Кир Булычев - Искушение чародея(сборник)

Сорокалет успел бросить:

– К книгам мы еще вернемся!

Еще бы несколько минут, даже, может, полминуты – и мы бы не успели.

Библиотека-часовня стояла через поляну от усадьбы. И когда мы выбежали на траву, кто-то выпрыгнул из окна библиотеки и понесся к лесу.

– Не успеем… – взвыл Сорокалет.

– Мы – нет. Руслан успеет!.. Руслан, взять.

Через четверть минуты Руслан настиг беглеца, повалил на траву. Тут же подоспели и мы. Трава в лунном свете казалась черной. На ней блекло мерцал золотой слиток.

– Уберите зверя!

– Руслан, фу…

Мы могли бы догадаться: это был Федька Митяев. Именно он ехал с Днем-Добрым, когда того скрутил артрит. Меня сбило с толку, что он уступил место после приступа болезни… Или все же до?.. И День-Добрый просто спутал причину и следствие.

– Поднимайся… – велел Федьке Сорокалет. – И не вздумай ныть.

В начале пятого горизонт посветлел. Втроем мы сидели на лавочке в парке.

Сорокалет вертел в руках прибор – размером с мыльницу с двумя кнопками и экраном на одной из больших граней. На меньших размещались полоски, на ощупь металлические. Стоило провести по ним пальцем – на экране менялась картинка.

Сорокалет выбрал одно изображение, и, поднеся прибор к массивной чугунной урне, стоящей около лавочки, нажал кнопку. На ладонь высыпался какой-то желтый порошок.

– Сера, – пояснил Сорокалет. – Шестнадцать протонов. Содержание в чугуне – около пяти грамм на сто кило.

– Где ты его взял? – спросил я, указывая на прибор.

– Нашел в кабине «Чертового колеса» в ЦПКиО, – ответил, всхлипывая, Федька.

– И что, так просто разобрался?

– Да чего тут разбираться? – ответил Сорокалет. – Во всей вселенной атомы золота выглядят одинаково. Это еще хорошо, что он извлекал из организма золото, а не железо, – оно для человека куда важней.

Немного помолчали.

– А с вором что делать будем?.. – спросил Сорокалет. – У вас при Доме Пионеров, кажется, впору открывать детскую комнату милиции.

Федька всхлипнул громче.

– Эти случаи проработаем на пионерском собрании…

Когда мы шли к усадьбе, уже светало. За рекой пели петухи, и кто-то недремлющий ударил в колокол, извещая мир о начале нового трудового дня.

Колокол звучал глухо, словно был отлит из свинца.

– Ты не золото украл, ты звук украл у колокола! – зло сказал Сорокалет.

Федька молчал.

Звук колоколу, тем не менее, вернуть удалось. Сорокалет провозился с прибором до обеда и установил, что с помощью прибора можно возвращать извлеченное вещество назад.

– И зубы можно вернуть? – спросил я.

– Я не уверен, Бабкин, но прибор, похоже, запоминает структуру до изменений. Удивительная вещица!

Сорокалет желал немедленно вернуться в Москву и уже набирал по межгороду ассистентов, чтоб те собирались и готовили лабораторию.

В столицу мы попали лишь к вечеру и заехали по пути в Дом Пионеров к Дню-Доброму, где задержались попить чай и перекусить.

– Безусловно, надо узнать, какова мощность прибора, какие максимальные объемы он может переработать, – рассуждал Сорокалет, расхаживая между приборами в секции радиодела. – А также откуда он получает энергию для работы.

Это было разумно. Ведь прошлая наша инопланетная находка, проработав четырнадцать дней, сломалась на пятнадцатый. Я говорю о саквояже, который умел похищать мысли и эмоции. Видимо, мы слишком увлеклись извлечением из окружающих ненависти, неуверенности, сомнений… И прибор, не выдержав нагрузки, испепелил себя сам.

– Но вообще, коллеги, открываются невиданные возможности. Митяев был неуч. В речной или морской воде золота содержится около четырех килограмм на кубокилометр. И извлекая драгоценный метал оттуда, он бы никогда не был бы пойман.

Возможности и правда восхищали: мир, в котором нет больше недостатка в редких материалах. Мир, где возможно получение идеально чистого вещества: ведь абсолютно чистое железо ценится гораздо дороже драгоценностей.

Ответно можно было бы получить любой сплав – хотя для этого следовало еще поработать с прибором…

…И тут кто-то в комнате откашлялся.

Мы втроем подпрыгнули.

Кто-то откашлялся еще раз, заговорил:

– Простите, но этот прибор придется вернуть.

Говорил, но не показывал телевизор. Тот самый «КВН-49», не подключенный к электросети и лишенный некоторых деталей.

– Простите, – осторожно спросил День-Добрый, уставившись на телевизор. – А вы, собственно, кто?..

– Мы были на Земле, в Москве с экскурсией и потеряли эту вещь. Нам пришлось возвращаться к вам от Порциона. Это, между прочим, десять ваших световых лет.

Я расстроился: по-честному следовало отдавать. Иначе чем мы будем лучше Федьки.

Но День-Добрый был совершенно иного мнения.

– Я не отдам! – он прижал прибор к себе. – Это как минимум Нобелевская премия! А то, наверное, и две! Да это несправедливо, в конце концов, – если бы не ваш прибор, мой нутроскоп был бы вполне цел!

– Это нечестно с вашей стороны, – ответил телевизор.

– Ну! – ответил День-Добрый. – Сейчас вы будете говорить о том, что человечество не доросло до прибора, что мы превратим все в оружие.

– А разве не так?.. Что стоит извлечь из вашего тела, скажем, весь азот? Или превратить броню в труху?.. Примеси бывают и вредные. Очень вредные. Мы не можем вам оставить прибор.

– Мы – хорошие… – заметил я.

– Может быть. Но подумайте вот о чем. Пройдет еще немного времени, и вы вступите в отношения с другими цивилизациями. К вам они уже сейчас присматриваются. Мы вернемся к себе, и нас будут спрашивать: как там земляне? А нам придется ответить, что вы по-прежнему жадные и не желаете отдавать то, что попало к вам в руки?

Это был довод.

У меня с Сорокалетом имелся опыт общения с инопланетянами, и он был неприятен. Впрочем, полагал я, инопланетяне, как и люди, могли быть разными.

Я взглянул на Сорокалета.

Тот расстроенно кивнул:

– Надо отдавать…

– Если вас интересует мое мнение – я против, – ответил День-Добрый.

– Двое против одного, – подытожил я.

– Скажите… – спросил Сорокалет невидимого собеседника. – Вы можете восстановить сгоревший прибор? Вернуть золотые зубы их владельцам?

Откуда-то мы знали, что нам нужно делать. Это было что-то вроде светлого озарения.

Взяв такси, мы доехали до Парка Культуры, ворвались через ворота, хотя сторож и кричал, что парк закрывается через четверть часа.

По темным аллеям дошли до площадки аттракционов.

Ящик управления колесом обозрения был закрыт, но Дню-Доброму как-то удалось запустить аттракцион.

Внеземной прибор мы положили в кабинку, которая заскользила вверх. В небе над колесом образовалась туча. И как только кабинка с прибором прошла свою верхнюю точку, туча рванула вверх, исчезнув среди звезд.