Кордвейнер Смит - Инструментарий человечества [сборник litres]

– Это девушка, – сказали они ему на Новой Земле. – Ей лет восемнадцать.

Мистер Больше-не-седой не поверил.

Но он отправился в госпиталь – и там увидел Хелен Америку.

– Вот и я, моряк, – сказала она. – Я тоже ходила под парусами.

Лицо у нее было белым, как мел, а выражение – как у двадцатилетней девчонки. Ее тело напоминало хорошо сохранившуюся шестидесятилетнюю женщину.

Он же не изменился, поскольку вернулся домой в коконе.

Он посмотрел на нее, прищурившись, и, внезапно поменявшись с ней ролями, опустился на колени возле ее постели и покрыл ее руки слезами.

– Я убежал от тебя, потому что слишком тебя любил, – лепетал он. – Я вернулся сюда, куда ты не могла последовать за мной, а если бы и смогла, то осталась бы юной, а я – стариком. Но ты пришла сюда на «Душе» – и ты хотела меня.

Медсестра с Новой Земли не знала правил, которым нужно следовать со звездными моряками. Очень тихо она вышла из палаты, с нежностью и жалостью улыбаясь любви, свидетелем которой стала. Но она была практичной женщиной и заботилась о собственном преуспевании. Она позвонила другу из новостной службы и сказала:

– Думаю, у меня есть самая романтичная история на свете. Если поторопишься, сможешь первым услышать рассказ о Хелен Америке и мистере Больше-не-седом. Они только что встретились. Надо полагать, они уже были знакомы. Они только что встретились – и влюбились друг в друга.

Медсестра не знала, что они отреклись от любви на Земле. Медсестра не знала, что Хелен Америка совершила одинокое путешествие с ледяной целеустремленностью, – и не знала, что безумный образ мистера Больше-не-седого, тоже моряка, стоял рядом с Хелен на протяжении бесконечных лет пустоты в черных глубинах пространства между звездами.

Маленькая девочка выросла, вышла замуж – и теперь у нее самой была маленькая дочка. Мать не изменилась, но игрушечный зверек был очень, очень старым. Он исчерпал все свои чудесные приспособленческие фокусы и на протяжении нескольких лет оставался светловолосой, голубоглазой кукольной девочкой. Из сентиментального пристрастия к надлежащему порядку вещей хозяйка одела игрушку в ярко-синий джемпер и такие же штанишки. Маленькое создание тихо ползало по полу, опираясь на крошечные человеческие ладошки и коленки. Карикатурно-человеческое лицо невидяще смотрело вверх и пищало, выпрашивая молоко.

Юная мать сказала:

– Мама, тебе надо избавиться от этой штуки. Она совсем потрепанная и ужасно выглядит на фоне твоей очаровательной, стильной мебели.

– Я думала, она тебе нравилась, – заметила старшая женщина.

– Конечно, – ответила дочь. – В детстве она была милой, но я больше не ребенок, а эта штука больше не работает.

Игрушка с трудом поднялась на ноги и схватила хозяйку за лодыжку. Старшая женщина мягко отцепила ее и поставила на пол блюдце с молоком и чашечку размером с наперсток. Игрушка попыталась сделать реверанс, как ей полагалось, поскользнулась, упала и захныкала. Мать подняла ее, и старое игрушечное существо принялось зачерпывать молоко наперстком и вливать в свой крошечный беззубый, старый ротик.

– Помнишь, мама… – сказала молодая женщина и умолкла.

– Помню что, дорогая?

– Ты рассказывала мне про Хелен Америку и мистера Больше-не-седого, когда эта история была новой.

– Может, и рассказывала, дорогая.

– Но ты рассказала не все, – обвиняюще произнесла молодая женщина.

– Конечно, нет. Ты была ребенком.

– Но это ужасно. Такие безнравственные люди. И что за кошмарную жизнь вели моряки. Не понимаю, как ты могла идеализировать это и считать романтичным.

– Но это было романтично, – возразила старшая женщина.

– Романтично, ну конечно! – фыркнула дочь. – Это ничуть не лучше тебя и твоей дряхлой игрушки. – Она показала на крошечную старую живую куклу, которая уснула возле своего молока. – По-моему, она ужасна. Тебе нужно избавиться от нее. А миру нужно избавиться от моряков.

– Не будь такой категоричной, милая, – ответила мать.

– Не будь старой сентиментальной дурой, – парировала дочь.

– Может, так и есть, – ответила мать с любящим смешком и осторожно переложила спящее создание на мягкое кресло, чтобы на него не наступили и не покалечили.

Посторонним никогда не узнать, чем в действительности закончилась та история.

Более века спустя после свадьбы Хелен лежала при смерти; она умирала счастливой, потому что рядом был ее возлюбленный моряк. Она верила, что раз им покорился космос, значит, может покориться и смерть.

Ее любящий, счастливый, усталый умирающий разум затуманился, и она вспомнила спор, к которому они не возвращались десятилетия.

– Ты действительно появился на «Душе», – сказала она. – Действительно встал рядом со мной, когда я растерялась и не знала, как использовать оружие.

– Раз я пришел тогда, дорогая, значит, приду снова, где бы ты ни была. Ты моя милая, мое сердце, моя истинная любовь. Ты моя храбрейшая госпожа, отважнейший человек. Ты моя. Ты пришла за мной. Ты моя госпожа, которая правила «Душой».

Его голос прервался, но лицо осталось спокойным. Он никогда не видел, чтобы кто-то умер таким уверенным и счастливым.

Светопробой – адский способ зарабатывать на жизнь. Разъяренный Андерхилл захлопнул за собой дверь. Нет смысла носить форму и выглядеть как солдат, если люди не ценят твою работу.

Он опустился в кресло, откинул голову на подголовник и надел шлем.

Ожидая, пока пробойная установка прогреется, он вспомнил девушку во внешнем коридоре. Она посмотрела на установку, а затем – с презрением – на него.

– Мяу. – Вот и все, что она сказала, но его резануло, будто ножом.

Кем она его считала – дураком, бездельником, ничтожеством в форме? Неужели она не знала, что каждые полчаса светопробоя стоили ему двух месяцев в госпитале?

Установка прогрелась. Он чувствовал квадраты окружающего пространства, ощущал себя в центре огромной сетки, кубической решетки, заполненной пустотой. В этой пустоте он чуял глухой, тошнотворный ужас самого космоса и испытывал кошмарную тревогу, с которой его разум отмечал мельчайшие следы инертной пыли.

Он расслабился, и благодатная прочность Солнца, часовой механизм знакомых планет и Луны окружили его. Наша Солнечная система была прелестной и незамысловатой, как старинные часы с кукушкой, полной привычного тиканья и обнадеживающих шорохов. Странные маленькие спутники Марса носились вокруг своей планеты, словно обезумевшие мыши, но их непрерывное движение само по себе говорило: все в порядке. Высоко над плоскостью эклиптики он чувствовал полтонны пыли, дрейфовавшей в стороне от человеческих маршрутов.