Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

Дублерша начала подъем. Она карабкалась по узенькой лестнице вверх, как по канату, следом лезли помощник режиссера и оператор в акваланге. Баллоны на спине оператора угрожающе позвякивали, маска со стеклом была сбита на лоб. К этому времени толпу уже оттеснили от бассейна, и второй оператор, установив внизу камеру, приготовился снимать общий план. Режиссер поднес к губам мегафон.

— Посторонним отойти. Съемочной группе приготовиться!

Он снова крикнул что-то в мегафон, аквалангист бросился в воду, дублерша застыла на самом верху бассейна. Она стояла на узкой дощечке, покачиваясь. Аквалангист выпустил тучу пузырей и показал рукой из-под воды, что готов. Персидская княжна солдатиком прыгнула в воду. Она медленно погружалась, окруженная пузырями и размахивая шалью, как тропическая рыба хвостом. Вдруг оператор, который плавал вокруг нее, задел металлическим баллоном стенку, прогнувшийся от многотонной тяжести воды плексиглас не выдержал. С печальным «кряк!» он разлетелся на части, шесть десятков тонн воды блестящим потоком хлынули а землю. Толпа с воплями бросилась прочь. В пенных ручьях завертелись береты киношников и кепки посошанцев. Персидская княжна, ошеломленная, оказалась на дне бассейна. Рядом с ней лежал на спине, как рак шевеля ногами, аквалангист-оператор.

Заурчал мотор, автобус с новоканальцами начал разворачиваться — это покидал поле сражения не любивший неприятных объяснений с заказчиками Браун-Згуриди. За машиной бежал, потрясая кулаками, директор картины. Группа операторов, на всякий случай, продолжала снимать общий план.

Теперь толпа разделилась на две части. Самые любопытные сгрудились около осколков бассейна, самые равнодушные уже уходили. Над степью, высматривая последних сусликов, висели соколы. В голубых лужах озадаченно шевелилось солнце.

Вечером на вокзале, провожая соседа по номеру, палеонтолог сочувственно спросил:

— Как же вы теперь без этой сцены, без аквалангистов и княжны? Что будет с пересечением временных пластов?

— Главное для меня — сверхзадача, — туманно ответил режиссер и обреченно поднял с земли чемодан кинозвезды.

К перрону подходил поезд. На лобовом стекле локомотива вспыхнула и погасла закатная молния. Заскрипели тормоза. С пушечным грохотом откинулись крышки вагонных площадок. Толпа, скопившаяся на перроне, стала разваливаться, пассажиры бежали за своими вагонами, прижимая к груди, как детей, портфели корзинки с едой. Кинозвезда, на ходу скандаля с аккомпаниатором, давала последнее интервью:

— В планах у меня — этот год — еще две картины и совместный советско-норвежский фильм, — быстро говорила она. — Замолчи, ты мне противен... Здесь все нормально. Город мне очень понравился... Главное в нашей профессии — самоотдача, раскрытие своего «я»... Не капай кровью — в пакете курица! Эти чемоданы сюда... Всё!

Стучат, стучат вагонные колеса, тонко позвякивает в пустом стакане забытая ложечка, мчит скорый поезд «Минеральные Воды — Москва», не только киногруппу увозит состав из Посошанска, везет он Степана Петровича и Нину Павловну, — все ближе областной город Паратов.

Когда поезд ранним утром подошел к паратовской платформе, в туманном небе еще тлел белый умирающий месяц, воробьи еще не вылезли из-под крыш, а последняя заблудившаяся летучая мышь еще носилась между привокзальными тополями, разыскивая свой чердак.

Первым же трамваем супруги доехали до клиники. Сверкая белым бетоном и светя загадочным голубым стеклом, ее здание стояло рядом с городским моргом, и, хотя это справедливо напоминало о тщетности и ненужности красоты физической, у закрытых по случаю раннего часа дверей клиники уже змеилась и вскипала очередь.

