Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

Странно. И уже совсем странно, что в эту же ночь бессонница мучила и Нину Павловну. В далеком Посошанске она, вместо того чтобы радоваться по поводу вырванного у мужа согласия, долго ворочалась в постели, протянув руку к книжному столику, взяла было «Цемент» Гладкова, но читать не смогла, поскольку цементом никогда не интересовалась, полистала небрежно газету и только приняв таблетку, уснула.

А между прочим, газету ей надо было смотреть внимательно, особенно четвертую полосу, где среди объявлений такого рода: «Учреждение готово продать автомобиль „Москвич“» и «Продолжается прием иногородних в ПТУ строителей» — была помещена и заметка о предстоящих в Посошанске гастролях популярного певца Эдуарда Гогуа.

Летучая мышь, которая висела головой вниз под крышей сарая (в нем завхоз «Новоканала» хранил лопаты, с которыми сотрудники каждую осень выезжали на уборку картофеля), была наблюдательна. Она висела, уцепившись когтями за острый край балки, и, полуприкрыв глаза, упорно разглядывала светлую полоску в неплотно прикрытой двери. Если бы мышь разбиралась во времени, она бы отметила, что ровно в девять утра эта полоска неожиданно расширилась, скрипнула дверь и в дверном проеме возникла человеческая фигура. Человек внес в сарай чемодан, закрыл за собой дверь и огляделся. После этого он неожиданно стал уменьшаться, вянуть, свернулся в жгут и, осев, превратился в горстку праха, в нечто напоминающее просыпанную горсть табака. Чемодан же его остался стоять и стоял так до десяти часов, когда снова скрипнула дверь, расширилась светлая полоса и в сарай поочередно, заслоняя плечистыми фигурами свет, вошли три человека.

— Он тут, — сказал один. — Мы шли по его следам, он никуда не мог уйти. Вот его чемодан.

— И вот отпечатки его ног, — сказал второй.

— А ну, выходи! — скомандовал третий, щелкнув чем-то металлическим. — Хватит дурака валять.

Однако угроза повисла в воздухе, никто не откликнулся.

Обшарили все углы, переложили с места на место лопаты, выбросили из сарая ящики с песком и использованные огнетушители.

— Удрал! Но как он сумел это сделать? У сарая стоял наш человек, — сказал первый. — Вызовите Акбара!

Некоторое время спустя около сарая заурчала машина и через распахнутую дверь в сарай вбежал, волоча за собой проводника, рыжий зверь с острыми ушами, такой величины, что летучая мышь вздрогнула. Капая слюной на землю, он обежал сарай, наткнулся на кучку праха, втянул в себя воздух над ним, тоскливо, похоронно завыл и, подняв морду, бросился из сарая вон.

— Что за черт? — удивился один из пришедших. — Чего он испугался. Воет, как по покойнику. Может, раскопать пол?

— Тоже сказал, — удивился его товарищ. — Он же целый, не копаный. Человек-то вошел перед нами вот-вот. Если бы его убили и закопали, было бы сразу видно, факт.

Они унесли чемодан и, судя по звукам, уехали в машине.

Мышь осталась висеть под потолком. Она висела, размышляя о странностях людей и поглядывая на коричневую кучку праха на полу. Когда настал вечер, эта кучка шевельнулась, собралась снова в жгут, тот приподнялся, стал, как змея, на хвост, разбух и превратился в человека. Человек с недоумением посмотрел на то место, где еще утром стоял чемодан, затем пробормотал несколько слов в металлическую трубку, которую достал из грудного кармана, и стал дожидаться ответа. Наконец воздух в сарае качнулся, легкая голубая полоса пробежала от стены до стены, и, когда слабое свечение, вызванное ею, померкло, чемодан снова стоял на месте. Человек поднял его и удалился, не забыв аккуратно притворить дверь.

