Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

Из семейных русских многие были только старателями, то есть на свой риск и страх добывали рассыпное золото. Свою добычу они сдавали в контору по определенной цене, а из амбаров получали по таксе припасы и инструменты. Управление рудника зарабатывало с них главным образом на припасах и особенно на спирте, так как за золото им приходилось платить почти нормальную цену, чтобы не было искушения продавать его на сторону. Часть китайцев также была старателями, но работала отдельно от русских.

Взаимная вражда между китайцами и русскими изредка разряжалась погромом. Если осенью при расчете оказывалось, что китайцы заработали больше, или если на зимние работы несколько мест, занятых русскими, замещались китайцами, подгулявшая толпа иногда устраивала потасовку: китайцев били, рвали им платье, ломали инструменты. Китайцы убегали из стана в лес, и этим все дело кончалось, так как бить стекла и ломать нары и двери в китайских казармах управление не позволяло. Если во время погрома случалось увечье или убийство, то китайцы, наученные горьким опытом, не ждали защиты от русской юстиции. Они расправлялись с обидчиками сами: обыкновенно спустя некоторое время где-нибудь в лесу или в старом разрезе обнаруживалось мертвое тело убийцы-погромщика.

За площадью улица продолжалась в том же направлении, но имела несколько иной характер; ее составляли дома служащих, контора и невзрачная церковь, почти скрывавшаяся среди елей и берез на углу площади.

Холостые служащие жили по несколько в одном доме, семейные занимали, смотря по своему положению, целый дом или половину его. Нагорную сторону Конторской улицы составляли три длинных дома, разделенные садами и отличавшиеся более солидной постройкой. Сначала тянулся дом рудничной конторы, выходивший узкой стороной на площадь, а длинной — на улицу против церкви; с каждой стороны было по крутому крыльцу и несколько столбов для привязывания лошадей. Второй дом такого же типа вмещал больницу и приемный покой, а третий — квартиру управляющего и посетительскую, то есть комнаты, назначенные для приезжавших на рудник окружного инженера, горного исправника, акцизного, доктора, священника из Кыринского караула, обслуживавшего и рудничную церковь, и т.п.

За домом управляющего улица выходила на дровяную площадь, где зимой стояли поленницы дров для фабрики, конторы и домов, а к началу лета оставались только щепье и мусор. Между этой площадью и речкой располагалось двухэтажное здание фабрики, где измельчалась и промывалась руда для извлечения золота; фабричные отбросы — эфеля и ила — красовались беспорядочными грудами на берегу речки и время от времени перерабатывались еще на иловом заводе. Этот завод находился на краю леса на другом берегу речки, подальше от жилья, так как во время работы на нем получались ядовитые газы.

За фабрикой, которая ритмическим дыханием паровой машины и гулом тяжелых бегунов оживляла весь стан, начинался уже сплошной лес, сильно порубленный, и мелкий березняк. Здесь и было единственное место для прогулок жен и детей служащих.

Разрезы, в которых теперь добывалось рассыпное золото, шахты и штольни, доставлявшие руду, находились совсем в стороне от стана; первые — в низовьях боковой долины, открывавшейся ниже стана в долину Хамары, вторые — в верховьях той же долины на горе. Главный разрез тянулся широкой и глубокой канавой и оканчивался тремя уступами, на которых копошились русские старатели. Мужики откалывали ломами или кайлами глыбы земли и лопатами наваливали ее в двухколесные таратайки или на торфяной отвал в сторону, или к бутарам на речке, где пески промывались. Полные таратайки ехали шагом, пустые возвращались рысью, с грохотом и гиком, и возницы развлекались, перегоняя друг друга и щеголяя уменьем лихо съехать с откоса в разрез и круто осадить коня в нужном месте на уступе.

Весть о приезде нарочного с какой-то экстренной вестью успела уже разойтись из кухни управляющего по домам служащих и вызвать толки и догадки. Поэтому вызываемые на совещание не заставили себя долго ждать.

Первым в кабинет Репикова явился химик Михаил Петрович Пузиков, заведовавший фабрикой, иловым заводом и лабораторией. Это был мужчина средних лет, рыжеватый, с неприятным лицом, обрамленным коротко подстриженной бородой и торчащими вверх усами; его преждевременная лысина тщательно скрывалась зачесанными с боков волосами. Он был одет по случаю праздника в светлую пару и надушился майским ландышем так, что от него разило за десять шагов.

Почти вслед за ним пришел становой Поликарп Иванович Седых, грузный человек лет пятидесяти пяти, с багрово-красным обветренным лицом, небольшими усами, бородкой клинышком и бритыми обвисшими щеками. Он признавал только один костюм, состоявший из темно-серой блузы, подпоясанной ремнем, из широких шаровар и сапог бутылками; в праздники блуза заменялась темно-малиновой рубашкой.

Сегодня малиновая рубашка туго обтягивала его солидное брюхо и груди, выпуклые и обвисшие, как у пожилой женщины.

Но человек он был неглупый и добрый и, несмотря на свою толщину, расторопный и деятельный.

— Мое почтение, Николай Константинович и Михаил Петрович! — просопел он, пожимая руки, после чего осторожно присел на просиженный клеенчатый диван, который так сильно затрещал, что химик вздрогнул.

Последним пришел штейгер Василий Михайлович Бубнов, родом с Урала, брюнет, высокого роста, с пышными усами и эспаньолкой на лице, слегка попорченном оспой; темные глаза глядели немного исподлобья.

Управляющий солидно крякнул, откашлялся и начал:

— Господа, я получил от нашего хозяина письмо, в котором он предупреждает, что к нам на рудник едут...

— Ревизоры! — перебил Михаил Петрович, выпрямляясь на диване и протягивая руку вперед. — Я так и думал.

— Не прерывайте меня, пожалуйста, Михаил Петрович, — поморщился Репиков, любивший говорить маленькие речи, но терявший нить, когда его прерывали. — К нам едут не ревизоры, а эксперты. Три эксперта разной специальности. Хозяин решил продать рудник, и эксперты командированы покупателями для осмотра. Мы должны принять все меры, чтобы дело понравилось экспертам и рудник был продан. В противном случае хозяин решил закрыть рудник осенью, а нас отпустить на все четыре стороны. Как видите, дело серьезное.

Это известие произвело на слушателей различное впечатление.

Михаил Петрович торжествующим тоном воскликнул:

— Ну, я же был прав, эксперты — те же ревизоры или даже еще хуже!

Становой, раскуривший во время речи Репикова свою неизменную носогрейку, спокойно попыхивал из нее и сказал только:

— Тарантас нужно отправить в починку.