Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

ЕКАТЕРИНА II АЛЕКСЕЕВНА (1729 — 1796) — росс. императрица с 1862. Пришла к власти, свергнув с помощью гвардии своего мужа Петра III. При Е. II значительно окрепло абсолют. гос-во, усилилось угнетение крестьян, произошло крестьянское восстание под руководством Пугачева. Велись успешные войны, присоединены Сев. Причерноморье с Крымом, Сев. Кавказ, Западные украинские и белорусские и литовские земли.

ЦЫСИ (ЦЫ СИ) (1835 —1908) — манчжурская императрица, фактически стояла у власти в Китае с 1861 по 1908. Прославилась как мастер дворцовых интриг: отравила свою сорегентшу Цыань, ускорила смерть сына и мужа, уничтожила всех сановников, пытавшихся проводить прогрессивные реформы. Утопила в крови несколько народных восстаний.

МАРИЯ СКЛОДОВСКАЯ-КЮРИ (1867— 1934) — физик и химик, нац. полька. С 1891 работала во Франции. Почетн. член АН СССР с 1926. Обнаружила радиоактивность тория. Совместно с мужем Кюри открыла полоний и радий. Нобелевские премии 1903 и 1911.

ДЖОКОНДА, или МОНА ЛИЗА — Почему улыбка делает картину такой странной?

ЖЕНСКОЙ ПСИХОЛОГИИ ОСОБЕННОСТИ — подробно изучить.

На картинах мастеров Возрождения женское нагое тело всегда окружено сиянием. Тела мужчин написаны в иной манере, с использованием тусклых кирпичных кроваво-красных тонов.

Он вошел в кабинет, когда Марьюшка, забравшись на стул, начала протирать бумагой стекло шкафа. По стеклу радужной пленкой разбегалась вода, бумага поизгивала. Незнакомец (он был очень молод) направился прямо к письменному столу, где стопкой на краю лежали новые журналы.

— Ой, куда это вы? — воскликнула Марьюшка, неловко поворачиваясь и наклоняясь, чтобы не упасть. Молодой человек вытащил из пачки журнал, на обложке которого было автомобильное колесо, и, переломив, сунул его в карман.

— Степан Петрович ничего не разрешает тут без него брать, — быстро проговорила Марьюшка и спрыгнула на пол.

— Кадрик, я его сын, — объяснил юноша и с любоытством оглядел молодую, одних лет с ним, уборщицу. — Что-то я тебя тут раньше не видел. Давно здесь вкалываешь?

— Месяц, — Марьющка не знала, куда девать грязные руки. Заметив, что глаза собеседника нехорошо бегают, она стыдливо запахнула на груди халатик.

— Зовут как? Чего молчишь, имя-то есть?

— Вам оно ни к чему.

«А девочка фирменная. Если одеть или, наоборот, раздеть», — подумал молодой Тыжных и на всякий случай спросил:

— Как насчет фильмика? Вечером что делаешь?

— Занята.

— А завтра?

— У меня все вечера заняты, — вздохнув, ответила Марьюшка, думая о ребенке. — Положили бы журнал, а?

«Странно, что отчим про нее ничего не сказал... Стоп, а ведь, кажется, я его засек. Надо сегодня же капнуть матери!»

— Чао, детка! — весело сказал он и направился выходу. В дверях остановился, подумал еще раз: «Что-то тут не то, иначе чего бы ей выламываться?» — только тогда вышел, а Марьюшка побежала в каморку рассказывать про журнал Степану.

Трудным, ох каким трудным временем суток стал теперь для Степана Петровича день. Дверь заперта на два оборота ключа, ребенок спит, Марьюшка убирается в залах, окно каморки плотно занавешено, через двойное стекло и застиранную желтоватую ткань доносятся звуки: вот, шлепая шинами по асфальту, промчался троллейбус, вот, скрипнув тормозами, остановился под окном автобус, принадлежащий «Новоканалу»...

