Дэн Симмонс - Олимп

Под куполом Харман обнаружил единственное гигантское помещение. Мраморные ступени восходили к мезонинам, соединённым между собой такими же лестницами, которые обрамляли опрокинутый купол, – сотни и сотни уровней. Верхняя точка терялась где-то в туманной дали. То, что при взгляде из башни, а также из приближающегося вагона походило на маленькие дырочки, прорезанные в беломраморном полушарии украшения ради, теперь оказалось рядами бесчисленных окон из люцита [41]. Яркие лучи озаряли тома в роскошных переплётах медленно ползущими квадратами, прямоугольниками, параллелепипедами света.

– Как думаешь, сколько тебе потребуется, чтобы всё это «проглотить»? – спросил Просперо, опершись на посох и обводя взором несметные мезонины, полные книг.

Харман раскрыл было рот, но тут же захлопнул его. В самом деле – сколько? Недели? Месяцы? Даже если просто перемещаться от фолианта к фолианту, опускать ладонь на обложку и, увидев, как золотые буквы потекли по руке, сразу её отдёргивать, на овладение библиотекой уйдут годы. В конце концов мужчина произнёс:

– Ты же говорил, функции не работают ни на Эйфелевой дороге, ни поблизости. Что, правила изменились?

– Посмотрим, – ответил маг.

Он углубился в собор. Посох гулко стучал по белому мрамору, и звук разносился всё выше и выше под куполом с его безупречной акустикой.

А здесь оказалось по-настоящему тепло. Супруг Ады стянул перчатки и капюшон термокожи. Внутреннее пространство под куполом напоминало лабиринт, образованный беломраморными ширмами восьмифутовой высоты, весьма проницаемыми для взгляда, поскольку их покрывали филигранная резьба и неисчислимые отверстия в форме овалов, сердечек и листьев. Харман обратил внимание, что стены вокруг основания купола до самых мезонинов – а это приблизительно футов сорок – сплошь покрывали резные изображения раскрывшихся бутонов, виноградных лоз и сказочных растений, расцвеченных мозаикой из камней. Как и многие сотни мраморных щитов, сквозь путаницу которых Просперо куда-то повёл своего спутника. Нечаянно приложившись ладонью к одной из ширм, пленник проникся сознанием, что мог бы где угодно это сделать, и всякий раз рука накрыла бы одновременно две или три картинки, а пальцы коснулись бы нескольких самоцветов.

– Что это за камешки? – полюбопытствовал он.

«Старомодное» человечество любило украшать себя побрякушками, но прежде мужчина как-то не задумывался, откуда роботы-сервиторы их достают.

– Камешки… – начал старик в синем халате, – Камешки, как ты выражаешься, имеют названия: яшма, агат, лазурит, гелиотроп и сердолик. Например, на этот крохотный листок винограда, которого я сейчас касаюсь пальцем, пошло тридцать пять разновидностей сердолика. Видишь?

Харман увидел. Ему понемногу становилось дурно от окружающего великолепия. По западной стене ползли трапецоиды света, и мрамор, инкрустированный тысячами драгоценных ней, сиял, переливался, искрился под солнцем.

– Где мы?

Мужчина заметил, что начал говорить шёпотом.

– Это здание возводилось как мавзолей… усыпальница… промолвил маг, поворачивая за новую беломраморную ширму.

Он так уверенно вёл пленника к центру огромного сооружения, как если бы на полу были нарисованы жёлтые указательные стрелки. И вот оба встали перед аркой у входа в комнату, расположенную посередине лабиринта.

– Можешь прочесть, что здесь написано, Харман из Ардиса?

Избранник Ады всмотрелся в причудливые, витиеватые буквы, замысловато вырезанные на мраморе. Они совсем не походили на сочетания прямых чёрточек из привычных книг, однако, хорошо приглядевшись, мужчина узнал стандартный английский язык.

– Прочти-ка вслух, – изрёк седовласый маг.

– "Войди с благоговейным сердцем в сию прославленную гробницу, где покоится прах Защитника Земли, Властителя Азии Хана Хо Тепа и его возлюбленной невесты Лиас Ло Амумджии, покорившей сердца всего мира и покинувшей это бренное пристанище в четырнадцатую ночь месяца Рахаб-Септема, на девятьсот восемьдесят седьмом году ханства".

– Ну и что думаешь? – осведомился Просперо, застыв под затейливой аркой и закрывая собою вход.

– Ты про надпись или про место?

– И то, и другое, – ответил старец.

Муж Ады потёр подбородок и щёки, на которых уже пробивалась щетина.

– Ну, место какое-то… неправильное. Слишком большое. Слишком богатое. Всё здесь чересчур. Разумеется, не считая книг.

Старец громко расхохотался. Эхо многократно повторило его смех.

– Согласен с тобою, Харман из Ардиса. Это здание было украдено: замысел, оформление, мозаики, шахматный узор во дворе… Украдено всё, кроме библиотеки и мезонинов – они появились шестью веками позднее, по воле Раджахара Молчаливого, который приходился ужасному Хану Хо Тепу очень дальним потомком. Хан приказал увеличить рабочие чертежи первоначального здания ровно в десять раз. Тот, древний образец был чудесным воплощением любви. От него, естественно, не оставили камня на камне. Честолюбец велел сровнять красоту с землёй, желая, чтобы в веках остался только его мавзолей. Так что перед нами скорее памятник дурной тяге к излишествам, нежели чему-то ещё.

– Какое… интересное расположение, – глухо сказал девяностодевятилетний.

– Да уж, – согласился маг, засучивая синие рукава. – С этими поместьями всегда так, со дней Одиссея: главное – участок, участок и ещё раз участок. Идём.

И они ступили в сердце белоснежного лабиринта, на мраморную площадку примерно в сотню квадратных ярдов, посередине которой Харман увидел, как ему показалось, яркий зеркальный пруд. Пилигримы неторопливо приблизились к нему под гулкий стук тяжелого посоха.

Но это был вовсе не пруд.

– Господи Иисусе! – воскликнул будущий отец и отпрянул от края.

Его глазам предстала мнимая пустота. С левой стороны глаз едва различал отвесный горный склон, зато под ногами, на расстоянии около сорока футов от пола, парил, на первый взгляд, прямо в воздухе саркофаг из хрусталя и стали, в котором возлежала обнажённая женщина. Шестью милями ниже сверкали ломаные зигзаги ледника. Узкие ступени витой беломраморной лестницы змеились к подножию гроба, обрываясь буквально в никуда.

«Не может быть, чтобы в никуда», – усомнился муж Ады. Из отверстия в полу не тянуло даже лёгким сквозняком, а между тем у вершины ревел настоящий ураган. Нет, саркофаг явно покоился на чём-то. Прищурившись, Харман разглядел мелкую сетку граней, почти невидимых геодезических линий. Пол и стены погребального чертога состояли из невероятно прозрачного пластика, хрусталя либо стекла. «Да, но почему я не заметил ни гроба, ни лестницы, когда подъезжал к вершине или…»

– Усыпальницу нельзя увидеть снаружи, – вполголоса произнёс Просперо. – Ты уже взглянул на даму?