Павел Иевлев - Безумные дни

— Давайте сюда, что ли… Не на мостовой же спать! — Борух указал на широкие стеклянные двери над каменным резным крыльцом.

Двери раскрылись с тяжёлым скрипом, оставляя след на пыльном полу. Внутри включили фонари.

— Похоже на гостиницу! — сказал Артём.

Помещение перегораживает стойка, за которой самая банальная доска с ключами. На стойке заложенная карандашом книга для записей, за ней на полке кнопочный телефон — Артём почему-то ожидал увидеть дисковый, с тяжёлым раструбом из меди и эбонита, но нет — оказался совершенно банальный офисный аппарат с факсом. Цифры как на аппарате, так и на бирках ключей обычные, арабские, но лежащий на стойке пыльный буклет оказался, несмотря на сходство букв с латиницей, совершено нечитаемым. Текст изобилует тильдами, умляутами и прочими диакритическими знаками и не похож ни на один известный Артёму язык. Он подумал, что такое количество дополнительных значков обычно означает заимствованную из другого языка письменность, придуманную для другой фонетики — но потом решил, что вряд ли кого-то теперь заинтересует местная история.

— Будем считать, — сказал Борух, снимая ключ с биркой «201» с крючка, — что у них та же логика нумерации, и первая цифра означает этаж. Вряд ли тут сотни номеров, в конце концов. Ищем лестницу, нам второй этаж удобней. Если что, будет время смыться, пока прочешут первый…

Лестница оказалась за углом коридора, и Артём чуть не загремел с неё, когда под ногами поехала сорвавшаяся с креплений ветхая ковровая дорожка.

— Всё-таки наследили… — укоризненно сказал Борух. — Ладно, будем надеяться, что никто нас искать не станет. С чего бы?

Номер действительно оказался на втором этаже, небольшой, однокомнатный, с застеленной широкой кроватью, диванчиком, столом-стульями и окном-балконом во всю стену. Артём хлопнул по покрывалу, и в затхлый воздух поднялась туча пыли.

— Что ты делаешь, не пыли! — возмутилась Ольга. — Нам тут дышать этим!

Она аккуратно, стараясь не встряхивать, сложила покрывало и вынесла его в соседнее помещение — там обнаружился вполне приличный санузел из унитаза и душевой кабины. Воды, разумеется, не было.

— Дверь балконную приоткройте, что ли, — сказал Борух, — а то дышать нечем. Но чуть-чуть, чтобы с улицы незаметно было. И в сортир этот чур не гадить — самим же нюхать всю ночь придётся. Я от соседнего номера сейчас ключ принесу, там хоть всё засрите.

— Грубый ты, майор… — покачала головой Ольга, проверяя содержимое шкафов и прикроватных тумбочек.

— Жизнь такая, — ответил Борух, выходя из номера.

— Бара в номере нет, — разочарованно констатировала Ольга, закончив обыск, — и халатов нет, и тапочек, одни полотенца в душе. Три звезды максимум.

— Ну, так мы и не переплатили, — возразил Артём, пытаясь открыть створку высокой застекленной двери. Бронзовые шпингалеты присохли, пришлось помогать себе ножом, но, в конце концов, удалось сделать небольшую щёлку для притока воздуха. Сразу почувствовалось, как свежо в ночном городе и как душно тут.

— Вниз по лестнице не ходите, я там растяжку пристроил, — сказал вернувшийся Борух и бросил на кровать ключи с бирками. — Вот, девочки налево, мальчики направо.

— Я скоро! — Ольга подхватила из рюкзака пластиковую двухлитровку с водой, взяла один из ключей и вышла. (Полное отсутствие пластиковых бутылок стало для Артёма чуть ли ни самым сильным бытовым шоком в Коммуне. Там вообще не было ничего одноразового, но разведчики быстро освоили наследство перемещённого города).

— Как думаешь, что тут случилось? — спросил Артём у майора.

— Я стараюсь об этом не думать, — признался тот. — Так же, как стараюсь не думать, почему почти все известные нам срезы либо безлюдны, либо идут к тому. Но доводилось мне слышать краем уха, что это не просто так…

— А как?

— Никак! — сказала вернувшаяся Ольга. — Не забивайте себе головы, мальчики. У нас уже учёные на эту тему друг у друга последние волосья на диспутах повырывали, а всё никак не договорятся. Куда уж нам-то в проблемы Мироздания лезть. Давайте лучше спать укладываться.

Артём взял второй ключ и вышел в коридор. «Мальчики направо» — соседний номер открылся пыльной душной темнотой, и ему стало как-то не по себе. Включил маленький светодиодный фонарик, обежал его лучом комнату — почти такая же, ничего интересного. И сантехника совсем как в его мире — в Коммуне она старообразная, с чугунными бачками и латунными кранами, а тут фаянс и никель. Жаль, что воды нет…

— …Не скажешь? — отчетливо услышал он вдруг голос Боруха.

— Не нужно ему это знать, — решительно ответила Ольга. — Если мы всё сделаем правильно — будет уже не важно. А если нет… То тем более не важно.

«Ну-ну, — подумал Артём, — интересная тут акустика…»

Он послушал ещё, но в соседнем номере была тишина. Сделал свои дела, стараясь не сильно журчать, и вернулся.

— Первую фишку, как самую простую, отдаём женщине, — распорядился Борух. — Я стою вторую, а тебя, Артём, разбужу под утро, постарайся до этого времени выспаться.

Он завалился на диван и почти сразу засопел. Артём последовал его примеру — улегся на кровать, не раздеваясь, только скинув берцы. От белого чистого белья сильно пахло пылью и слабо — чем-то цветочным, и вскоре он благополучно заснул.

Красивая рыжая женщина сидит на стуле посередине комнаты. Вчера вечером она ходила по магазинам и вроде бы чувствовала себя нормально. Была собой. А ночью проснулась, вспомнив что сделала, и подскочила в кровати — зачем? Зачем ей это понадобилась? Или приснилось всё? Какой странный сон… Но нет, вот она — огромная пластиковая сумка, из которой выпирают углами эти непонятные вещи. Получается, весь вчерашний вечер она старательно обходила этот баул, не замечая его? Забыв, как быстро, озираясь и прислушиваясь, запихивала, как своими руками принесла и тут поставила… Что с ней произошло — и с ней ли? Она ли это сейчас сидит и смотрит на сумки с одеждой, которые собирала вроде бы ещё она, и старательно не смотрит на сумку, которую собирала… кто? Не понять. Не уснуть. Не проснуться. Так и сидит на стуле.

Женщина дёргается к баулу, останавливается. Дёргается к вещам — останавливается. Замирает на стуле. Повторяет цикл. Застывает в бездействии. Достаёт из кармана телефон, совершает вызов — и сразу его сбрасывает. Лицо её то каменеет маской, то кривится в судорогах эмоций: гнев, страх, возмущение, решимость — и снова ледяное спокойствие голубых глаз. Наконец она кивает, как бы соглашаясь сама с собой, поворачивает стул к столу, берёт лист бумаги и ручку, что-то пишет. Кладёт записку на сумку с вещами. Переодевается. Старые джинсы, удобные ботинки, рубашка, куртка. Решительно берёт большой угловатый баул и, наклоняясь под его тяжестью, выходит на лестницу. С трудом вписываясь в повороты, спускается вниз — на первый этаж и ниже, в подвал, открыв железную решетку прохода своим ключом.