— Нина, а может, не надо? — шепнул Степан. — Поедем обратно. Ну что ты, право. Зачем?

Но супруга так взглянула на него и так сжала его ладонь, что директор музея понурился, обмяк и даже спросил: «Кто крайний?»

Ему ответили, потянулись томительные минуты, наконец эти минуты сложились в час, и дверь клиники распахнулась.

Да, умеют-таки у нас в отдельных случаях строить! Клиника профессора Краснощекова была не чета Посошанскому музею. Кафельные плиты, сталь, огненные транспаранты над кабинетами... Быстро разбросала электронная регистратура очередь, а суровые алебастровые сестры стремительно развели прибывших по кабинетам.

— На что жалуетесь, больной? — спросил мрачного вида специалист, который сидел за дверью с пугающей табличкой «Лицо».

— Я не больной, — вздрогнув, ответил Степан.

Но врач был стреляный воробей. Не первый пациент пытался на приеме у него отказаться от операции, поэтому он, сказав: «Да, да, ну конечно, вы не больной и вы ничего не хотите», — вышел в коридор и привел оттуда супругу.

— Ну-те-с, — снова начал он. — На что мы все-таки жалуемся?

— На лицо, — быстро проговорила Нина Павловна. — Подбородок и нос. Нос особенно.

— М-да... Конечно, вы правы, — глубокомысленно согласился с ней специалист. А что мы предпочитаем? — И они с Ниной Павловной погрузились в рассматривание цветного фото из журнала, который Нина Павловна предусмотрительно достала из сумочки.

— Такой нос? Может быть. Покороче? Вряд ли. И насчет подбородка вы правы. Вот тут мы снимем, — и он поскреб себя пальцем под нижней губой.

Степан хотел было спросить специалиста: почему у него самого нос похож на банан. В голову ему полезли неприличные сравнения, но он понял, что никто здесь его слушать не будет, и промолчал.

— Я буду вам очень благодарна, доктор, — со значением проговорила Нина Павловна.

— Это вы совершенно напрасно, — твердо сказал специалист. — Мы новаторы, для нас главное открыть новые пути.

Сказав это, он предложил Нине Павловне попрощаться с супругом, объяснил, что послеоперационный период продлится всего неделю — и что успех гарантирован.

— Двадцать второго числа можете встречать мужа у себя на вокзале, — сказал он, посмотрев на календарь. — Приезжать за ним сюда нет смысла. Ну, а вас, — продолжил он, обращаясь к Степану, — теперь проводят в палату, привыкайте, готовьтесь, — и он нажатием кнопки вызвал в кабинет медицинскую сестру, белую и бесшумную, как полярная сова.

Да, в удивительное заведение попал Степан! В белом корпусе, который поднялся посреди областного центра, работали мастера. Ученики Краснощекова меняли у пациентов цвет глаз, закругляли квадратные уши, отрезали поросячьи хвостики, которыми природа метит рожденных от ослабевших родителей, выпрямляли искривленную стопу, уменьшали животы и даже надставляли шеи.

Не обходилось и без курьезов. Так, однажды в клинику привезли артистку, которая играла Дездемону еще с великим Мочаловым и помнила обед в «Славянском базаре», положивший начало знаменитому театру. Артистка была сморщена как печеное яблоко, сгорблена и, разговаривая, все время теряла челюсть. Лечил ее сам профессор, начал он с народных средств: неделю поил отваром из степных трав, затем перешел на засушенные корни тибетских растений и тертый верблюжий кал, а в конце срока сделал подряд четырнадцать пластических операций, причем во время последней снял всю кожу и заменил ее лоскутками, которые добровольно отдали артистке курсанты местного общевойскового училища. Когда делегация театра пришла встречать своего старшего друга, навстречу им из приемного покоя выпорхнула молоденькая девушка с пухлыми губками и огромными васильковыми глазами.