Летучей мыши, раз ей уже пришлось в этот день столько наблюдать за людьми, вероятно, интересно было бы и увидеть немую сцену, которая разыгралась в это время в отделе милиции, где трое оперативных сотрудников, положив чемодан на стол и раскрыв его, начали составлять подробную опись вещей. Не успел один из них сказать: «Сорочка мужская, сорок второй размер, ненадеванная, розовая», — как и сорочка и сам чемодан исчезли.

Напрасно сотрудники лазали под стол и заглядывали за шкаф — чемодан провалился словно сквозь землю.

Ночные звуки... Как много могут открыть они человеку чуткому и вдумчивому! Только поверхностный и нелюбопытный слышит в ночи одни звонки трамваев, крик электрических поездов, шуршание автомобилей да свист запоздалых троллейбусов.

Прислушайтесь, и место засыпающего, безразличного ко всему города займет для вас город невидимый, полный событий, стремлений и желаний. Жизнь продолжается! Вот, бормоча что-то, прошел запоздалый прохожий, робко, как тени, проскользнули двое влюбленных, с грохотом тронулся лифт, кто-то выкрикнул удалую песню, заверещал и удовлетворенно замолк милицейский свисток... Именно в такой час в палате клиники профессора Краснощекова раздался еле слышный шорох. Смутная фигура, прижимаясь к стенам, крадется по коридору. С шелестом приоткрылась рама, стукнула упавшая задвижка, вспыхнула и покатилась вверх луна — это поднялась фрамуга. Что-то забелело, забрезжило под ней, повозилось, зашуршало, протиснулось. Показались руки. Самым неестественным образом, головой вниз, придерживаясь ногами за раму, съехал человек, скатился на землю, вскочил, прижался спиной к стене. И долго будут потом рассказывать женам запоздавшие водители междугородных автобусов, будто видели они на дороге близ Паратова в лучах фар человеческую фигуру в больничном халате, перебегающую шоссе. Не поверит им никто, потому что нет в Паратове сумасшедшего дома, а значит, кто бы мог, убежав в больничном халате, рыскать в ночи? Странным показался бы и рассказ местных механизаторов, будто, объезжая на следующий день на своих могучих комбайнах поле, выгоняли они не раз из жнивья утром и среди бела дня серое, большое, похожее на зайца существо, которое прыжками скрывалось от них за золотой стеной нескошенной пшеницы. Нет в области снежного человека, ищут его пытливые молодые бородатые кандидаты наук на Памире и Алтае, да и там не находят. Значит, все это почудилось уставшим труженикам колхозной нивы. И уж вовсе неправдоподобным было свидетельство дежурного милиционера у здания горисполкома в Посошанске, будто видел он, как через два дня в полночь возник на фоне стены городского музея, освещенной тусклым электрическим фонарем, силуэт мужчины, роста выше среднего, голова всклокочена, руки и ноги торчат из короткой пижамы. Возник силуэт и исчез, войдя в тень. Никому не сказал о нелепом видении дежурный милиционер, и правильно сделал — не поверил бы ему никто: не разгуливают жители города по ночам в пижамах. А вот если бы сошел милиционер со своего поста и подошел ближе, то мог бы заметить, как, задержавшись в густой тени, фигура подошла к узенькому, в одну створку, окну, приподнялась на цыпочки, и еще один звук присоединился к звукам полуночи — робкий умоляющий стук. Дрогнула, отодвинулась занавеска в окне, и громадные прекрасные испуганные глаза молодой женщины показались за оконным стеклом. Два лица, разделенные прозрачным стеклянным прямоугольником, с тревогой замерли друг против друга, две пары глаз с волнением уставились одна в другую. Но люди, видно, были знакомы, щелкнула и тут задвижка, и тут с шелестом отошла рама, тихий шепот возник и угас. Ухватившись руками за раму, человек в пижаме приподнялся, лег животом на подоконник, перевалился в глубь комнаты, закрылось окно, задернулась занавеска... Нет, не вспыхнул в комнате свет, и больше никакие звуки не проникли из здания музея на улицу.