Кейт Лаумер - Запредельный человек [сборник]

Я затаился у выхода на крышу. Зенитка располагалась справа, у парапета. Слева от нее в мою сторону тянулся кабель, метров на десять, делал несколько завитков и пересекал крышу прямо у меня за спиной. Вторая башня как раз была в той стороне: в темноте она напоминала парящие в воздухе огни. Я скользнул назад, поднялся на четвереньки и, застонав про себя, встал на ноги. От команды зенитчиков меня по-прежнему закрывали вентиляционный короб и лестничная будка. Крыша была гладкая, но не скользила; я снял ботинки и сунул за пазуху. Прошел к парапету и огляделся.

Увиденное не обнадежило: подо мной было метров пятнадцать до карниза, уставленного горшками с цветами, под освещенным окном. Ниже тоже ничего не было, только метров шестьдесят пустого пространства — до обнесенного стеной двора. С такой высоты размером он напоминал почтовую марку. Слева ко второй башне тянулась связующая стена, на уровне карниза. Справа открывался шикарный вид на цепочку огней вдали, по периметру парка.

В голове было пусто, никаких идей. Я отступил от парапета, чувствуя себя хрупким созданием — как всегда на большой высоте. Раздался какой-то звук, и я резко обернулся, выхватывая пистолет. По всей крыше зажглись огни. Это были прожектора на двухметровых мачтах, словно окутанные синеватым туманом; яркий свет выхватывал из темноты каждый камушек на крыше — как выдавленные в листе металла формы. Осталась лишь одна полоска тени, черной, как майка трубочиста. Ее отбрасывала лестничная будкой. И эта тень падала на меня.

Зенитчики прикрывали глаза руками и ругались, а в это время на крышу высыпали и рассредоточивались еще черные. Делали они это молча; глядя на пушки в их руках, я понял все.

Они выстроились вряд у дальнего края крыши и двинулись в мою сторону. У меня оставалось несколько секунд, чтобы придумать план, оценить его слабые стороны и исполнить. Черные уже почти дошли до будки. Я попятился, уперся икрами в парапет. Не думая, перекинул ногу, нашарил упор в грубой кладке и перелез на другую сторону. Солдаты прошли мимо, остановились, вернулись. Этого мне хватило. Я ухватился за карниз, на котором скорчился, свесил ноги и, нашарив еще упор, начал спуск.

Через две минуты я уже был на карнизе с цветами. Он тянулся на десять метров до угла, от которого к соседней башне пролегала стена. Прижавшись щекой к неровной кладке, я двинулся в ту сторону. Наконец добрался до поперечной стены, вжался в кладку спиной и спрыгнул. Приземлился на четвереньки и пополз в густую тьму на противоположном конце. Позади чиркнул луч прожектора, когда я достиг второй башни и уперся лицом в стену, жадно хватая воздух. Луч тем временем проплыл вдоль карниза, скользнул по стене и погас. Я сел и пошарил рукой в темноте, нащупал каменную балюстраду, перелез через нее и оказался на узкой террасе. Тут выстроился ряд высоких кувшинов — впору разбойников прятать, как в сказке про Али-Бабу. Однако то были вазы, и в них рос виноград: его лоза густой сетью покрывала стену. Наверху я заметил еще одну террасу — на перилах горел маленький огонек. Лоза доставала прямо до балкона. У тренированного атлета в превосходной форме, в альпинистских ботинках и при удаче сорвавшего джекпот на скачках, был бы шанс залезть туда. Я встал на балюстраду, ухватился за лозу и начал подъем.

Преодолеть первые метры оказалось не сложнее, чем угодить в переплет. Стебли толщиной с запястье лепились к стене, словно водосточная труба, но более тонкие отростки вскоре начали рваться. Я ненадолго остановился; лицо обдувало ночным ветром, а я гадал, что может ждать наверху. Что ждет меня внизу, и так было ясно.

Спустя полчаса я наконец ухватился за гальванизированные перила — и в следующий миг стебелек толщиной в карандаш, за который я еще держался, лопнул. За несколько секунд, пока я пытался ухватиться за перила второй рукой, у меня перед глазами пронеслась вся жизнь. Наконец, мне удалось подтянуться и перекинуть через перила локоть и колено. Я взглянул на выложенный глянцевой плиткой пол. Дальше он перетекал в просторную комнату, освещенную приглушенным светом и обшитую панелями мореного тика. Там же, за столом не крупней «кадиллака» сидел человек. В мою сторону он не смотрел. Курил сигарету, откинувшись на спинку кресла. Широкая спина, бычья шея, седеющие волосы. Вроде бы один. Пока я наблюдал за ним, он затушил окурок в пепельнице, вырезанной из куска хрусталя размером с футбольный мяч. Потом нажал кнопку — в столе отрылся ящик. Мужчина достал из него вместительный графин, откупорил и налил в бокал что-то темное. Пока он это делал, я влез на балкон, достал пистолет и подкрался к открытым дверям.

— Даже не дыши, приятель, — сказал я.

Он застыл, но всего на миг. Потом заткнул графин пробкой и вернул его в ящик стола. Когда он повернулся, я уставился в лицо самому себе.

Секунд десять мы взирали друг на друга, а потом до меня дошло, что он не больно-то и разглядывает меня. Напротив, дает налюбоваться собой. А любоваться было на что.

Я и так не красавец, но это лицо было как будто высечено из первозданного камня, обветренного и обожженного, испещренного трещинами, а после отшлифованного рукой мастера посильнее Челлини [14] 14. Бенвенуто Челлини (1500 - 1571) - итальянский деятель культуры эпохи Ренессанса. — портрет воплощенной силы и власти. На вид ему было лет сорок пять — и тогда он рано состарился — или шестьдесят — и тогда он недурно сохранился. На нем был винного цвета халат с черным воротником, из-под которого выглядывала, точно ствол дуба, шея. Выражение на лице было что-то среднее между едва заметной улыбкой и отсутствием какого-либо выражения вовсе.

— Ну, вот ты и добрался, — произнес он моим голосом. — Проходи, присаживайся. Нам есть что обсудить.

Я машинально сделал шаг, но вспомнил, что приказы отдаю я.

— Встань и отойди от стола, — велел я. — Медленно и без резких движений. Я с этой штуковиной еще «на вы», не хочу промазать.

Уголки его губ приподнялись на полмиллиметра, но сам он не сдвинулся с места.

— Я пытался отыскать тебя, пока ты не рискнул явиться сюда сам...

— Второсортные у тебя ребята. Может, легкая работа их расслабила? — Я качнул стволом пистолетика в сторону от стола. — Трижды повторять не буду.

Он покачал головой. Или, может, это веки у меня дрогнули. Он был не из тех, кто тратит силы на ненужную мимику.

— Ты ведь не застрелить меня пришел, — сказал он.

— Планы могут измениться. Это место нервирует. Ты не желаешь сотрудничать, и это нервирует еще сильнее, а когда я нервный, то делаю глупости. Вот прямо сейчас одну и совершу.

Я вскинул пистолет, прицелился ему между глаз и уже начал давить на спуск, но тут он вскочил и улыбнулся. Широкая была улыбка, почти заметная.