Андрей Столяров - Продолженное настоящее

— Куда ж она делась, эта первая смена? — чужим голосом спрашивает Даг.

И тут же понимает, что он не хочет слышать ответ. Не хочет, не желает этого знать. Агата, тем не менее, отвечает, что реципиенты из первой смены много экспериментировали — и с галлюциногенами всякими, и с психомодуляторами, и с разными методиками религиозного трансцендирования.

— Ты про «Иисусову молитву» у исихастов читал?

— Что-то припоминаю…

— Посмотри ещё раз в тех же материалах: строгий тридцатидневный пост, полное одиночество, руминация — бесконечное, по тысяче раз повторение одной и той же молитвенной формулы… Соответствующие ритуалы… Здесь сложность в том, что видения в данном случае возникают необыкновенно яркие, но, насколько можно судить, это именно галлюцинации, а не версии реального будущего… Вроде как Игнатий Лойола — помнишь историю иезуитов? — после длительного поста и молитв узрел Богоматерь на ступенях храма…

— Так что с первой сменой? — спрашивает Даг.

— Существует всякая… военная… фармацевтика, — неохотно отвечает Агата. — Коромицин, например. Применяется в малых дозах для повышения двигательной активности бойцов спецподразделений. Видел, наверное, в боевиках, в кино, с какой скоростью они движутся? Недалеко от реальности… А ведь дозу можно и увеличить. Причём там помимо коромицина есть ещё пентапсил, есть бета-бептан, есть некий пранизолон, резко обостряющий восприятие…

— И что тогда?

— Тогда… В большинстве случаев мозг элементарно сгорает. Ну как если бы на обычную лампочку накаливания подали не двести двадцать, а четыреста вольт. Пшик — и лопается проводок… Но перед этим следует яркая вспышка… Чага именно таким образом увидел приближение пандемии. Первый трансцензус — без фармацевтики — у него был не слишком понятный: человек в белом халате, лицо скрыто маской — как это можно интерпретировать?.. А после инъекции пранизолона… Ну, ты ведь смотрел мои иллюстрации…

Даг вспоминает листы с кошмарами графики: ребристый металлический купол, прорези тусклых окон, бесконечные ряды коек, где, неестественно выворачивая конечности, корчатся люди.

— Ты здорово рисуешь, — говорит он.

— Лучше бы я продавала на рынке морковку, — отвечает Агата. — Как раз по рисункам, я их сдуру выложила в интернет, меня и нашли…

Она останавливается и часто-часто моргает. Даг боится, что из глаз её сейчас хлынут слезы. Он не понимает, что ему в этом случае делать. Однако Агата порывисто, колыша грудью, заглатывает холодный воздух и говорит, что если она и выжила, единственная из первого поколения, то благодаря тому, что обрела редкую специализацию — может по рассказу перевести трансцензус в зрительный образ, практически совпадающий с тем, что видит визионер.

— Иначе бы и меня тоже… — Она вновь судорожно вздыхает. — Видел пристройку, два этажа, слева от Флигеля? Там — клиника для тех, у кого мозг сгорел… Трое полностью заторможенных, вообще ни слова не могут сказать, двое что-то бормочут, я слушаю запись, бред, вдруг там мелькнет что-то ценное. Ещё у одного — эпилептические припадки, я тоже вынуждена это прослушивать… Знаешь, как кричала Марго, когда ей ввели бета-бептан… Руки и ноги ей пристегнули, иначе упала бы на пол, колотилась бы головой… Кричала, что у неё в затылке сидит раскалённый гвоздь…

— Наша Марго?

— Ну да… С ней вообще что-то не то. Упрятали её почему-то в отдельный бокс, дверь всегда заперта, мне туда хода нет… — Агата внезапно поворачивается к Дагу. Они стоят, чуть ли не прижимаясь, глаза в глаза. — Извини, что втянула тебя в эту историю, но я тогда, месяц назад, ещё ничего толком не знала. Просто зарисовывала трансцензусы. В клинику меня допустили совсем недавно…

У Дага в голове — каша. Только вчера под строгим взглядом полковника Петрова он звонил из его кабинета родителям и заверил их, что с ним всё в порядке. Сидит дома, работает дистанционно, ни с кем не видится, никуда не выходит, абсолютная изоляция. Что, между прочим, полностью соответствует действительности: контактов с внешним миром у них во Флигеле нет, носить маски, перчатки не требуется, разве что ежедневно с утра меряют температуру.

Разумеется, ни слова об «Аргусе».

Успокоил, как мог.

И вот — «Флигель номер четыре»: коромицин, пранизолон, пентапсил, бета-бептан…

Марго, королева Марго, пристёгнутая ремнями к кровати.

Во что превращается мир?

И мучительное, бессмысленное вопрошание: почему это случилось со мной?

Ответ: да потому что случилось.

Они находятся вблизи чугунной ограды. За решёткой, украшенной острыми шишечками, простирается Загородный проспект. Скользит по нему редкий транспорт. Немногочисленные прохожие в масках не обращают на них внимания. Там, всего в полутора метрах от них, пусть осложнённая пандемией, но течёт самая обычная жизнь, не подозревающая ни о каких секретных проектах.

Ограда, кстати, не слишком высокая.

Казалось бы — что стоит перемахнуть на другую сторону?

Камер наблюдения здесь вроде бы нет.

— Найдут, — безнадёжным голосом говорит Агата. — Куда мы — без денег, без документов, паспорта ведь у нас изъяли. Даже кредитные карточки пришлось сдать…

— Чага всё же как-то сбежал.

— Куда он сбежал? Его через три дня нашли в том самом больничном комплексе, в Гавани, который был на рисунке. Совпадение практически полное. Улавливаешь? Просто он во время фармакологического сеанса, когда ему вкололи этот, пранизолон, увидел своё собственное будущее… И он уже умирал. Не коронавирус, как выяснилось потом, а тяжелейшее двустороннее воспаление легких. Ночевал, вероятно, на улице, простудился, домой пойти не рискнул… Знаешь, что слегка утешает? В одной из версий будущего, в той, которую видел и ты, мы всё же присутствуем. Понимаешь? У нас, видимо, есть шансы спастись. Сообразить бы ещё, как в эту версию можно попасть. Что нужно сделать, чтобы она осуществилась?

— А ты…

— Нет, — сразу же говорит Агата. — Я помню лишь этот короткий фрагмент: едем на БМП, ты стоишь у воды, тебе грозит опасность, я пытаюсь предупредить… Ограниченный импринтинг: всё длится чуть более двух минут…

— А опасность…

— Не представляю! — прерывает его Агата. — Поверь, пожалуйста, я знаю не больше тебя!..

Глаза у неё блестят подозрительной мокротой. Даг, почти не соображая, что делает, обнимает её, и Агата приникает к нему, так что ощущается близость тёплой щеки.

— Неизвестно, сколько нам ещё остаётся… — шепчет она. — Неделя, может быть, две…

На мгновение кажется, что кроме них никого, ничего в мире нет: ни пандемии, ни Флигеля, ни ушастого Гремлина, ни страшноватого проекта «Аргус».

Но это не так.

— Кхым!.. Кхым!.. — раздается нарочитый, протяжный кашель.