Павел Иевлев - Последний выбор

— Какой пиздец, — повторил я.

Мы прошли дальше — ванн было много, но большая часть пустовала. Похоже, дефицит операторов закрыть не удалось. У чёрного камня репера отдельная ванна, но Ольга кинулась не к ней — на верхнем торце каменного цилиндра стоит статуэтка, из-за расширения в основании похожая на новую шахматную фигуру. Я как-то раз держал в руках похожие, чёрную и белую. У этой так же, как у тех, сложная форма, и она как бы немного плывёт в глазах, будучи слегка не здесь, но она точно серая. Третий компонент. Ольга решительно убрала её в сумку.

— Данька? — спросил упавшим голосом Артём, заглянув в ванну. — О, чёрт, это Данька.

В розовом геле худое мальчишеское тело. Вернее, то, что от него осталось. Швы на тех местах, где были руки и ноги, ещё совсем свежие, красные, опухшие, из них торчат хирургические нитки. Зашитые веки на провалах глаз воспалены, из-под них сочится белёсая сукровица. Багровые струпья вокруг вживлённых шлангов, начисто выбритая голова.

— Кто здесь?

Он в сознании!

— Я слышу вас.

— Данька, это Артём, помнишь меня?

— Приёмный отец Насти?

— Да, да, это я!

— Помню. Всё ещё не можешь увидеть интерфейс? — мальчик слабо улыбнулся, раздвинув тонкие сухие губы.

От этой улыбки мне стало дурно.

— Как ты? Тебе больно? — суматошно спрашивал Артём.

— Нет, мне не больно. Они отрезали мне нервы. Я парализован, но не чувствую боли. Только пить всё время хочется.

— Я сейчас, сейчас… — Артём судорожно зашарил по разгрузке, пытаясь снять флягу.

— Эй, прекрати, — снова беззвучно рассмеялся Даниил, — у меня и желудка-то нет!

— А как же…

— Никак, неважно. Недолго осталось. Перед уходом они отключили всё.

— Куда они ушли? — вмешалась Ольга.

— О, тут девушка, — сказал парень грустно, — а я в таком виде… Вы уж извините, барышня, но прикрыть срам мне нечем. Рук нет.

— Куда?

— Им, видите ли, удалось, наконец, добыть Корректора. Когда у меня были глаза, они были чертовски синими, знаете? Девушкам нравилось.

— Знаю, Даниил, — сказала Ольга.

— Так вот, Корректор им был нужен для того, чтобы открыть путь в закрытые локусы.

— В Коммуну? Они напали на Коммуну?

— Нет, — вздохнул мальчик, — они не нападают. Они бегут.

Увидеть Даньку, позитивного паренька, который когда-то весело дразнил меня на Дороге, в таком виде — это было… слишком. Даже Алькина сестра почему-то шокировала меня меньше. Может быть, потому что была мертва. С ней уже случилось всё и окончательно, а этот обрубок пацана ещё дышал, думал и шутил. Но мы уже ничего не могли для него сделать. Это чудовищно, невыносимо и кошмарно. Так не должно быть. Люди, которые так поступают с другими, не могут существовать, это просто неправильно. Наверное, если бы у меня сейчас была возможность сбросить бомбу на Комспас — я бы сделал это. Но они ушли, сбежали.

— Ты можешь отправить нас за ними? — не отставала от него Ольга.

— Я думал, вы никогда не спросите, — улыбнулся сухими губами Данька. — Вы же на волантере? Возвращайтесь на борт, я сделаю свой последний резонанс.

— Их много?

— Нет. Они разбиты и бегут. Они даже оставили этот жуткий артефакт, в надежде, что вы его заберёте и не будете их преследовать. Они не думали, что вы придёте так быстро, что я ещё буду жив. Без меня вы бы их ни за что не нашли.

— Мы что-то можем для тебя сделать? — спросил Зелёный.

— Две просьбы, ладно?

— Конечно.

— Скажите Василисе, что она… клёвая и милая. И очень мне нравится… нравилась. А то она вечно комплексует. И ещё — уничтожьте здесь всё. Не надо, чтобы кто-то повторил эти опыты. Пусть я буду последним.

— Хорошо, Даниил.

— Идите, не будем тянуть. Когда будете готовы — включите резонаторы, я почувствую. Прощайте.

— Он был хороший воин, — сказала Таира, когда мы вышли на улицу.

— Да, — коротко согласился я.

— Мы отомстим за него, — она не спрашивала, а сообщала.

Я промолчал. Мы, может быть, и отомстим. Но я не горец Закава, мне не станет от этого легче. Наверное, удобно — отомстил, убил врага, и всё. Баланс подведён, можно в архив. Жаль, что я так не умею. У меня навсегда отпечаталось в памяти Алькино лицо на чужом изуродованном мёртвом теле и мутные слёзы из-под зашитых век над отсутствующими глазами, синева которых так поразила меня когда-то. Я не «хороший воин», увы. И никогда не хотел им быть. Мне не хочется спасать Мультиверсум, в котором люди делают такое друг с другом. Я изо всех сил скосил глаза влево-вниз, но интерфейс так и не появился. Это проклятая чёртова реальность, и сохранений нет, как нет больше парня, который придумал эту шутку.

— Мы готовы? — спросил слегка растерянный капитан.

— Наверное, — кивнул Зелёный.

Он держит в руке пульт бомбосброса и, когда реальность начинает плыть, решительно жмёт кнопку. Дирижабль вздрагивает, избавляясь от груза, зелёный цилиндр заряда остаётся на крыше, а мир за стеклом ходовой рубки моргает и сменяется другим. Прощай, Данька.

Под нами город. Чужой, но при этом и странно знакомый. Улицы, здания… Как будто я это уже где-то видел — и в то же время нет.

— Это же… Загорск-двенадцатый! — удивлённо восклицает Ольга. — Это улица Ленина, вот ограда Института. У нас её снесли при реконструкции, а тут стоит. Корпуса старые, у нас их переделали после Катастрофы, а здесь только окна поменяли. Это общежитие, смотри, Артём! Мы тут жили, помнишь?

Теперь и я узнал — скорее контуры зданий и расположение улиц, чем сам город. Коммуна сильно перестроила старый институтский комплекс, приспособив его для жилья и работы, но капитальные толстые стены остались на тех же местах. Зная, куда смотреть, я сам легко находил сходство. Нет, не сходство, о чём я — это тот же самый город. Только здесь он развивался иначе — в ширину, расползаясь по городским кварталам, а не концентрируясь в одном месте. И всё же — вот бывший Дом Быта, вот здание старого универмага — в Коммуне там расположился ресторан, но тут его нет. Вот трамвайные пути на Проспекте Революции, здесь они тоже остались, и даже трамвай тот же самый, только вагоны перекрашены из красного в синий. На улицах мало машин, и они другие, более современные на вид, но много людей — наверное, больше, чем в Коммуне. Люди останавливаются и смотрят, провожая взглядом медленно плывущий над улицей дирижабль, потом идут дальше. Люди как люди. Обычные лица, обычная одежда. Мужчины, женщины, дети. Детей мало, гораздо меньше, чем… Чуть не сказал «у нас». В Коммуне, конечно.

— Куда они все идут? — удивляется Иван.

Действительно, сверху видно, что здешние жители направляются в одну сторону, по широкой улице Энгельса и параллельным, названия которых я не вспомнил.