Александр Ярославский - АРГОНАВТЫ ВСЕЛЕННОЙ

Уадс… Стеффенсон… Фультон… Эдиссон…

Пароходы… паровозы… аэропланы…

Рельсы и провода, опутывающие землю…

Гигантские башни и кружевные мосты…

Электричество, радио и все величие, вся мощь современной техники и культуры: библиотеки, музеи, груды картин и статуй, изящные платья, красивая вкусная еда; свет и тепло в жилищах…

Книги… много книг… а в них такие изящные, такие красивые мысли, такие образы, такие песни о любви, от которых жить и радоваться еще слаще…

Театр; создания творческой прихоти, оживающие на сцене, объединяющие толпы в один порыв, в одно великое наслаждение искусством, идеей, ослепительной и острой, возносящей личности, и двигающей массы…

Стройные изящные системы мыслей, похожие на величественные замки…

Гений! Да, — гений!..

Он наполняет вкусом и смаком жизненные игры, он вливает смысл и увлечение в мерцание будней…

Гений и объединенный труд миллионов создали все богатства, всю радость мира!

Гений, — да! — С ним не страшно!.. даже здесь, в этой маленькой ракетке, которая, вскинутая с ослепительной дерзостью, мчится к луне…

Жена гения!..

Великая гордость наполнила сознание Елены; — да, — она жена гения, — не просто женщина, не просто жена, любящая и любимая, как тысячи любящих, рождающих детей и умирающих бесследно, — нет, она подруга творящего, она — соратница титана, и в ее преданности, в ее поцелуях, простых и обычных, как у всех, есть частица высокого творчества…

Ее забота и любовь подвинут человечество в более благородные игры…

Сладко не только любить, как все, но и быть соучастницей игры, изумительной, дерзостной и блестящей!..

Страх исчез из сознания Елены: любовь, надежда, вера в победу и достижения, и упругая мальчишеская бодрость, дерзкая, чуть озорная, — всколыхнули мозг и тело…

Елена с вызовом взглянула на уменьшавшийся в окне земной диск:

— «Погоди… погоди, земля! Мы еще заставим, заставим тебя двигаться по нашей прихоти!..

Пусть погибнем! — радостно и вкусно мгновение гениального взвива…»

Тихо подошла Елена к Горянскому и осторожно, чтобы не разбудить, и нежно поцеловала его высокий изящный лоб:

— «Спи, милый! — Я, маленькая и слабая, помогу, помогу тебе повернуть колесо мира…»

Она вернулась к рычагу и, теперь радостная и взнесенная, смотрела в окно — с бешеной скоростью мчалась ракета — уже только четыре версты ускорения оставались до полного хода, свыше восьмидесяти тысяч верст отделяло ее от земли…

Плавно стучал хронометр, отсчитывая сигнальные звонки и осторожно передвигала рычаг Елена.

Медленно раскручивалась нить времени…

Елене захотелось пить. Она взяла со стола графинчик — к ее изумлению, вода не выливалась из него.

Елена ударила по донышку — блестящий радужный клубок выкатился из графина и, красиво поблескивая всеми цветами радуги, повис посредине ракеты.

Елена, ошеломленная, выпустила графин и стакан, и они неподвижно повисли в воздухе.

Она ощутила внезапный толчок: Мукс, очевидно, повернувшись во сне сильнее, чем следовало, налетел на нее, плавно перелетев через всю каюту.

Спустя секунду, Елена наблюдала замечательное зрелище: — черный непроспавшийся негритенок, тараща глаза, висел неподвижно как раз посредине каюты; — от его головы оставалось пол-аршина до потолка и столько же от ног до пола. Графин, стакан и красивый водяной шар висели возле.

Мукс, которому, очевидно, очень хотелось пить, инстинктивно потянулся к воде и стал втягивать ее губами непосредственно из водяного шара, не прибегая к бесполезному графину и стакану.

Это рассмешило Елену и напомнило ей старую сказку, где окорока сами лезут в рот герою.

— «Ешь!» — крикнула она Муксу, опуская в воздух кусок колбасы, лежавший рядом с консервом; колбаса немедленно повисла рядом с водой и графином и через минуту очутилась во рту Мукса.

