Сэм Хьюз - Отдел антимеметики

Повисает тяжкое молчание; Барсин, не отвлекаясь ни на что, светит ядовитым светом в зрачок юноши, разглядывает ярко освещённый глаз, отслеживает изменения зрачкового рефлекса и ждёт появления характерного признака. Это не точная наука, кое в чём приходится полагаться на чутьё. Он ждёт до тех пор, пока не убеждается однозначно. Наконец, отпускает кнопку на приборе, и тот гаснет.

Юноша совсем затих и лежит без движения.

Барсин поднимается, скрипнув коленями. Вздыхает, расслабляется. Напряжение в плечах отчасти уходит. Он убирает офтальмоскоп.

— Это можно считать меметической химиотерапией, — говорит он, ни к кому, по сути, не обращаясь, лишь бы заполнить мёртвую тишину. Юноша сейчас слышит только розовый шум. — Спиральный символ — примитивная отрава, действующая через восприятие. Долгое воздействие смертельно. Но от воздействия, которое тебя едва не погубит, можно оправиться. Ты оправишься от этого яда, а вот Красного он прикончит. Ты выживешь, а Красный — нет. Потому что ты, друг мой — разумная и творческая личность, а Красный…

Он вспоминает инструктаж, всё, что ему рассказали о явлении Зелени, думает о том, как сейчас в облаке Зелени мучаются в бреду сотня тысяч людей. По всей планете. Ему показали несколько фотографий того, что творится в домах, которые заняли мерзостные послания Красного. Дали послушать строго отмеренное количество донельзя зацензуренных звукозаписей.

Как его всегда учили, бесстрастному человеку легче принять правильное решение. Но оставаться бесстрастным в иные дни сложнее, чем обычно.

— …просто мудак.

Какое-то время Барсин шатается по комнате, разглядывает компьютерное «железо». Ничего особенного нет, зато нашлась подставка для паяльника. Ещё в комнате обнаружилась узкая раскладушка и потрёпанный спальный мешок на ней. Он скидывает мешок и укладывает парня на кровать, как выздоравливающего. Раздёргивает занавески. На дворе до одури солнечно, и солнце светит прямо в это окно.

Наконец, Барсин оттаскивает в дальний угол кресло и садится там так, чтобы видеть пациента. Вынимает табельный Фондовский телефон вместе со спутанным клубком дешёвых наушников и принимается их распутывать.

Он продолжает говорить и постепенно расслабляется. Не то чтобы кто-то его слушал.

— По сути, мне вообще не было смысла сюда приходить. Если появляется что-то вроде Зелени, физическое вмешательство можно провести по-разному. Знаешь, какой у нас изначально был план, когда мы про тебя узнали? Садануть лазером в затылок со спутника. Это, друг мой, нам по силам. Иногда. От твоего дома останется круг сгоревших деревяшек, а в центре — ты, как печёная картошечка в костре. Такая у нас актуальная методика работы с заразными меметическими аномалиями с единичным источником. Работаем с почтительного расстояния, как можно дальше от аномалии, глазом не моргнув и чувств лишних не испытывая, и чёрт бы с ними, с подробностями. Жёстко. Безразлично. Очень дорого с точки зрения техобслуживания лазерного спутника. Себе мы говорим, что это эффективно. Может, так оно и есть. Мне знать по должности не положено. И допуска к статистике у меня нет.

— Но я знаю то, что всегда можно поступить лучше. Я просмотрел карточку, посмотрел на тебя, и… подумал наперёд. Честно, в общем и целом я — человек маленький, но я поднялся на весьма серьёзном собрании, среди людей, к которым мне не положено обращаться по должности, и я им сказал — цитата не дословная — «В центре всего этого — парнишка, который ни в чём не виноват. Он этого не заслужил. Для приличия стоит хотя бы попробовать».

По комнате пробегает тень. Барсин быстро оглядывается, но что бы её ни отбрасывало, его уже нет. Барсин об этом не задумывается.

— А ещё я сказал: «Если получится, сэкономит вам чемодан денег». Думаю, тогда-то они и заинтересовались. Но мне дали добро. И вот я здесь. Пытаюсь спасти тебе жизнь по-трудному, вместо того, чтобы распылять её на атомы. Наверное, займёт целый день. Часов шесть, может десять. Не волнуйся, у меня есть подкасты.

Он наконец-то распутывает наушники и втыкает один в левое ухо.

— Как же тебя там, наверное, не любят, — говорит Красный.

Блин.

Барсин выхватывает пистолет. Поздно. Само собой , сейчас никто не должен был быть в состоянии говорить, но запаздывает он потому, что замечание бьёт в цель. Оно не должно было его задеть, но в словах скрывается острая и горькая правда. Честно говоря, идея всем пришлась не по душе. Барсин повторял её раз за разом, всё более громко, всё более высокопоставленным руководителям Фонда — что лучше переговорить, чем драться. Раз за разом его игнорировали. Вчера, ему разрешили попробовать, но разрешили с неохотой. Поэтому его и кольнула чёрная подозрительность — а может, они знали? Может, они… послали его на убой?

Не послали. Само собой, не послали. Но уже поздно. Пока он лихорадочно вытаскивает пистолет, Красный успевает сесть на раскладушке, ухмыльнуться, как кукла чревовещателя, и повернуть голову в сторону Барсина. Их взгляды встречаются, и на этот раз глаза Красного открыты полностью , так, чтобы Барсину была видна другая сторона. Зелень понимания выхлёстывает на Барсина из ямы и закрепляется внутри черепа на затылке.

Он инстинктивно отшатывается и прикрывает глаза, разрывая контакт. Теряет равновесие, падает в угол через кресло, спиной вперёд. Его оранжевый кристаллический щит мерцает, охваченный своего рода паникой из-за того, что его сейчас пробило. Время от времени он становится непроницаемым, не давая Барсину сделать очередной судорожный вдох. Потом резко отключается и гаснет.

Барсину не хватает опыта, чтобы полностью понять комплекс идей, под который он только что попал. Он прошёл базовый курс практической меметики; может применять спиральное средство и несколько других, может защититься от некоторых атак, которые свалили бы обычного человека, как карточный домик. Но он именно практик начального уровня, не специалист и не учёный. Осознать всю полноту Зелени ему не по силам. Он чувствует себя как один из тех, кого облучил Луи Злотин, свидетелей надкритического состояния Заряда-демона. Он знает, что он уже покойник. Единственный вопрос — в том, сколько же ему осталось.

Красный скидывает ноги с кровати и поднимается, не сводя оскала с Барсина.

— Красно-синий крутящийся огонёк. Ты насколько вообще отсталый ?

Он словно разрастается, уходит назад в пространство, оставляя вместо себя дыру в форме человека. Барсин понимает, что не может выйти из угла. Его словно прижало. По рукам расползается покалывание, как от статического электричества.

Теперь он понимает свою ошибку. С тем же успехом можно было пытаться отравить океан. Он видит всё целиком. То, как извращённо Красный видит устройство мира, его непомерные, злобные перспективы . Гниль повсюду. Те сто тысяч заражённых — это первая ласточка. Споры незаметно разрастаются в каждом аспекте реальности — в лёгких людей, в их умах, в их словах, в почве, в небе. Личинки, раковые опухоли и звёздные сигналы. Как в принципе можно таким образом мыслить? Как можно хотеть этого?