Кейт Лаумер - Запредельный человек [сборник]

Я поговорил с ними. Стараясь сохранять спокойствие, объяснил: малышка умерла, и мои действия не сделали ее мертвее. Если ее не трогать, она лишь останется в прежнем своем состоянии. Пострадала она до заморозки, а выяснить, как ей помочь, дело — врачей. И пусть до тех пор она остается в капсуле.

Фрейзер первым все понял и занял мою сторону. Он был без ума был от малышки. Он всех успокоил и вывел копов с предприятия, потом вызвал кучу яйцеголовых из клиники Мейо, а я отправился домой и за неделю уничтожил годовой запас спиртного. Мэрион куда-то запропастилась. Поговаривали, будто я ее крепко поколотил. Впрочем, я думал не о жене, о ребенке.

Обо всем узнала какая-то жадная до сенсаций репортерша, и в меня вцепились газеты. Обвиняли во всем — от убийства до разграбления могил. Закон предписывал похоронить тело в течение двух дней и всякое такое.

Ну, тут я их обыграл: исследовательское крыло находилось в четырех метрах под землей. Свидетели подтвердили, что девочка не дышала и сердце не билось. Газеты еще несколько месяцев муссировали тему, но в конце концов заткнулись.

Комнату, в которой все произошло, я замуровал. Не хотел больше видеть.

Технологию мы продолжили развивать, и все заработало, как я и предсказывал. Продукты при быстрой заморозке — десять градусов ниже нуля по шкале Кельвина — хранились вечно. Разморозишь — и они свежие, будто только что заготовлены. Даже зелень, латук, картофель... все. За год мы продали больше ста лицензий. Через два прекратили их выдавать и открыли собственные заводы в сорока двух странах. Весь доход, до мелочи, я спускал на исследования. Чем больше мы узнавали, тем быстрее продвигались. Бизнес меня не волновал. Я жаждал только денег и прорыва в области медицины. Работал, словно одержимый, ждал того дня, когда медики дадут зеленый свет.

Но эта свора оказалась ушлой. Через год они сообщили, что на верном пути. Через два — что готовы к прорыву. Через пять заговорили о возможных осложнениях в механике субмолекулярной кристаллизации. Через десять, когда на исследования уходило по сотне миллионов в год, они показывали забавные фокусы с замороженными мышами, кошками, овечками, болтали о критических порогах, отношении масс оптимальной проницаемости, уровнях передачи энергии и прочей научной белиберде, с помощью которой их брат доит лоха.

Когда я потребовал выложить все наработки, они залебезили: конечно, мистер Дрейвек, обязательно, мистер Дрейвек, как скажете, мистер Дрейвек... только мы уже ни за что не отвечаем. Что мне оставалось? Я нанимал и увольнял руководителей проекта, как менеджеров бейсбольной команды, но они все кормили меня одной и той же басней: обождите еще годик, чтобы перестраховаться... Прошло еще пять лет, потом еще пять, за это время «Драко инкорпорейтед» успела стать крупнейшим в мире международным концерном. Мы занимались продуктами питания, лекарствами и сопутствующей техникой. Наши побочные предприятия по размаху превосходили многих промышленных гигантов. Правительство раз десять пыталось разрушить нас, но я к тому времени раскопал кое-что любопытное о наших политиках: их легко купить, и обходятся они до смешного дешево. А для больших шишек — тех, для кого деньги пыль, — мы нашли кое-что иное. Мои костоправы не просто таблетки бодяжили: они изобрели уловки, благодаря которым человек выглядит и ощущает себя на двадцать лет моложе. «Драко фаундейшн» вплотную занималась пересадками и регенерацией тканей. Правда, мы держали их под спудом. Технологии оставались тайной, только для своих. Кстати, врагов почти не осталось, и нас не тревожили. Я ждал, а медики по-прежнему говорили о прорыве через год, потом просили выждать еще несколько месяцев...

Видишь ли, к тому времени мы овладели технологией глубокой заморозки и разморозки. Черт, да мы ее на поток поставили. Правда, процесс проходил под строгим контролем, в лабораторных условиях. Учитывали все, на каждом этапе: от процента соли в тканях до остаточного электрического заряда в мышцах.

Однако когда я замораживал дочку, у меня не было времени на все эти штуки — дрюки: я лишь вколол ей препарат, предотвращающий кристаллизацию, которым мы пользовались при заморозке овощей. Это-то и давало медикам повод для отсрочек. А ведь они именно тянули резину. Сообразили, что едва я заполучу дочурку, как сразу выкину их вон. Глупцы чертовы! Стал бы я саботировать программу, сделавшую меня богатейшим магнатом из когда-либо живших, в моей власти было, при желании, утвердить Верховный суд, черт возьми!

И вот они тянули время, а я старел. Шел две тысячи третий год, мне уже перевалило за шестой десяток, хотя я и выглядел моложе. Мои фармацевты придумали кое-какие уловки против старения, однако я не мог жить вечно. А ведь был еще совет директоров, каждый из которых спал и видел, как бы занять мое место. Я знал, что если умру, моя дочь уже не вернется. Ее так и оставят в капсуле. Видишь ли, она была моей наследницей. Живая, она получила бы все и разбила директорам их мечты. Надо было что-то предпринять. Придумать план, который действовал бы и после моей смерти, чтобы однажды моя дочь вернулась и получила свое наследство.

Я составил план, потом другой, но все они были плохи, ни один не был совершенен. Не оставалось человека, которому я мог бы довериться. Один Фрейзер мог исполнить мою волю, но и он пережил бы меня ненадолго. В общем, довериться я мог лишь самому себе. И тут мне в голову пришла мысль.

Я вызвал главу исследовательского отдела и объяснил, чего хочу. Он назвал меня безумцем, а я ответил: вы правы, док, но это в ваших силах? Он долго ходил вокруг да около, но в конце концов признал, что в принципе план осуществим. Может, только слегка незакончен. У нас были терки с группой фанатиков, пришлось принять пакет символических законов, однако, в целом, это было не сложней, чем ублажить кого-нибудь из кумов в Конгрессе.

Все шло довольно просто. Мы к тому времени уже давно выращивали скот из пробирки. Завод в Аризоне занимал территорию десять акров и в год производил говядины больше, чем Техас когда-то за десять. Взяв у меня половые клетки, медики поколдовали с ними, затем поместили в автоматизированные капсулы жизнеобеспечения, вроде инкубатора, только позаковырестее. Фрейзеру я поручил найти места для схронов из неотслеживаемого безметаллового материала. Их расположение запретил сообщать даже мне.

Первая копия должна была созревать до двадцати лет. Именно столько я и рассчитывал еще протянуть. Намеревался сам всему научить преемника, передать дела, чтобы остальные потом чесали в затылках и удивлялись, как это Старик так хорошо держится. Когда же время Первого истечет, явится следующий — и так далее, пока медики не будут готовы разморозить мою девочку. Время они могли тянуть долго, но не бесконечно. А вот когда перестанут, я буду тут как тут.