— «Давайте еще, мистрис!» — воскликнул он, немало не смущаясь необычайностью своего положения.

Елена отправляла ему по воздуху кусочки колбасы, смеясь негромко, и Мукс поглощал их в невероятном количестве, вися в воздухе, сверкая глазами, похлопывая себя по животу и болтая ногами.

Однако, Елена немедленно была наказана за свой смех и неосторожное движение отправило ее прямо к Муксу…

Разбуженный всем происходящим Горянский приподнялся на кушетке и в ту же минуту был рядом с остальными; все трое стукнулись лбами.

Горянский и Елена минут пять хохотали, вися в воздухе и глядя друг на друга и на гримасничающего Мукса, которому, по-видимому, все это ужасно нравилось.

— «Я могу летать, как птица!.. — кричал он. — Мы все сейчас птицы!.. Чигринос будет мне завидовать! Смотрите, мистрис!»

Он уцепился за свисающий с потолка ремень и кувыркнулся. Но возмездие уже преследовало Мукса: он закрутился в воздухе колесом…

Это была любопытнейшая вещь: ни один акробат столичных цирков не мог бы сделать этого.

Вначале это очень одушевляло Мукса: он крутился, как черный чертенок, крича, что он превзошел самого Чигри-носа, скаля зубы и размахивая руками и ногами; но после десятиминутного вращения у него закружилась голова и воодушевление его стало падать… Спасительный ремень, от которого он откатился, остался на аршин влево и дотянуться до него Мукс никак не мог.

— «Вот Муксу и наказание, — сказал с улыбкой Горянский, берясь за ремень и притягиваясь к полу. — Оставим его тут вращаться вокруг своей оси, в центре тяготения ракеты — пусть покрутится, как гроб Магомета; сопротивления тут почти нет, — обратился он к Елене, — тяготения тоже; центр его там, где находится сейчас Мукс; он может крутиться так несколько недель, а если выкачать из ракеты воздух, так до второго пришествия!.. — Ну что, нравится тебе там, Мукс?»

— «Ой, мистер, довольно!.. Пусть уж так покрутится Чигринос!..»

— «А ты будешь себя хорошо вести? Не будешь шалить?»

— «Ой, не буду, мистер! Ей богу, не буду!.. — закричал испуганный Мукс. — У меня уж все в глазах и в голове кружится!..»

Горянский, держась за ремни потолка, осторожно подплыл по воздуху к невольному акробату без трапеции и, приостановив движения бедного мученика, увлек его с собой на диван. Все трое сидели теперь рядом на диване, зацепившись ногами за специальные ремни, проложенные посреди пола, а Мукс сверх того упирался в потолок тростью Горянского; как будто бы возможность летать в любую минуту уже не привлекала его особенно, после невольной эквилибристики, и он удрученно молчал.

— «Нет, не стоит быть птицей! — высказался он, наконец, — у птиц всегда болит голова!..» — В голове у него все еще трещало.

— «Правильно! — согласился Горянский. — Вот, Елена, последние шутки тяготения, новых сюрпризов оно нам преподнести уже не сможет!.. — Но это будет продолжаться до тех пор, пока мы не вступим в сферу притяжения луны, или какого-нибудь другого тела… Сейчас мы, так сказать, сами себе притяжение; наша ракета — самостоятельная планетка; нет ни верха, ни низа; если можно бы было выйти на поверхность ракеты, то мы одинаково бы держались и на верхней, и на боковой, и на нижней ее части, потому что центр тяжести вот здесь!.. — он указал туда, где только что крутился Мукс. — Все тела стремятся к центру тяготения, по законам тяготения, поэтому ни верха, ни низа практически не существует; если я возьму этот стул кверху ножками… — он высвободил стул, прикрепленный, как и остальная мебель, к полу, и перевернул его в воздухе, — и поставлю на его перевернутое сидение этот графин, то он будет на нем стоять точно так же, как он стоял бы в нормальном положении, если стул будет находиться выше центра тяготения… — Смотри!»