Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

На далекой окраине Сибири, у самой монгольской границы, среди отрогов Яблонового хребта, в глубокой долине речки Хамары затерялся золотой рудник «Убогий», принадлежащий потомственному почетному гражданину Мишурину.

Рудник получил название «Убогий» тогда, когда Мишурин совсем не рассчитывал на его богатство. Он занял этот отвод только для того, чтобы не иметь слишком близких соседей, у которых его рабочие могли бы обменивать краденое золото на спирт. Но по мере того, как разработка россыпи подвигалась вверх по долине Хамары, содержание золота становилось все большим и большим, и, наконец, на самой вершине, на склоне горы случайно был открыт и источник россыпного золота — богатая жила, первая во всей этой местности.

Газеты печатали восторженные статьи о русской Калифорнии, обнаруженной в диких горах Яблонового хребта. Сам Мишурин и другие золотопромышленники поспешили занять своими заявками всю окрестность и соседние долины. Несколько лет сряду казенный отводчик отмеривал и отводил площади под рудники и прииски с громкими именами: «Миллионный», «Богатый», «Клад», «Золотой сундук», «Драгоценный», «Обещающий», «Желанный» и т.п. Счастливый владелец рудника «Убогого» прогремел на всю Сибирь своими кутежами и безумными тратами денег.

Был конец мая 1908 года, лучшее время года в этой местности. Горы оделись от макушки до подола свежей, сочной зеленью, и аромат молодых листьев березы смешивался со смолистым запахом нежных, мягких игл лиственницы. Осина стояла еще в зеленобуром наряде не вполне развернувшейся листвы, а в более затененных местах покачивала только красными сережками своих цветов. Волнистый ковер молодой зелени рощиц и перелесков чередовался яркими пятнами с темно-розовыми полосами, заросшими кустарником уже отцветавшего багульника, даурского рододендрона. Отдельные розовые мазки местами прорывались среди зелени перелесков.

Погода стояла сухая и теплая; природа зеленела, цвела и ликовала под яркими лучами весеннего солнца. В это время года и людям на руднике «Убогом» жилось лучше и дышалось легче. Весенний воздух и надежды на то, что наступающим летом будет открыто богатое золото, туманили головы и заставляли усиленно биться сердца.

Было утро Духова дня; все работы на руднике вторые сутки стояли. Возле амбаров и конторы было совершенно тихо и безлюдно, в домах служащих жизнь только что просыпалась, а с рабочей улицы уже доносились резкие звуки гармоники и пьяное пение.

Около фабрики, где главная улица поселка переходила в дорогу к горам, по мелкому камню громко застучали лошадиные подковы, и показался всадник — бурят, скакавший курцгалопом. Он был одет в синий ватный халат китайского покроя; длинные рукава, постепенно суживаясь, скрывали руки. Ноги всадника, обутые в неуклюжие монгольские сапоги с загнутыми вверх носками и маленькими, острыми каблучками, били по бокам лошади в такт ее скока. Из-под жесткой черной китайской поярковой шляпы с поднятыми вверх полями и красной шелковой кистью выбивалась косичка и несколько прядей грубых черных волос. Быстрая езда не отразилась на буряте; его смуглое лицо с выдающимися скулами и узкими глазками оставалось совершенно бесстрастным и невозмутимым. Толстая нагайка, висевшая из правого рукава халата, по временам поднималась и слегка, больше для видимости, ударяла по крупу низкорослой, но крепкой пегашки.

Подскакав к большому дому, стоявшему в самом начале улицы, наискосок от фабрики, и круто осадив лошадь, бурят ловко, несмотря на длинный халат, соскочил с седла. Сдернув узду через голову пегашки, он привязал ее к столбу у крыльца. Подвернув полы халата и засунув их за пояс, чтобы не оступиться на крутой лестнице, бурят поднялся тяжелыми шагами на крыльцо, с усилием открыл массивную дверь и прошел в квартиру управляющего рудником.

Управляющий Николай Константинович Репиков, высокий и плотный мужчина с большой лысиной, широкоскулым красным лицом и длинными, седыми баками, которыми очень гордился, сидел за письменным столом и набивал себе дневной запас папирос. На стене, как раз за его спиной, красовалось чучело большой совы с полураскрытыми крыльями. Посетителю, входившему из сеней в кабинет, на первый взгляд казалось, что птица сидит прямо на голове управляющего. Служащие рудника острили: Репиков нарочно укрепил сову так, чтобы все видели, как эмблема мудрости постоянно витает над его головой.

Управляющий недавно встал и занялся папиросами в ожидании чая с горячими мясными пирожками — традиционной «прикуской», принятой на сибирских приисках если не ежедневно, то, во всяком случае, по четвергам, воскресеньям и праздникам. По случаю праздничного дня и чудной весенней погоды Репиков был в отличном настроении, улыбка блуждала на его толстых губах, пальцы проворно работали палочкой и ватой, так что кучка готового курева быстро росла.

— Здраст, Миколай Кискинтинович! — промолвил бурят, вваливаясь в комнату и снимая шляпу.

— А, Хамигадай, здравствуй! — кивнул управляющий, не прерывая своего занятия.— По какому делу приехал к нам?

— Нарочным прибежал! Твоя доверенный посылал, шибко понадобись, говорит, письмо Миколаю Кискинтиновичу вези.

— Письмо привез, говоришь? Ну, подавай его сюда!

— Погоди, однако, распоясать надо. Я, почитай, весь ночь бежал, только в юрте Малахая на Бырце-речке мало-мало заснул, покедова свежего коня имали.

Управляющий немного встревожился. Почта приходила на «Убогий» рудник из Кыринского караула регулярно два раза в неделю, за исключением осенней и весенней распутицы. Экстренные распоряжения получались по телеграфу через более близкую станицу Мангут. Доставка писем из Кыры с нарочным случалась очень редко и вызывалась лишь чрезвычайной надобностью.

Нарочный распустил свой пояс, представлявший кусок дабы — узкой синей материи аршин в восемь длиной, и извлек из него довольно толстое письмо. Он подал его Репикову со словами:

— Ответ дожидать надо будет?

— Да, да, подожди! Ступай на кухню, спроси себе чаю.

Бурят тяжелыми шагами вышел в сени, а Николай Константинович разорвал конверт и погрузился в чтение письма. Некоторое время в кабинете царила такая тишина, что сквозь стену можно было слышать тиканье стенных часов в соседней комнате.

Письмо было от Мишурина из Петербурга. Владелец рудника писал, что уменьшающаяся из года в год добыча золота на «Убогом», еле покрывающая расходы, не говоря уже о процентах на затраченный капитал, заставляет его или закрыть дело, или попытаться продать его. Надо воспользоваться тем, что сейчас иностранные капиталисты проявляют повышенный интерес к сибирским приискам. Находятся уже и покупатели — представители английского общества. Они хотят послать своих экспертов для изучения рудника. Необходимо показать экспертам все дело с лучшей стороны, товар лицом, так как от их отзыва зависит не только самая возможность продажи, но и цена. Поэтому Мишурин просил управляющего принять экстренные меры, чтобы к прибытию экспертов все было приведено в порядок. Он предписывал останавливать работающие забои, как только пробы покажут в них хорошее содержание золота, чтобы затем демонстрировать их в благоприятном состоянии экспертам. На фабрике следовало прекратить пока переработку богатой руды и накапливать ее, чтобы снова начать перемол в присутствии экспертов.