Генри Олди - Изгнанница Ойкумены

– Я тоже, – признался Ник. – Я был у Кейрин-хана, когда со мной связались. Мы не поощряем связь по уникому в присутствии шадруванцев. Но такой случай… Хан спросил, что произошло, и я не мог соврать. Он все равно бы узнал, раньше или позже…

– Артур больше не пойдет за Скорлупу.

– Пойдет. Сама ведь знаешь…

– Значит, он не пойдет туда без меня. Иначе его убьют.

– Вряд ли, – вздохнул Ник. Смысл слов противоречил унылому виду посла. – Если Артур не уникален, мальчику ничего не грозит. Там, где прошли двое, пройдет толпа. Хан – человек бесконечно жестокий. Его выбор средств не скован моралью. Хан – человек бесконечно практичный. Он не убивает просто так, для удовольствия. И наконец, хан – человек бесконечно изобретательный. Мы изучаем Скорлупу, он изучает нас. Ты сама говорила: мы для него – инструменты. А Скорлупа – рычаг давления на нас. Если этот рычаг ускользает из рук…

Встав, Николас Зоммерфельд посмотрел на небо.

– Он требует, чтобы мы взяли шадруванца на орбиту.

– Зачем? – не поняла Регина.

– Ну, мы же ходим за Скорлупу…

Я хотела в зоопарк, а меня не выпускали из интерната. Хотела, чтобы Линда поделилась со мной радостью, и обрела ужас. Хотела читать мысли людей, а мне ставили «Нейрам». Хотела свободы, а меня держали в подземельях Святого Выбора. Хотела любви Фомы, и получила зачет по соцадаптации. Хотела удовольствий, а не снегов Кутхи. Хотела освободить гуся, а пришлось спасать химеру. Хотела тихой жизни, и встретила «корабль-призрак». Хотела быть рядом с Ником и Артуром, и вот я рядом, но не так, как хотела.

Меня следует жалеть?

Меня не выпускали из интерната, и я, играя, никого не свела с ума. Линда обожгла меня ужасом, и я узнала, что радостью не делятся насильно. Под «Нейрамом» я научилась смирению. Святой Выбор подсказал, что у свободы есть цена. Фома подарил первую любовь, чем бы она ни закончилась. В снегах Кутхи я не позволила отцу убить себя из чувства долга. Химера дала мне двенадцать рук. «Корабль-призрак» – Артура. Ник и мальчик рядом, и какая разница, чего я хотела?

Мне должны завидовать?

Тону в двоичной системе. Задыхаюсь.

Река вышла из берегов.

Река красная, синяя, желтая. Шитая золотом, колпачная, канительная. Волны шелка и атласа, дерюги и холста. Брызги изумрудов и алмазов, и стеклянных пуговиц. Река кипела, ворчала и всхрапывала. Сверкала на солнце рыбьей чешуей: сталь, медь, олово. Вонь подмышек, аромат жасминовых притираний; молочный запах детей, кислятина стариков. Гомон, визг, гвалт. Проклятия – кому-то отдавили ногу. Здравицы – кто-то восхвалял судьбу, позволившую дожить до славного дня. Хрип – кого-то задавили насмерть. Лай собак, шныряющих у кромки воды; в небе – птичий галдеж…

Каменный лев чуть не подавился человеческой головой, которую жевал добрую сотню лет. На его памяти это было первое столпотворение, заслуживающее внимания.

И вдруг – словно некий маг посохом разделил воды реки надвое. В брешь хлынула тьма: черные кони, черные всадники. «Мертвая сотня», отборные, беспощадные головорезы – телохранители Хеширута IV. В центре строя, огражден бдительностью от невзгод, на тонконогом жеребце гарцевал шах. За прошедшие годы его величество, да живет он вечно, прибавил в росте, раздался в плечах – не мальчик, юноша.

На носу шаха блестели очки в драгоценной оправе.

– Ты не говорил мне, – сказала Регина.

– Ты не спрашивала, – пожал плечами Ник.

Они стояли на мосту, у павильона, готового к приему владыки. По краям моста толпу сдерживала стража, не стесняясь охаживать самых ретивых древками копий. В павильоне, время от времени таская со стола то изюм, то ломтик вяленой говядины, возился техник посольства. Рамка связи с челноком была настроена давным-давно, но техник все подкручивал верньеры, делая озабоченный вид. Иначе прогонят, а говядина – пальчики оближешь…

– Кейрин-хан дал согласие?

– Ага. Еще два года назад.

– А зачем очки?

– Ну, во-первых, это красиво…

– А во-вторых? Для нашей медицины очки – даже не анахронизм…

– Такое условие поставил хан. Если честно, мы не ожидали, что он вообще согласится. Слепец на троне выгодней зрячего. Кейрин настоял на сильной близорукости шаха. Без очков Хеширут немногим отличается от слепого. Я не в курсе всех тонкостей, но если шах перестанет постоянно носить очки – зрение начнет падать дальше.

– Рычаг давления?

– Ты умница. Покажи владыка зубки, и очки могут разбиться. Разумеется, случайно.

Есть договор между Ларгитасом и Кейрин-ханом. Мы обязуемся снабжать его величество очками только с разрешения хана.

– И хан верит, что мы не нарушим договор?

– Мы не нарушим.

– Это, во-первых, некрасиво?

– Это непрактично. Я предпочту иметь дело с Кейрином, а не с Хеширутом. У мальчишки отвратительный характер. Ходячий невроз, отягощенный безнаказанностью и беспомощностью. Представляешь?

«Мертвая сотня» вступила на мост. Лучи солнца гасли на вороненых доспехах, на оружии, покрытом чернью. Лишь поблескивали линзы очков Хеширута. Толпа притихла, и вдруг заревела с удвоенной силой. В небе, нарочно подгадав к этому моменту, появился челнок. Он садился не торопясь, давая шадруванцам возможность разбежаться, освободить место. И все равно без жертв не обошлось. Задавленных оттащили к воде; к трупам, принюхиваясь, начали подбираться собаки. Стражников это не заинтересовало – все взгляды были направлены на челнок.

– Молчи, – сквозь зубы предупредил Ник. – Никаких комментариев.

– Нельзя было это сделать как-то иначе?

– Нельзя. Все, кланяемся…

Шах спрыгнул с седла. Милостивый кивок в адрес ларгитасцев, и Хеширут встал у перил. Рявкнули трубы, вскипел рокот могучих барабанов. Один из телохранителей, спешившись, приблизился к владыке. Регина с изумлением узнала в черном всаднике Кейрин-хана. Перекинувшись парой слов, неслышных в шуме, хозяева державы, истинный и мнимый, улыбнулись толпе – и толпа взвыла от счастья. А к челноку уже шествовал чрезвычайный и полномочный посол Шадрувана – жирный, как боров, задыхающийся под тяжестью роскошных одеяний Каджар-хабиб. К счастью, невольники с опахалами и воины охраны, идущие следом, никуда лететь не собирались. Да челнок и не смог бы принять всех на борт. Николасу Зоммерфельду стоило большого труда сократить «посольство в составе девяти мудрецов» ровно в девять раз.

«Мне должны дать орден, – сказал Ник, добившись согласия. – Или отпуск.»

Под мостом каменный лев все давился человеческой головой. Глаза недоеденного бедняги без отрыва смотрели ввысь – словно год за годом только и ждали, когда соотечественник живьем вознесется на небеса. Вот взлетит, и пусть глотают.