Андрей Максимов - Самоубийство Земли [Повести и рассказы]

Безголовый зевнул и спросил лениво:

— А может, все-таки казним кого-нибудь? Для порядка?

— Не перестаю удивляться прозорливости Великого Командирчика, — Воробьев, казалось, стал улыбаться еще шире, от чего глаза его превратились в узкие щелочки. — Как ты прав! После бунтика обязательно надо кого-нибудь казнить, не для устрашения народа — он и так достаточно напуган, — а чтобы отдать дань хорошей традиции. Только не стоит тебе забивать головку такими пустячками. И без тебя решат, кого казнить, а твое дело: речь произнести. Поговорим лучше о чем-нибудь веселом. О наших государственных делишках. О том, например, как мы готовимся к освоению потолка. А про бунтик забудем — он не достоин памяти Великого Командирчика.

Безголовый, как всегда с радостью, послушался совета своего Последнего Министра.

Лишь трое не могли забыть про не удавшийся бунт.

Зайцев ходил по камере и все ждал, когда же его наконец освободят. Он не волновался за свою жизнь потому, что был уверен: высокий покровитель не даст ему пропасть. Конечно, как истинный плюшевый, Зайцев старался про бунт не вспоминать. И все же, когда он вдруг задавал себе вопрос: «Отчего это я здесь, а не в собственном доме?», — волей-неволей приходилось вспоминать и про бунт, и про неудавшееся покушение на Последнего Министра…

Не мог забыть о неудавшемся восстании Безрукий. Почти целый день стоял у окна, пытаясь спокойно обдумать сложившуюся ситуацию.

Наконец он вышел из комнаты, запер ее на ключ и, стараясь остаться незамеченным, покинул хижину.

Не мог забыть о бунте и Петрушин. Хотел — и не мог. Искаженное смертельной судорогой лицо Собакина-маленького все время стояло у него перед глазами.

«Ну для чего все это? Для чего? — спрашивал себя Петрушин и не мог найти ответа. — Ради чего погибает мой друг и зачем живу я? А если смысл моей жизни в Ней, в Ее приходах ко мне — то для чего тогда все остальное? И что же, если не приходит она ко мне — значит жизнь моя абсолютно бессмысленна? А при чем тут Собакин-маленький?»

Рана на голове болела, мысли путались. Петрушин ложился на диван, закрывал глаза. И снова перед ним вставало лицо Собакина-маленького, и пена пузырилась у оторванной улыбки.

Петрушин ходил по комнате, садился к столу, пытался писать, но не мог. Время превратилось в болото, из которого Петрушин не умел вылезти.

И вдруг в дверь постучали. Стук был робкий, почти трусливый.

«Она! — едва не закричал Петрушин. — Все-таки пришла ко мне. Все-таки судьба ко мне благосклонна».

Подбежал к двери, распахнул и… отпрянул.

На пороге стоял Безрукий — Главный Помощник Великого Командира.

— Вы позволите войти? — спросил Безрукий и, не дожидаясь ответа, вошел. — Однако, вы неплохо живете. — Сказал он, окинув взглядом комнату. — Бедно, но с достоинством. — Разрешите присесть? — и тут же сел на диван. — Вы, вероятно, удивлены моему приходу? Ну что ж, зачастую странным образом пересекаются судьбы жителей нашей Великой малострадальной страны.

Петрушин присел на краешек стула. Пожалуй, впервые он ощущал себя гостем в собственном доме.

— И чего вы поперлись со всеми на площадь, не понимаю, — вздохнул Главный Помощник. — Мне всегда казалось, что вы не из тех, кто любит массовые мероприятия. А тут пошли с толпой, да еще в такой странной должности.

— Какой должности? — не понял Петрушин.

— Ну как же, ведь это вы были назначены Ответственным за Воробьева, не так ли?

Петрушин попытался что-то возразить, но Безрукий жестом остановил его и продолжил:

— Вам не кажется забавным, что жители нашей страны с излишней легкостью берут на себя любую ответственность, совершенно не задумываясь над последствиями? А ведь ответственность — такая ноша, которую не надо бы взваливать на себя, не подумав.

Голова у Петрушина разболелась так, что, обхватив ее обеими руками, он начал непроизвольно качаться на стуле.

— Болит? — участливо поинтересовался Главный Помощник. — Впрочем, о чем я спрашиваю? Болит, конечно. И не в переносном, заметьте, — в буквальном смысле. Не правда ли, странно: играем в какие-то игры, а головы болят по-настоящему?

— И погибают плюшевые тоже по-настоящему, — тихо сказал Петрушин.

— Вы правы. — Безрукий встал и зашагал по комнате. — Вы даже сами на знаете, как вы правы. Смерть — это, пожалуй, единственное, что не вызывает в нашей стране абсолютно никаких сомнений. Более того, смерть — это подчас как последний шанс. Кажется, что проиграл жизнь, однако остается последняя возможность доказать, что это не так: смерть.

Безрукий молча зашагал по комнате, ухмыляясь собственным мыслям.

Петрушину казалось, что Главный Помощник хочет сказать ему что-то очень важное, но то ли не решается, то ли слов не может подобрать.

И Петрушин решил помочь ему.

— Что вам угодно? — спросил Петрушин и даже попытался улыбнуться. — Не думаю, что вы пришли ко мне пофилософствовать. А если вас привело какое-то важное дело, так говорите сразу — зачем тянуть?

— Вы правы: тянуть незачем. — Безрукий снова сел на диван. — Хотел наладить с вами контакт, но, видимо, не получится. Так вот. Мне угодно, чтобы вы погибли. И вы — погибните.

— Что? — воскликнул Петрушин.

— Понимаю, что мое предложение может показаться вам по меньшей мере странным, но, если вы хорошенько подумаете, легко поймете сами: Почетная Казнь — это единственное, что у вас осталось в жизни, дело в том…

— Стоит ли понапрасну тратить время? — перебил Петрушин Главного Помощника. — Если вы намерены убить меня — я бессилен оказать вам сопротивление. Но идти добровольно на смерть я не собираюсь.

— Почему? — улыбнулся Безрукий.

— Воистину странно: плюшевый, а умирать не желает. Может быть, вы хотите, чтобы я объяснил вам феномен эдакой моей любви к жизни?

— Хочу, — снова улыбнулся Главный Помощник. — Просто убить вас — это дело нехитрое. Но мне нужно завершить дело. Так сказать, поставить точку в бунте. Не ту, конечно, точку, которую бы мне хотелось… Но уж что тут поделаешь? Так я не понял: вы что, правда, хотите жить? — он был настолько спокоен, что Петрушину на мгновение показалось, будто речь идет не об его жизни, а о каких-то незначащих пустяках.

— Мне вряд ли удастся вам что-либо объяснить! — произнес Петрушин сквозь зубы. — Если вы не понимаете, что жизнь прекрасна сама по себе и выбрасывать ее по меньшей мере глупо, то вам просто придется поверить, что в моей жизни существуют некоторые обстоятельства, неведомые даже вам, которые заставляют меня крепко цепляться за жизнь.

— Вы имеете в виду ваши отношения с Мальвининой?

И снова Петрушин хотел возмутиться, закричать, выгнать этого наглеца из дома. И снова короткий жест Безрукого остановил его гнев.