Андрэ Нортон - Странствующий по Вуру

Должно быть, сила этого удара высвободила древний механизм. И как раз когда я подумал, что от удара дверь заело еще сильней, она распахнулась. Витол со скоростью, какой никак нельзя было ожидать при его массе, пронесся в открытую дверь, остальные гары последовали за ним. Илло бежала, вцепившись рукой в ремень на спине Вобру, я отставал от нее на несколько шагов.

На бегу я оглянулся: дверь снова закрылась. Мы находились на рампе, на крутом пандусе, ведущем вверх. Гары старались подниматься с прежней скоростью.

Да, их инстинкт острей, чем у меня, но и я почувствовал угрозу. Я понятия не имел, какую судьбу уготовили мертвые защитники крепости врагам, если те сумеют сюда добраться. Но что эта судьба будет страшной, я догадывался.

Мы поднимались и поднимались. Выход был не так легок, как спуск. Здесь гладкую металлическую поверхность сменил грубый камень, природный камень Вура. И это хорошо, потому что сомневаюсь, смогли бы мы подняться под таким большим углом по гладкой поверхности.

Когда ворота закрылись и сияние драгоценного города исчезло, впереди показался свет, но очень слабый. Всего лишь сероватые сумерки у верха рампы. Крутизна подъема заставила Витола уменьшить скорость; он фыркал и тяжело дышал, но не останавливался.

Перед нами возникла каменная стена, сквозь щели в которой пробивается дневной свет. Витол ударил по ней рогами, как раньше по двери. Разлетелись камни и земля, падали на нас. Витол сделал последний прыжок и исчез, остальные гары последовали за ним, потащив нас за собой.

Я ожидал снова увидеть Чащобу. Но мы оказались в очень узкой долине между двумя каменными хребтами. Витол не останавливался, хотя дышал тяжело и двигался теперь с большим напряжением. Он держался середины долины, хотя для этого приходилось преодолевать препятствия из упавших камней. Ни следа растительности – только серый камень с прожилками черного, такого же, как тот, из которого вырезана безглазая статуя.

Если тут когда-то была дорога, она давно скрылась под камнепадами. Окружение было таким диким, что я подумал, будто никто никогда не прокладывал здесь тропу.

Мы были уже в конце этого узкого разреза в камне, ущелье слегка расширилось и появилась скудная растительность, когда раздался взрыв – нас сбило с ног, за нами со склонов катились камни. Гары закричали – я никогда не слышал у них таких криков. Ужас их был очевиден. Они снова перешли на безумный бег, и их еще дважды сбивали с ног толчки. Мы с Илло остались лежать там, где застал нас первый удар. Мы вцепились пальцами в землю, это была единственная опора в шатающемся и рушашемся мире.

Я закрыл лицо руками, закашлялся, потому что поднявшаяся пыль затянула все вокруг, словно облаком. Я не видел даже своих рук у лица. Пыль ела глаза, они слезились.

Это последний ответ тех, из сверкающего города, и сработал он благодаря нам. Я был так уверен в этом, словно какой-то голос в пыли торжественно читал обвинительное заключение. Дверь, открытая из помещения с дьявольскими растениями, послужила приглашением Теням: они устремились к добыче, которой всегда жаждали. Возможно, та суть, что составляла эти Тени, утратила подлинный разум, но я был уверен, что древняя ненависть оставалась.

Те скелеты, что мы нашли за городскими воротами, – были ли они последними жертвами, прежде чем каким-то образом, воспользовавшись своими познаниями, туземцы смогли изгнать пришельцев? У меня появилась догадка, и я опять ощутил тошноту. Добровольцы? Люди, пошедшие на смерть, чтобы насытить врага, задержать нападающих, которые расслабятся после сытной еды и с ними легче будет справиться? Этого мы никогда не узнаем – да я и не хотел знать.

Но город, его жители, нашедшие последнее убежище, они сделали свой выбор. Они не могли напасть на врага, возможно, их было совсем немного. Может быть, они никогда не жили и не хотели жить на поверхности Вура. Но они постарались устроить так, что если враги прорвуться, они прихватят их с собой. Я… именно я пробил брешь в их защите… с помощью цепочки открыл ворота.

Может быть, возвращение цепочки в чашу не только вызвало передачу послания, но и привело в действие защиту. Так что когда тени ворвались вслед за нами, их встретило…

Что их встретило? То, что под землей произошел мощный взрыв, настолько очевидно, что тут даже гадать не о чем. Но достаточно ли взрыва, чтобы покончить с невидимками, не имеющими плоти? Может быть, мы не уничтожили зло, а только высвободили его, выпустили в мир?

Я заставлял себя смотреть в лицо такой возможности, и тошнота становилась все сильней. Слабая надежда только на одно – обитатели города знали природу своего врага. И свою последнюю защиту сделали такой, какую этот враг не выдержит. Но надежда слишком слабая, чтобы чувствовать уверенность.

Оглушенный пылью, я слышал крики гаров. Мне казалось, в этих криках звучит не страх, а гнев … и, может, уверенность. Земля наконец перестала трястись. По-прежнему слышался гул падающих камней, удары огромных скал друг о друга, но доносились они из ущелья, которое мы оставили за собой. Пыль начала оседать.

Я сел, попытался вытереть глаза так, чтобы в них больше не попало пыли. Все мое тело было покрыто пылью. Я закашлялся, сплюнул, подавился и снова закашлялся. На расстоянии руки от меня фигура, совершенно покрытая пылью, делала то же самое.

Я осторожно огляделся, не вставая: у меня было ощущение, что стоять я не смогу. Клубы пыли улеглись настолько, что я смог увидеть: в скальной стене больше нет расселины. Щель, через которую мы вышли, теперь забита камнями так плотно, как пробка закрывает бутылку с водой…

Бутылка с водой!

Словно удар, обрушилась на меня жажда. Я медленно и осторожно встал на колени, потом поднялся, покачиваясь, прикрывая глаза от все еще висящей в воздухе пыли, и увидел широкое открытое пространство, поросшее травой. Ни одного дерева или куста, ни намека на лианы или шипы. Я облизал губы и тут же пожалел об этом, потому что пыль с них усилила жажду.

Илло – другая пыльная фигура – тоже встала, слегка пошатываясь. Перед нами находилась открытая местность, и я своими слезящимися глазами увидел в зелени – здесь трава как будто не увяла к концу лета – сероватую полоску. Жара, которая сопровождала нас с самого вступления в Чащобу и к которой мы привыкли, как привыкает человек к летнему солнцу, исчезла; подул холодный ветер.

Теперь я мог видеть яснее: лента – это вода, а пятна, которые к ней движутся, должно быть, гары. Больше ничего не движется, и нет даже высокой растительности. Степь, оголенная перед наступлением зимы, – такой я знал ее всю жизнь.

– Пошли! – Я сделал один шаг, за ним другой и обнаружил, что земля подо мной больше не качается. Я могу идти. Нужно только преодолеть расстояние, отделяющее от этой серой ленты, и можно будет напиться.