Кейт Лаумер - Запредельный человек [сборник]

На следующем этаже лифт остановился, и вошли еще двое. Я положил руку на пушку, и один из них тяжело взглянул на меня.

— Боже правый, как все изменилось с тех пор, как я дежурил, — сказал он напарнику.

Напарник засопел.

Мы ехали молча, потом кабина снова остановилась: вошла женщина с мучнистым лицом, а те двое вышли, даже не обернувшись. Женщина, взглянув на меня, поправила прическу. Когда кабина остановилась в третий раз, вошла девушка и вылупилась на меня. Лифт сделал еще две остановки, а она все пялилась на меня. При следующей остановке вошел мужчина в сером комбинезоне, и девушка раскрыла рот, желая что-то сказать, но я перебил:

— Прости, милая, всю ночь на ногах. И вовсе не с ребенком играл. — Проходя мимо, шлепнул ее по попке. Рот она так и не закрыла.

По коридору сновали люди, целая толпа. Тут было чисто и пахло канцелярией. На меня не обращали внимания. Я прошел до конца коридора, отыскал служебную лестницу и поднялся на два пролета. Там была тупиковая площадка, густо покрытая пылью. Небольшое окошко в стене выходило на утреннюю лужайку. Вдалеке маячил забор, почти неприметный в зарослях ежевики. Внизу на лужайке было полно черных. Я оказался на высоте примерно десяти этажей, хотя снаружи башня не выглядела такой уж высокой.

Чувство одиночества вернулось с прежней силой. Я уже несколько дней ни с кем не говорил. Через узкую дверь я протиснулся к тихому шепоту кондиционеров и мертвому, искусственному свету. Это была просторная комната: кресла, столы, на них журналы. Похоже на приемную одного из тех дантистов, что терпеть не могут разговоров о деньгах. В дальнем конце комнаты был выход коридор. Тишина стояла неестественная. Я взглянул на две простенькие двери с блестящими ручками, и на третью, которой, похоже, часто пользовались. Выглядела она куда приветливее других. Я подергал за тусклую ручку. Дверь открылась, и моему взору предстал обширный склад, забитый картонными коробками. В этот момент мясистый голос у меня за спиной произнес:

— Эй!

Я резко обернулся, выхватывая пушку, готовый стрелять. На меня, выпучив глаза из-за крупных стекол очков, смотрел здоровяк. Указывая на дверь, через которую я вошел, он сказал:

— Я говорил Олдерсу, чтобы вы сюда больше не совались!

— Простите, шеф. Похоже, я заблудился...

— Говорят, ваша идиотская сигнализация впустую сработала. Третий раз за неделю, если не ошибаюсь? Стоит птичке над крышей пролететь в поисках червяка, как начинает выть и мигать! Меня иллюзией бурной деятельности не обманешь. Вы просто ищете предлог, чтобы сунуться сюда и похозяйничать!

Он поднял очки на лоб. Глазки у него были как угольные пупырки на лице снеговика. С таким зрением контактных линз явно маловато.

— Извините, я пойду. Вас не обманешь, док...

— Следите за языком! Что за легкомысленный эпитет? Вам что, Олдерс приказал намеренно дерзить и оскорблять меня?

— Простите, доктор. Уже ухожу...

— В другую сторону! — Он указал направление пальцем-сосиской, длина которого ненамного превышала толщину.

Покинув приемную, я оказался на усеянной сигареты ми бычками лестничной площадке. Идти можно или вверх, или вниз, Я поднялся по узким ступенькам, миновав по пути крохотную площадку, где в углу примостились две пустые бутылки, поднялся на еще шесть пролетов п уперся в черную дверь с безопасным засовом. Открыл ее, и в глаза ударил солнечный свет. Я вышел на крышу. Значит, нужная комната осталась в другой стороне.

В следующие несколько секунд произошло несколько событий. Первое: в двадцати метрах от себя я увидел вторую башню, на девять метров выше той, на которой я стоял; с одного боку к ней прилепилась широкая терраса. Второе: слева донесся какой-то шум, и я, спеша укрыться за фонарной надстройкой, упал на смоленую крышу.

— Что это было? — спросил кто-то.

— Что именно?

— Мне послышалось, что Уокслоу поднялся.

— У тебя еще десять минут.

— Я же слышал... — Дверь на крышу распахнулась, и послышались шаги.

— Эй! Уокслоу! Что-то ты рановато!

Часовые отошли, и я выглянул из укрытия. На крыше не было ничего, разве что платформа с чем-то вроде зенитки на ней. Правда, на стволе имелись ребра охлаждения, и от установки тянулся толстый провод к большой панели со счетчиками и дальше, к гидранту возле парапета. На крыше дежурило три черных, в шлемах и при пистолетах. Они пару минут поболтали, а затем один из них направился в мою сторону, но свернул в дверь. Оставшиеся двое отошли к зенитке и, прищурившись, стали смотреть вдаль. Один зевнул. Другой сплюнул. Мимо пролетела птица, обронив гуано. На меня села муха. Я лежал и ждал нужного момента.

Прошел час, а я все ждал. Одного из черных сменили на посту, а его напарник сделал пару обходов крыши, однако я очень хорошо заныкался в тени между выходом на крышу и вентиляционным коробом. Прошел еще час. Мне нужно-то всего десять секунд — чтобы оба черных оказались в моем поле зрения, отвернулись, и я бы тогда прошмыгнул в дверь. Но мне не везло.

Миновало время обеда. Солнце припекало, крыша впитывала в себя жар. Я потел в черном костюме, а плотные швы натирали под мышками и шею. Солнце перевалило зенит, и охранники немного сменили позиции — но недостаточно для меня. Я попытался передвинуться, чтобы вновь оказаться в тенечке, обжегся о раскаленную крышу, да и колено натер.

Ближе к вечеру появился старшина. Осмотрел зенитку, прищурился в небо и пошел в мою сторону. Остановился в полутора метрах. Отрыгнул и вернулся назад в дверь. Охранники сменились еще несколько раз. Солнце тем временем приспустилось; снизу долетали аппетитные запахи кухни.

Крыша немного остыла; я поменял позу, лег поудобнее, так чтобы рассмотреть террасу у соседней башни. Над бордюром показалась голова человека: судя по движениям, он суетливо двигался; не то клумбы пропалывал, не то на стол накрывал. Чуть погодя на террасе зажглись огни и заиграла музыка. Сгущались сумерки. Небо взорвалось оттенками розового, который постепенно темнел, и в сторону запада поплыли алые суда под пурпурными стягами. Потом на небе проступили звезды, похолодало, а мою шею принялись атаковать комары. Возле пушки перемигивалась красным, зеленым и синим панель с системой наведения. Наверняка она могла засечь шумный транспорт километров за сто. Меня, впрочем, она не видела, я лежал в пяти метрах от пушки и был тише воды, ниже травы.

Внизу раздался звонок, и охрана снова сменилась. В открывшуюся дверь хлынул ослепительный свет. Да, незаметно с крыши не выскользнешь.

Я прикинул в уме: на крыше я проторчал уже часов двенадцать, шансов, что положение изменится, не предвиделось. Еще пара часиков в неподвижной позе, и тело затечет так, что я с места не сдвинусь. Пришла пора действовать, хоть как-то.