Александр Ярославский - АРГОНАВТЫ ВСЕЛЕННОЙ

— Может быть, к другим планетам, более далеким, но более живым — к Марсу, к Юпитеру и к Венере — следовало ему направить ракету?..

Но как бы то ни было, а жутко и интересно, интересно до боли, что скажет эта первая космическая станция, самая близкая к земле — крошечный островок в океане Вселенной!.. Горянский пристально глядел на все ясней очерчивающиеся линии громадной лунной тарелки и думал, что скоро раскроются и будут ясно видны таинственные лунные ландшафты…

Земной диск, между тем, уменьшился больше чем втрое и в сплошное и ровное слились линии его поверхности; ракета мчалась; она прошла уже больше половины пути и была от земли на расстоянии двести тысяч верст.

Два раза уже говорил Горянский с островом по радио и каждый раз приятно и немного странно было слышать голос Чемберта, дружественный и деловитый, явственно доносившийся из неизмеримых пространств.

И странно было Горянскому, и казалось ему, что это какая-то игра, как в детстве, когда он был еще мальчиком, в гимназии, — и казалось, что дурачит его Чемберт и прячется здесь в ракете и сейчас выйдет и засмеется.

И опять вспомнилось Горянскому раннее детство, как просыпается он утром в деревне с зарею рано-рано, при первом утреннем возгласе петуха.

И, кажется, явственно слышит он петушиный крик…

— «Ку-ка-ре-ку!» — раздалось в ракете.

— Что это? — Слуховая галлюцинация?

Крик повторился.

Или проделка Мукса?

Горянский оглянулся: Мукс спал, пристегнувшись ремнями, на диване, где спал перед этим сам Горянский.

— Что же это?

Крик петуха на расстоянии двести тысяч верст от земли, перед лунным диском, в стальной ракете…

— Да, черт возьми! — Непростительная забывчивость! — Не сам ли Горянский велел Джонни поставить в кладовую ракеты корзину с двумя курицами и петухом и после совершенно забыл о них. Удивительно только, как они не умерли? И как они до сих пор молчали?!

Горянский оторвался от набухающего лунного диска и прошел в кладовую; одна курица лежала неподвижно, по всей вероятности, мертвая, но вторая курица и петух были живы; они, очевидно, только сейчас очнулись от столбняка, в который впали во время толчка при отправлении…

Курица сидела, нахохлившись, но петух ходил как ни в чем не бывало, оправляя примятый от толчка гребешок, и время от времени громогласно кукарекая.

— «От них может произойти целое поколение лунных кур и петухов» — подумал, улыбаясь, Горянский и, оставив воскресшего шантеклера с подругой, вернулся к двигателю.

Уж громадным становился лунный диск в окне, уж выпукло начинала выступать его середина.

Двести сорок тысяч верст от земли указывал измеритель. Пора было начинать замедление скорости, нужно было постепенно тормозить ракету.

Горянский приготовил к действию второй реактивный двигатель для контр-взрывов, в передней части ракеты, делавшей ее подобной космическому трамваю с двумя моторами — передним и задним; он был пока еще не нужен — ракета не вступила еще в сферу притяжения луны, но Горянский хотел приготовить все заранее.

Он посмотрел на спавшего Мукса, кинул мимолетный взгляд на маленькую землю в боковом окне и передвинул рычаг назад на миллиметр.

Луна в переднем окне сделалась уже совсем выпуклой; начинал вырисовываться рельеф поверхности…

Вдруг, между луной и окном бесшумно пролетели два маленьких небесных тела, очевидно, метеориты, и на мгновенье ее поверхность была заслонена третьим громадным массивным болидом…

Горянский вздрогнул; — вот та опасность, которую нельзя предвидеть: переведи он главный рычаг назад на сотую долю секунды позже, задержи он на йоту замедление хода, — и ракета разлетелась бы перед самой луной вдребезги, на тысячу осколков!.. — И он, и спящая Елена, и Мукс обратились бы в ничто!.. Он вспомнил про мойру — судьбу — неотвратимый фатум древних — и подумал, что до сих пор еще случайность играет неизмеримую роль в жизни человека.

— «Динь-динь-динь…» — зазвенел телефонный звонок.

— «Алло! Горянский!» — звал Чемберт.

— «Здесь, дружище, — отозвался тот, — под самым носом у луны, то есть — нет, перед самыми лунными губами!..

— Сейчас чуть-чуть на метеор не наскочили: промелькнул, как ошпаренный, перед самыми окнами «Победителя»!.. — Что, — завидуете, что я подвергаюсь опасности, в то время как вы сидите на острове?

— Не завидуйте, дорогой мой, ничего нет хорошего! Признаться, я основательно струсил, когда этот нахальный небесный верзила проскочил у нас под самым носом…

— Что? Остальные?

— Елена спит… И Мукс тоже спит… Видали бы вы, как этот Мукс освоился у нас в ракете!.. Уморительная образина!.. Вы знаете, кажется, я перестаю жалеть, что он к нам залез: с ним весело и потом он развлекает Елену.

— Вы не знаете, как успокоить соплеменников Чигри-носа по поводу полета Мукса на луну?

— Ерунда!..

— Скажите им, что мы вернем его в целости и сохранности!

— Скажите, что они нарекаются отныне все священным племенем луны и что луна отныне благосклонна к ним!..

— Что? Вы опасаетесь за наше золото? Ха-ха-ха…

— Уж не боитесь ли вы ограбления? Кто же будет вас грабить на нашем острове?

— Уж не Чигринос ли?

— Совершенно невозможно!..»

— «Не смейтесь, Горянский! — отвечал озабоченный голос Чемберта. — Меня почему-то все время гложет… Я сам себя не узнаю, начинаю нервничать…

— Я буду гораздо спокойнее, когда отправлю «Марию» с золотом в Европу… Держать его здесь мне неприятно… Да и настроение туземцев, в связи со всей историей, мне совсем не нравится…»

— «Возьмите себя в руки, Чемберт, и успокойтесь…

— Пустяки все это, если даже допустить, что вас ограбят, чего я совершенно не допускаю, то это совсем неважно: в вашем распоряжении радий и мои формулы, и вы можете наделать снова золота, сколько угодно!

— Мы подлетели к луне, Чемберт!

— Вы не сердитесь: я хочу запечатлеть на фотографической пластинке вид из ракеты на лунные ландшафты, так что пока до свиданья!.. Теперь буду звонить вам с луны».

Горянский положил трубку. Он достал из чемодана усовершенствованный кодак последнего выпуска и установил его перед окном; вид, действительно, стоило сфотографировать: — на огромной выпуклости лунного полушария красиво выделялись горные цепи и кряжи.

Лунные горы, превосходящие по высоте земные, выделялись острыми коническими формами.

Горянский снимал одну фотографию за другой. Никакие земные карты луны не могли, конечно, сравниться с этими снимками. Время шло — ракета приближалась…

Уже было заметно вращение колоссальной выпуклости. Кряжи и цепи на лунном экваторе двигались слева направо…

Горянский взглянул на измеритель: — триста семьдесят тысяч верст от земли; — оставалось только пятьдесят тысяч верст; — пора было тормозить двигатель. Горянский подскочил к нему и передвинув рычаг назад до отказу.