Андрей Столяров - Продолженное настоящее

Минуты три после этого монолога Профессор молчит. Слышен шорох дождя, ощупывающего их полиэтиленовые накидки. А потом Профессор, влекомый, видимо, инерцией рассуждения, говорит, что интересную мысль высказал в свое время Макс Планк, один из основоположников квантовой физики. Планк полагал, что если существует начальный статус Вселенной, сингулярность, кауза аффикьенс , побудительная причина, как он её вслед за Аристотелем называл, которая породила собою всё, то, вероятно, у Вселенной существует и конечный статус, кауза финалис , некий предел, «точка омега», как несколько раньше обозначил её уже Тейяр де Шарден. Но если подобный конечный статус в самом деле наличествует, то все процессы, текущие в мироздании, должны быть ориентированы на него. А отсюда Планк выводит парадоксальное заключение. Не будущее определяется прошлым, как мы наивно считаем, а прошлое определяется будущим, пусть даже этого будущего пока ещё нет. Такой вот обратный детерминизм.

— То есть, всё это может выглядеть совершенно иначе, — задумчиво говорит Профессор. — Стрела времени, по определению Хокинга, действительно существует, в том смысле, что мы помним прошлое, а не будущее. Но это память отдельного человека или всего человечества, а есть ещё память Вселенной, выраженная в её универсальных законах. Нам эти законы пока неизвестны.

К ним незаметно присосеживается Анчутка. Тоже — в накидке, которая явно ей велика и потому волочится по земле. Она осторожно берет Дага под руку, тот чуть вздрагивает, но не отодвигается: Анчутка последнее время весьма откровенно липнет к нему, претендуя, по-видимому, на нечто большее, чем приятельские отношения.

— А я сегодня во время сеанса, представьте, уснула, — сообщает она. — И видела такой сон… такой сон… — Она закатывает глаза. Ни Даг, ни Профессор к её словам интереса не проявляют. И Анчутка немного обиженно добавляет: — Это, разумеется, не трансцензус…

Тем не менее она мягко сжимает Дагу запястье: форма близости, означающая, вероятно, сексуальный призыв. Однако Дагу сейчас не до романтических игр. И не до заумных концепций Профессора, смысл которых он улавливает с трудом. После того, что ему рассказала Агата, он другими глазами смотрит на ситуацию в «Аргусе». Он теперь знает, что все они скоро умрут. Умрёт Котяра, одышливый, неуклюжий подросток, видевший некую «Океанию», империю, расположенную на тропических островах, умрёт Бармаглот, баскетболист, весельчак, узревший, напротив, надвигающийся «ледниковый период», умрёт Сонник, описавший кошмарный «механический мир», умрёт Агата — не спасут её никакие картинки, умрёт Профессор — его рассуждения о закономерностях будущего утонут в море пыльных бумаг, умрёт Анчутка, сколь бы продвинутой в интернет-технологиях она ни была, умрёт он сам — никто никогда не узнает, что он, такой, когда-то существовал. Даже в отчётах по «Аргусу», если они сохранятся, он будет фигурировать под псевдонимом. И убьёт их всех вовсе не Гремлин. Их убьёт будущее: оно безжалостно к текущей реальности. Гремлин — лишь кукла, лишь исполнитель, с помощью которого оно реализует себя. Будущее — это действительно монстр, от него не скроешься ни в настоящем, ни в прошлом. Его нельзя победить, как нельзя победить ночные кошмары — от них не убежишь на ватных ногах. Свою жертву оно всё равно настигнет. Надежда Агаты выжить, потому что в какой-то из версий грядущего она существует, это иллюзия, обманчивая как всякий мираж.

Или всё-таки не иллюзия?

Даг понимает, что ему нужен новый трансцензус. Требуется заглянуть за призрачный временной горизонт, где формируются сейчас контуры новой реальности. Что там его ждёт? Какие неожиданности скрываются в туманной неопределённости? И если уже невозможно спасти весь мир, то, может быть, удастся спасти хотя бы несколько человек?..

Попытаться, во всяком случае, стоит.

Он теперь вновь проводит в рабочей кабине минимум по шесть часов в день. Он напряжённо всматривается в темноту и ждёт, когда из неё проступит пусть слабая, пусть даже сомнительная тень будущего. Он листает машинописный справочник по медитации, подготовленный неизвестно кем, но имеющийся у каждого члена группы. Обилие различных методик пугает. Трансцендентальная медитация… когнитивная медитация… ортогональная медитация… радения молокан и хлыстов… исламский зикр… кружащиеся дервиши суфиев… обычная йога… патанджали аштанга йога… кундалини йога… индуистская тантра… буддийская тантра… дзен-буддизм… алмазная колесница… учение Гурджиева о Четвёртом пути… учение Кришнамурти… учение Сатправанга… «Роза мира» Даниила Андреева… Десятки страниц, сотни имён, краткие характеристики методов трансцендирования… Оказывается, сколько их было, фанатичных визионеров, пытавшихся прозреть иную реальность…

Даг быстро приходит к выводу, что ничего из этого ему не освоить. Абсолютно все технологии выхода за пределы реальности требуют долгих лет подготовки, аскезы и мучительной практики. Такого времени у него нет. Всё, что ему остаётся, это вслушиваться в тишину, всматриваться в безмолвный сумрак, надеяться, что произойдёт чудо.

Чуда, однако, не происходит. Не только с ним, но и ни с кем из их группы. Хотя именно в эти мрачноватые дождливые дни то одного, то другого внезапно пронизывает какое-то лихорадочное возбуждение. Иногда даже не хватает свободных кабин: реципиенты медитируют по три, по четыре, по пять, по восемь часов подряд. Некоторые готовы сидеть в изоляции целыми сутками. Тут, правда, всё не так просто: при долгом напряжении психики, в полной тишине, в сумраке, в условиях сенсорного дефицита, может померещиться всякое. Тот же Бармаглот, например, рассказывает, что на седьмом часу сосредоточенного внимания он отчётливо узрел две мохнатых руки, протянутые к нему из угла: пальцы — морщинистые, чёрные, как у орангутана, на них жёлтые ногти со светящимися лунками на концах. А Анчутке — она клянётся — пригрезилось, что тоже в углу, если смотреть краем глаза, не смаргивая, появляется некто в призрачном, колеблющемся одеянии, в капюшоне, надвинутом на глаза, дрожит, чуть подпрыгивает, изображает ладонями какие-то знаки.

— Я чуть не заорала, — признается она. — Шевельнулась — этот чудик исчез…

К версиям будущего это, конечно, никакого отношения не имеет.

Даг сильно подозревает, что внезапный всплеск трудового энтузиазма вызван тем, что Аглая осторожно поделилась сведениями об их дальнейшей судьбе помимо него и с Профессором, и Анчуткой, и кое с кем из наиболее разумных реципиентов. То есть объяснила — мы все в ловушке, нам отсюда не выбраться, мы — как морские свинки, на которых ставят смертельный эксперимент.