Но в основном – чтобы поиграть на нервах у ханжей!

Апартаменты Боэмунда Тарентского показались Годфруа более скромными, нежели жилища других сеньоров, хотя по сравнению с общими солдатскими каютами были просторными и относительно роскошными. Князь Тарентский считал себя прежде всего солдатом, и это чувствовалось во всем, вплоть до его вкусов в обустройстве своего жилища. Кое-какие предметы были просто взяты с армейских складов. Другие, напротив, скорее напоминали ценный средневековый антиквариат, как, например, тяжелое кресло резного дуба, в котором он сейчас сидел.