Талагаева Веда - Катриона-3217. Космическая летопись.

— Я вижу, у вас все содержится в чистоте и порядке.

Джек мысленно улыбнулся. Учитывая, что вся обстановка, мебель, часть судовых приборов, грузовое оборудование и даже роботы-стюарды и холодильные установки были абсолютно новыми, звездолет, конечно, пребывал в нереальной чистоте. Даже пыль осесть не успела.

— Да, сэр, — вежливо согласился Джек.

Он и капитан Андреас Хофман после осмотра двигательного отсека шли по круглому коридору центрального ядра, в который выходили двери жилых помещений. Новый командир «Катрионы» оказался молодым мужчиной около сорока лет, высоким, хорошо сложенным, с приятной внешностью, несомненно производившей впечатление на женщин. У него было выразительное и мужественное лицо с тонкими чертами, голубые глаза и густые русые волосы. В падавшей на широкий лоб челке виднелись светлые мелированные прядки. Синяя гражданская униформа сидела на Хофмане также хорошо, как на Джеке. Капитан смотрелся вполне представительно.

— А вот с дисциплиной, насколько мне известно, все обстоит не так идеально, — ровным тоном заметил он, — Вы человек новый и, конечно, еще не разобрались до конца. А от более информированных сотрудников я слышал, что капитан Полубояров был слишком либерален с командой. Вы, лейтенант Деверо, как бывший военный, разумеется, положительно относитесь к поддержанию дисциплины на корабле?

— Да, сэр, — опять также вежливо согласился Джек, понимая, что никаких развернутых комментариев по данному вопросу от него не требуется.

Капитан Хофман одобрительно кивнул.

— Кстати, лейтенант, — он вопросительно вскинул четко очерченные темные брови, — Вы кадровый офицер, боевой пилот, почему вы ушли из вооруженных сил? Вы ведь молоды, вам…

— Двадцать три, — подсказал Джек.

Хофман снова кивнул.

— Ведь не по состоянию здоровья? Иначе вам бы не было разрешено работать по специальности.

— Нет, сэр, не по состоянию здоровья, — Джек сделал паузу.

Разговор только что шел о дисциплине, и Джек уже представлял себе лицо нового командира, после того, как он услышит ответ.

— Так почему же? — своим безмятежным тоном продолжал допытываться капитан.

— Неисполнение приказа, — решившись, выдавил из себя Джек, стараясь, чтобы и его голос звучал спокойно, — Я отказался сам и запретил подчинявшимся мне пилотам бомбить жилые кварталы в Инубе, на Марсе.

— Но это же трибунал! — отбросив невозмутимость, удивился-таки Хофман, — Как вы избежали наказания?

— Общественное мнение было на моей стороне, — глядя под ноги, объяснил Джек, которому рассказ о прошлом не доставлял удовольствия, — Командование опасалось, что армию обвинят в агрессии против мирного населения и в преследовании тех, кто отказался следовать таким приказам. Поэтому все обошлось для меня малой кровью: мне предложили «почетную отставку» с сохранением звания, наград и летной лицензии.

— Понятно, — промолвил капитан прежним равнодушным тоном, словно Джек сообщил ему какую-то стандартную служебную информацию.

— Вот капитанская каюта, — сказал Джек несколько поспешно, радуясь, что расспросы закончились.

Они остановились перед раздвижной дверью, отличавшейся от других таких же только цифрой на табличке. Их догнал пришедший с камбуза Марко Беллини.

— Капитан, вы просили представить новый график работы хозяйственной службы, — сказал он, поравнявшись с капитаном и штурманом.

— Да, сержант, большое спасибо, — кивнул капитан Хофман и движением бровей показал Беллини на расстегнутый воротник синего рабочего комбинезона, в котором шеф-повар обычно ходил на службе.

Беллини был на полголовы выше капитана и на пятнадцать килограммов крупнее. Он смущенно потупился, точно школьник перед строгим директором и неловким движением застегнул воротник.

— Виноват, — пробормотал он и порылся в широком нагрудном кармане, — Вот новая смарт-карта для этой двери с вашим личным пин-кодом.

— Спасибо, — еще раз нейтрально-вежливо поблагодарил капитан Хофман, — Не уходите пока.

Он вставил карточку в прорезь электронного замка, и вместе с Деверо и Беллини вошел внутрь. Капитанская каюта была недавно заново обставлена. Раздвижная ширма из матового стекла прикрывала личное помещение. В служебном отсеке стоял новый письменный стол из черного зеркального пластика, привинченный к полу, как полагается, рядом вертящееся кресло с силовым полем вместо ножек, новые стеллажи для книг и документов и компьютерная система с тремя вспомогательными мониторами. В проеме между двумя квадратными иллюминаторами висела картина. Она была вставлена в тяжелую позолоченную раму, прикрыта толстым антиударным стеклом и снабжена подсветкой. Сюжетом картины, выполненной в классической живописной манере, был морской пейзаж с мчащимся по бурным волнам старинным парусником. В строгом лаконичном интерьере космического корабля картина была единственным ярким пятном. Она казалась еще одним иллюминатором, открытым в какую-то другую, наполненную живыми красками реальность. Среди оргстекла, металла и пластика надутые соленым ветром паруса выглядели до того настоящими, что даже казались неуместными.

— Что это? — глядя на картину, спросил капитан Хофман.

В его спокойном голосе проскользнуло легкое недоумение.

— Это картина, — Беллини понял, что, объясняя очевидное, сказал глупость, смутился и сбивчиво продолжил, — Она — Самсона Никитича, капитана Полубоярова. Осталась, в общем, от него. Когда звездолет высоту терял, и мы все сбрасывали за борт, ее тоже хотели скинуть. Но снять не смогли — болты больно крепко привернуты.

— Она на балансе? — спросил Хофман, продолжая смотреть на море и парусник.

— Э-э, — Беллини на секунду задумался и поспешно кивнул, — Да.

— Спишите ее, и найдите подходящие инструменты, чтобы раскрутить болты, — распорядился капитан.

— То есть снять ее? — удивленно вскинув брови, уточнил Беллини, — И с баланса, и со стенки?

— Да, пожалуйста, — кивнул Хофман.

Он обошел письменный стол и подошел к картине почти вплотную. Проведя пальцем по очертаниям корпуса судна, построенного еще из дерева, он прочел надпись на борту — «Катриона».

— Надо же! — Хофман опять выразил удивление лишь легким движением бровей, — Значит, это своего рода символ? Очень трогательно. Тогда можно повесить картину в каком-либо другом помещении. У нее очень беспокойный для глаз сюжет. Вообще классическое искусство меня всегда, — он прищурил глаза, подыскивая подходящее слово, — утомляло, можно сказать. Словом, сержант Беллини, прошу вас снять картину со стены. Я вас не тороплю, займитесь ею, когда решите основные организационные вопросы. А пока просто внесите это в ежедневник.