Павел Иевлев - Последний выбор

— Вы поразительно везучий человек, Сергей, — покачал головой подпол. — Мы на двух флаерах, без брони, у нас просто нет для вас места.

— Просто убьёте, значит?

— У вас какие-то дикие предрассудки по поводу Комспаса, — укоризненно сказал он, — мы не злодеи. Мы всего лишь рациональны в пределах необходимого. Кстати, вы знали, что местные не только пили кровь, но и ели друг друга?

— В каком смысле?

— В самом прямом. По истечении срока аренды тела личностью, оно возвращается в общественное достояние. Если хорошо сохранилось — в пищевую переработку, если плохо — в компост. «Будьте внимательны к этому телу, его ещё есть другим!» — то ли процитировал, то ли на ходу придумал подполковник. — Вот где дикость-то.

Он поднял с пола выпавший из кармана убитого «кольт», обтёр от крови об его мундир и протянул мне.

— Ваш?

Я растерянно кивнул.

— Так что Корректоров мы заберём, разумеется, а вы можете быть свободны. Зачем мне вас убивать, подумайте? Пустой перевод ресурса. А так — глядишь, ещё и встретимся.

Кривясь от боли в отбитых рёбрах и хромая, я выбрался на улицу. Наличие пистолета никак не меняло ситуацию — шансов отбить у Комспаса Корректоров ноль. Над зданием висели, гудя пропеллерами, два флаера, склонившие к земле свои носы-шарики. На меня им было плевать. Сел в УАЗик, напугал себя кровавой рожей в зеркале, завёлся и уехал, прямо с улицы уходя на Дорогу. Назовём это «тактическим отступлением», например. Чтобы не называть это «просрал задачу». Никому не помог, Настю потерял, чудом выжил. Офигеть я спасатель.

На первом же зигзаге удачно подвернулась река — к ней пришлось съехать с шоссе по запутанной и нелогичной эстакаде с указателями на непонятном языке, где я трижды промахивался мимо нужного съезда. Хорошо хоть машин нет, крутись, как хочешь. Спустившись по бетонным ступеням к воде, разделся до трусов, прополоскал одежду, умылся и даже почти вымыл из волос и бороды засохшую кровь. Развесил на машину мокрое шмотьё, раскатал по нагретой солнцем набережной спальник, улёгся в тени УАЗика и задремал. Так меня ближе к вечеру Настя и нашла.

— Ого, какие у вас синячищи! Это вам за меня так, да?

Я осторожно пощупал рёбра.

— Вроде, не сломаны, это главное. Как ты меня нашла?

— Я хорошо умею искать.

— Не завидую твоему будущему мужу, — сказал я и стал натягивать высохшие штаны.

— Правда? Почему? Я некрасивая?

— Блин, — я взялся за голову, — прости, это была шутка. Довольно глупая. Имелось в виду, что ему от тебя не спрятаться.

— А зачем ему от меня прятаться?

— Я ж говорю — глупая шутка. Забудь. И да — ты очень красивая.

— Вы… ты это всерьез сейчас говоришь, или опять шутка?

— Настя, — сказал я со вздохом, — если тебе до сих пор этого никто не сказал, то послушай меня сейчас внимательно. Ты — очень красивая девочка. Будь мне лет шестнадцать — втрескался бы в тебя по уши. Хотя нет, вру. Не втрескался бы.

— Почему?

— Я в этом возрасте был глуп и застенчив. Ты слишком хороша для того, чтобы тогдашний я посмел мечтать о такой.

— Ну, ты скажешь… — запунцовела щеками девочка.

— Скажу, — кивнул я серьёзно, — это, по-хорошему, должен тебе твой папаша приблудный сказать, но он слишком занят. Увешался бабами и обязательствами, мечется теперь, как жонглёр говном…

— Сергей! — фыркнула Настя.

— Прости. Так вот, запомни — ты очень красивая. Слишком красивая для того, чтобы это не стало проблемой.

— Проблемой? Красивой быть плохо?

— Неудобно. Так же неудобно, как быть уродливой. Идеальная позиция на этой шкале — «симпатичная». Внешность располагающая, но не довлеющая. Не заслоняющая человека. Ты уже сейчас далеко вышла за этот предел, а через пару лет расцветёшь так, что это начнёт мешать. Мужчины будут тебя бояться, а женщины — ненавидеть, не понимая, что это проклятие, а не благословение.

— Бояться? Почему?

— Большая часть мужчин будет бояться, лучшая — стесняться, а худшая — пытаться самоутвердиться за твой счет. Потому что будут сравнивать себя с тобой и думать, что недостойны.

— И что же мне делать? — растерялась Настя.

— Прежде всего, знать об этом. Чётко понимать, что большинство людей тебя не увидят. Они увидят красотку. И обращаться будут не к тебе, а к красотке. К социальному символу в своей голове. К вожделенному призу, достижимому или нет. С этим надо учиться жить, так же как люди живут с заячьей губой или родимым пятном во всё лицо. Заставлять людей смотреть сквозь внешность. Не с каждым получится, но зачем тебе каждый?

— Мне никто этого не говорил… — сказала она задумчиво. — Я подумаю об этом.

— Вот-вот, — ответил я, натягивая куртку, — подумай. Когда-нибудь весь этот чёртов цирк закончится. Надо будет не рушить или спасать миры, а жить. Хотелось бы, чтобы к тому моменту ты была девушка Настя, а не мистическое чувырло в балахоне. И хотелось бы, чтобы эта девушка Настя была хоть немного счастлива.

— Спасибо.

— Обращайся. А теперь давай вернёмся в Центр. Пора уже что-то решать с этим Комспасом.

— Кстати, мы вернулись, — сказал я, недовольно, глядя в напряжённые затылки собравшихся в гостиной. — Если вы не заметили.

Наш вояж не назовёшь триумфальным, скорее, он ближе к провалу, но это не повод нас игнорировать. Мы с Настей уставшие и пыльные, пропахшие дымом и моторным маслом, намотавшие на колёса десяток миров, стоим в дверях — а всем плевать. Все смотрят на какого-то мутного мужика в балахоне, развалившегося в кресле, как у себя дома. У меня что-то в последнее время аллергия на мужиков в балахонах. Вечно от них всякие неприятности. Судя по тому, что детей не видно, а из женщин только Ольга и Таира — причём горянка с ружьём, — и сейчас ничего особо хорошего не ожидается.

— Привет, — сказал Артём, — вовремя вы. У нас тут… гость.

— Вижу, — сказал я коротко, — Насть, может, пойдёшь пока помоешься с дороги?

— Я останусь, — сказала девочка. — Это же Хранитель.

Ну, здрасьте, приехали.

— Здравствуй, синеглазое дитя боли, — поприветствовал её гость персонально.

У меня от пафоса аж скулы свело. Вряд ли мы с ним подружимся, кто бы это ни был. Люди, таскающиеся в чёрных балахонах и говорящие фразами из индийских сериалов, обычно имеют и другие психические аберрации.

Настя молча кивнула и присела в стороне. Тёмные окуляры делают её лицо эмоционально непроницаемым, но мне отчего-то показалось, что она не очень рада визиту начальства. Ведь Хранители как бы над Корректорами? Или я опять чего-то не понимаю?

— Что этот беглый францисканец делает у нас дома? — невежливо спросил я.

— Он утверждает, что это его дом, — пояснил Иван.

— И дирижабль тоже его, — добавил Артём.

— А на жену он ни на чью не претендует случайно? Этак каждый придёт и скажет: «Моё». А документы правоустанавливающие он предъявил? Ну, там, ПТС на дирижабль, «зелёнку» на дом?