Павел Иевлев - Последний выбор

— Ой, там человек! — сказала вдруг Настя.

Чёрт, что-то я расслабился и заболтался. Решил, что тут пусто и безопасно.

Человек в костюме жанра «постап-фоллаут», вместо лица — модный противогаз. Сквозь его стекло провожает машину удивлёнными глазами. Рядом с ним тележка на больших велосипедных колёсах, полная термосумками ярких цветов. Одну из них он зацепил за висящую на стене вертикальную конструкцию — что-то вроде реечного лифта, и жёлтый параллелепипед с незнакомым логотипом медленно поднимается вверх. Когда он достиг третьего этажа, оттуда высунулось некое существо в пучеглазой маске с фильтрами и резиновых перчатках по локоть и подхватило сумку. Увидев нас, существо застыло, забыв утащить добычу в логово, и уставилось на машину своим инопланетянским рыльцем.

Мужик с сумками внизу неуверенно помахал нам рукой, я посигналил в ответ. УАЗик рявкнул неожиданно громким на пустой улице хриплым сигналом, и в пустых пыльных окнах квартир появились бледные лица. В каждом окне по одному. Они молча провожали нас расширенными от изумления глазами, как будто давно не видели автомобилей.

— Так они не вымерли? — спросила недоверчиво Настя. — А зачем заперлись?

— Да чёрт их поймешь. Давай-ка валить отсюда…

Мы осторожно объехали полуопущенный шлагбаум с табличкой «Предъяви цифровой пропуск в развернутом виде!». Ниже от руки приписано «Передвижение только в соответствии с данными о передвижении». Дорога дальше прямая, я врубил четвёртую и вышел на крейсерские восемьдесят в час.

— Нам говорили, что эпоха техников уходит, — сказала Настя, — что наступает наше время, время Хранителей.

— Вы же Корректоры?

— Каждый Корректор — потенциальный Хранитель. Надо только принять в себя всю сложность мира. Я пока не могу, приходится носить эти очки… — она щёлкнула пальцем по окуляру.

— А многим удалось?

— Не знаю…

— Хоть один живой пример есть?

— Нет, Хранители покидают наш план бытия…

— Фигня какая-то, извини. Видал я пару раз этих так называемых Хранителей — не произвели они на меня хорошего впечатления. Неприятные типы с крышей набекрень. Не похоже, что это «принятие в себя» пошло им на пользу. То ли многовато приняли, то ли не в то горло пошло. Не хочу, чтобы ты такой становилась, и не верю, что станешь.

Дорога, давно покинувшая мегаполис, заворачивает вправо, нам пора. На этот раз Настя справляется быстрее, и вскоре мы снова в туманном (для меня) пузыре. Хоть одним глазком бы глянуть, как она видит эти «механизмы мироздания». Вдруг да понял бы чего-нибудь?

— Встряли, — сказал я мрачно.

Мы выскочили так неудачно, что пришлось бить по тормозам. Корму подбросило, резина взвизгнула — но обошлось. В сантиметре от передней машины остановились. Человек в будке, посмотрев на нас, укоризненно покачал головой, я развёл руками — мол, не хотел, так получилось… Мы стоим на узком, однополосном проезде, плотно ограниченном бетонными, в рост человека, заборами. Дальше шлагбаум, рядом с которым стеклянная будка. Я оглянулся — сзади нас сразу подпёр грузовик. Спереди — две легковушки, до невозможности похожих на «жигули» пятой или седьмой модели. Квадратненькие такие. Синяя и зелёная. Водитель передней что-то обстоятельно объясняет будочнику через опущенное окно, тот кивает и записывает, уточняет, переспрашивает, кивает снова… Небыстрая, похоже, процедура.

— Мы на месте? — спросил я Настю.

— Да, это тот самый срез.

— Ну, коллапса я пока не наблюдаю…

— Корректор здесь. Я его чувствую. Данька не вывел его из среза.

— А сам Даниил?

— Не знаю. Не могу понять. Вроде бы он здесь, и вроде бы не совсем… Странное ощущение.

— Жаль, что нет какого-нибудь маячка. Эпоха технарей, знаешь ли, имеет свои преимущества. Не так зависишь от этого «тут чую, тут ощущаю, а тут просто сквозняком надуло».

Подошла наша очередь, я подкатился к будке, отметив, что шлагбаум тут стальной и прочный, машиной не сшибить.

— Здравствуйте, — устало сказал пожилой будочник, одетый в невнятную униформу буро-серого цвета и цилиндрическую шапочку с непонятной эмблемой.

Хоть языкового барьера нет. Только железный. Я с нелогичным замиранием сердца сообразил вдруг, что документов у меня никаких. Ни на машину, ни прав, ни паспорта — ни единой бумажки. Как-то не возникало в них нужды в последнее время.

— Цель приезда?

— Разыскиваю… человека одного.

— «Поиск человека», угу, хорошо… — пробормотал служащий, что-то записывая. — Живого или исполняющего последний долг?

— Последний что? Впрочем, неважно. Надеюсь, живого.

— Угу, живого, надеется… — скрипит ручкой будочник. — Алкоголь, табак, наркотики употребляете?

— Сейчас или вообще? — растерялся я.

— Отвечайте «да» или «нет».

— Тогда нет.

— Правильно, — одобрил он, — нужно ответственно относиться к своему телу, оно является ценным общественным достоянием.

Про «общественное достояние» мне не понравилось, но я решил не обострять.

— Хронические болезни, влияющие на пищевую ценность?

— Пищевую ценность чего?

— «Да» или «нет», пожалуйста.

— Нет.

— А у девочки?

— То же самое.

— Вес тела? Ваш и девочки.

— Девяносто и пятьдесят — сказал я наугад, решив, что взвешивать нас не станут.

Угадал, не стали.

— Очки снимите, пожалуйста, — обратился он к Насте.

Она, пожав плечами, приподняла свои окуляры, будочник заглянул в синеву её глаз, кивнул, но никак не прокомментировал, только пометил что-то в своих бумажках.

— Проезжайте. Помните о режиме пищевой дисциплины, соблюдайте предписания.

— Непременно, — ответил я. Главное — проехать, потом разберёмся.

Шлагбаум, скрипнув, поднялся, и мы въехали в город.

Город оказался сер, уныл и депрессивен. Такое впечатление, что яркие цвета тут запрещены законодательно — всё какое-то тусклое, выцветшее, выглядящее пыльным и старым. Застройка панельная, дома из квадратиков бетонных плит, которые даже не пытались ничем украсить. Машин мало, они угловатые, одинаковые, неинтересные, и тоже неяркие. Правда, надо сказать, и УАЗик на этом фоне не особенно выделяется. На улицах чисто, людей немного, одеты серо до степени слияния с пейзажем.

— Какие они… — сказала неопределённо Настя.

— Какие?

— Усталые. Худые. Равнодушные.

Пожалуй, да, исчерпывающе. Именно такое впечатление и производят аборигены. Как будто они так устали и измучились от своей серой жизни, что им уже всё равно. Ешьте их мухи с комарами.

— Куда нам?

Настя задумалась, приподняла очки, покрутила головой.

— Примерно туда, — указала тонким пальцем. Ноготь на нём коротко острижен и выкрашен чёрным лаком. — Недалеко. Совсем рядом. Но…

— Что?

— Как-то странно ощущается. Не знаю. Давайте доедем.