Евгения Федорова - Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)

Комендант обернулся, пожал плечами и махнул рукой. Петро развернулся и скрылся в коридоре.

— Есть еще одно дело, которое надо закончить, — подал голос Тверской. — Я хочу в качестве приза забрать с собой заключенного. И я имею на это право!

От такой наглости я растерялся немного, но молчать не стал:

— Я тоже!

— Кого? — уточнил комендант, хмурясь.

— Перышко, — крикнул Тверской.

— Бартика, — отозвался я, разрывая Яра взглядом и, нагнувшись, придерживаемый тоссом, снял свои ботинки.

— Рафичк, эти ботинки ты передашь Шеке и без обмана, в уплату за услугу ты получишь все кредиты, которые задолжал мне Фафарыч.

— Не пойдет, — отозвался толстяк. — Не в курсе, чего у вас там и как.

Я шагнул к Тверскому и отобрал у него алмазный стержень и проскреб по нему диском-маяком, высвобождая из-под поверхности кромку драгоценного камня.

— Это стоить больше, чем оплата за услугу, — сказал я утвердительно. Глаза торговца загорелись, он кивнул. — Ты возьмешь себе по чести, а остальное отдашь Шеке. Проследите, — я обернулся к толпе. — Пусть Шека получит свою добычу.

Толпа заголосила, стало быть, меня услышали. Теперь торговцу просто не дадут прикарманить себе все.

Нам подогнали гравитационную тележку с удобными, похожими на ортопедические кресла сидениями, и вскоре мы уже катили куда-то, а я смотрел на Ванессу Вени. Ее миловидное, если не сказать красивое, лицо расплывалось, смешивалось с моими воспоминаниями, наполняя разум тупой болью.

Тихо шипела вентиляционная установка, нагнетая свежий, слегка отдающий хвоей воздух. Я очнулся, но не открывал глаз. Лежал, прислушиваясь к собственному телу, к внутренним ощущениям и пытался осознать, где я и что произошло. В голове натужные и тяжелые, ворочались мысли о Вороне, скользили калейдоскопом воспоминания из прошлого, смешиваясь с произошедшим только что и чудилось, будто я снова бегу куда-то по узкому коридору, следуя за четкими линиями на стенах и потолке. Я бежал от того — что было, от того, что разорвало мою душу внутри моего тела; от того, что не отпускало и что невозможно было забыть.

Как же изуродовали меня те славные годы, когда я водил передовой корабль Земли, когда был единственным вхожим в галактическое сообщество. Как покоробили те события понимание того, кем я являлся все это время и кем продолжаю быть! Я и не подозревал, насколько ахиллесовой пятой окажется мое оставшееся с детства ощущение несправедливости. И так хочется, чтобы все получили по заслугам, те, кто заслужил добро и счастье, были счастливы. Те, кто лелеял тайные планы и играл чужими судьбами, поплатились за это. А в результате, чем я могу оправдаться перед собственными мыслями? Простой фразой, которая звучит так же резко и безысходно, как равнодушная сталь под ударом молота? «Такова жизнь», — думаю я, и хочется убить кого-то, кто виноват в этом. Есть события, развилки, пути, и никто, ни единая душа не знает, как сложится все дальнейшее, хватит ли сил у человека победить свою слабость, преодолеть страх и хотя бы дойти до конца и убедиться в том, что никакой справедливости не существует. Сможешь урвать свой кусок, сам выцарапаешь из чужих лап должную долю и вот она, справедливость торжествует. Чуть рот раззявишь, глядя в сторону, замешкаешься и остаешься ни с чем, лелея чувство обиды и непонимания…

— Знаю, что ты проснулся, можешь не прикидываться, — проворчал у меня над самым ухом Змей.

Я молчал и врач, не дождавшись, пояснил:

— Ты подключен к приборам, они отображают деятельность твоего мозга. Изменились биоритмы — ты пробудился ото сна.

Я открыл глаза, и сразу все расплылось, особенно плохо я видел левым глазом.

— Сотрясение? — хрипловато спросил я.

— А ты чего хотел? — удивился Стас. — Частичная потеря зрения, нарушение двигательных функций. Тебе здорово надавали по голове, дорогой мой, а череп у тебя не танталовый. В остальном, все привычно для тебя. Ссадины, царапины, порезы.

— Яр?

— Переломан весь. Два пальца на правой руке, трещина в ключице. Ребро сломано. Была порвана селезенка, но его не сходя с места наноботы спасли. Ну и лицо ему подрехтовали.

— Наши технологии позволяют довольно быстро сращивать кости… — пробормотал я, вглядываясь в мутный потолок.

— Скорее склеивать, но не суть важно, — поправил меня Стас. — Тверской уже на ногах, в отличие от тебя. Правда девчонки попервой шарахались от него в коридорах, уж больно рожа полковничья опухла.

— И чего ты ему не убрал отеки с лица?

— Зол я, потом расскажу, — отмахнулся врач.

— Сколько времени?

— Нормально времени прошло, уже сорок семь часов. Только не волнуйся, мы без дела не сидели, понимаем же, что ставки высоки. Рик принял решение считать информацию с информационного носителя, который ты приволок, и корабль уже направляется по новым координатам. Удивительно, что ты вообще что-то нашел на Селле. Откуда он у тебя? Тверской ничего не рассказал толком, упомянул правда, ты крепко психанул, вдруг как с цепи сорвался, пытаясь его спасти. Неужели ты к полковнику так привязался, Антон? Яр сказал, ты даже не думал себя защищать, прорываясь к нему? Что это?

Я облизнул пересохшие губы, прикрыл глаза прежде, чем отвечать.

— Яр много о себе мнит… но он прав.

— Да? — я услышал в голосе врача толику разочарования и неприятное удивление.

— Вроде того, — согласился я. — Психанул, с кем не бывает. Когда увидел Ванессу Вени. Шестеренки заклинило, честное слово. Может быть в первый раз в жизни я вообще ничего не соображал. Нет, можно было предположить, что со мной так поступят, подсунув ее в качестве связного или навязав в помощники, к примеру, но веришь — не ожидал я…

— А, ну да, — как-то сдувшись, согласился Стас. — Это мне как раз понятно.

— Ну а полковник, значит, решил, я к нему прорывался?

— Видимо, ты был весьма убедителен в своем порыве. Расскажи мне все с самого начала, а то ведь я видел тебя в последний раз отбывающим на Ротос-2, а потом нам вернули Наташку и сообщили, что ты на Селе.

— Это долгий рассказ, Змей, в двух словах боюсь тебя разочаровать. Понимая твое любопытство, тем не менее не хочу портить хорошую историю, которую можно рассказать за бутылкой… нашего низкокачественного виски.

— Что ж, я обожду, — Стас всегда отличался рациональностью мышления.

— Титрин, тут?

Тут же, без какого-либо промедления на кушетку поверх приборов вспрыгнул кот. Сейчас он имел огненно рыжий, вызывающе-воинственный окрас. Его пронзительные зеленые глаза оказались прямо перед моим лицом.

— Вот откуда ты всегда берешься, существо нестерильное? — с легкой неприязнью уточнил врач.

— Сгущаюсь из воздуха, — пояснил журналист.