— Теодолиты два, рейки две, рюкзак... Где рюкзак? — спрашивает молодой задорный девичий голос.

— Сидишь на рюкзаке, — отвечает усталый пожилой женский.

— Згуриди с нами едет?

— Поедет он — жди! К ним должен прийти телевизионщик. «Темп» вышел из строя... Говорят, у дикторши в Паратове опять новый муж, — говорит женщина. — А наш кобель все вокруг новенькой так и вьется, так и вьется.

— Подумаешь, — стараясь не показать вида, что завидует Шурочке, отвечает молодая. — Я схожу, куплю батон в дорогу?

— Не ходи, — вмешивается мужской бас, наверное, шофер, — мне тоже нужно. По дороге все купим.

Заводится мотор, через стекло в комнату проникает запах бензина, скрипнув и пробормотав шинами, автобус с командированными уезжает.

За дверью раздается слабый шум — в музей впустили посетителей. Голос экскурсовода, долетая в каморку через залы и коридор, бубнит:

— Диким Полем называли степь, на периферии которой расположен наш город. Волны кочевников столетие за столетием накатывались на него, но город устоял, и здесь вы видите...

Долго, нескончаемо долго тянется день! Степан сидит около ребенка, испуганно ожидая, когда тот заплачет, замирая, едва в коридоре послышатся шаги. Вот они приблизились, перед дверью прекратились, кто-то стоит, сейчас толкнет дверь... Дверь открывалась, и озабоченная Марьюшка, подскочив к ребенку, брала на руки теплый узел, прижимала к груди, ласково что-то шептала в розовое, блестящее от капелек пота личико. Сейчас, сейчас будем сухонькие. И тут присыпем... И тут... А теперь посмотрите, чтобы не упал со стола... Она уходила. Ребенок засыпал, Степан замечал на стуле принесенную Марьюшкой газету, однако едва только разворачивал ее, как испуганный шорохом бумаги ребенок заливался снова. О, дети, дети!..

Но вот, кажется, заснул крепко. Через дверь снова носится голос экскурсовода:

— ...Выпуск роликовых коньков увеличился в два половиной раза. И эта продукция, которая производится в нашем городе...

Дребезжа пружиной, пробили полдень старинные часы. За окном на улице кто-то затевает скандал:

— Ты куда положил цемент?

— Не брал я твоего цемента.

— А трубу с плашками? Я их, что ли, унес?

— Откуда я знаю, может, и ты!

Ремонтируют фонтан в сквере.

Время растянулось, стало вязким и текучим, его можно черпать пригоршнями и резать ножом, как масло. Никогда не замечал этого Степан, а оказывается, оно может быть тяжелым и неподвижным, может лежать, как забытая на дороге бетонная плита, и его можно трогать на ощупь. Стрелки на часах вре́зались циферблат и стоят неподвижно. Вот опять послышались шаги... Нет, на этот раз мимо. Шаги удалились. Не Марьюшка, нет.

Но вот и приходит наконец долгожданный вечер, благословенный срок, когда затихают комнаты, закрывается входная дверь, нет посетителей, ушли последние сотрудники. Можно выйти, размять ноги, пройти по залам, постоять около витрин, потрогать чуть дребезжащие стекла, взглянуть в пустые глазницы скифскому воину и ратнику князя Всеволода, дружески стоящим у одной стены рука об руку в главном зале. А главное, можно забраться в свой кабинет, усесться за столом и, раскрыв «Исторический вестник», читать и делать пометки.

Как-то, засидевшись допоздна (часы пробили полночь), Степан возвратился на кухоньку и увидел, что Марьюшка, ползая на коленях, моет дверь. Прижавись к косяку, он смотрел, как ловко движутся над коричневым в трещинах линолеумом узкие белые руки, как наклоняется спина и как сыплются на плечи милые каштановые волосы. Смотрел и вдруг, не отдавая себе отчета в том, что делает, опустился на колени, ласково отнял тряпку, окунул ее в черное ведро, отжал и принялся сам тереть дверь.